Шаги. Сюда идут люди. Я побежала. Побежала по коридору подальше от шагов. И от голосов, от голосов тоже.
— Закрывайте! Закрывайте! Сюда! Сюда!
Я продолжала бежать, все дальше и дальше углубляясь в задние комнаты.
— Давайте! Давайте! — слышала я. — Сюда! Скорее, сюда! Двери его не удержат!
Я бежала без остановки, бежала прочь от этих слов.
Я бежала в одиночестве, вокруг меня не было никого. И… И… И вот я остановилась. Я была одна, совершенно одна. Я долго прислушивалась, и наконец издалека до меня снова донеслось:
— Закрывайте!
Послышался звук закрывающихся дверей, за которым последовали удары. После этого все стихло, лишь неясное громыхание слышалось вдалеке. И тогда я поняла. Первые двойные двери, которые вели во внутренний двор, не выдержали, и часть подвалов теперь была отрезана. Если ты оказался не с той стороны — значит, тебе не повезло. И я оказалась не с той стороны.
Вот почему меня не нашли. Эти комнаты теперь пусты, пусты потому, что Айрмонгеры, стремясь оказаться в безопасности, забаррикадировали двери. Я не смогу выбраться. Выхода нет. В любой момент эти комнаты может заполнить мусор. Я слышала стук и грохот и знала, что эти звуки не могли исходить от колотивших в двери Айрмонгеров. Это были звуки Свалки, Свалки, которая наступала.
Думай, Пеннант, думай, Люси, должен быть какой-то выход.
Да их целая куча. Действительно, куча. В каждой из темных подвальных комнат. Камины. Здесь их должно быть не менее десяти. Я вскарабкаюсь по одному из них — вот как я отсюда выберусь.
Неподалеку как раз виднелся старый сланцевый камин. Это был мрачный очаг, находившийся в Лазурной комнате. В этой комнате хранилась принесенная со Свалки старая обувь, которую вываривали для получения краски, известной как берлинская лазурь. Однако, вопреки названию, это была темная липкая комната, все в ней было скользким, блестящим и вонючим, словно всю ее покрыли черным лаком.
Запах в Лазурной комнате был настолько сильным, что находиться в ней было все равно что плавать в уксусе. Я стояла возле убогого камина. Его зев был широко раскрыт. Ну что ж, съешь, поглоти меня! Я залезла в камин и начала карабкаться вверх.
Почти ничего не видно. Трудно дышать. Света нет, совсем нет. Я двигалась медленно. Все мое тело покрывали царапины и ссадины. Но я продолжала карабкаться вверх, цепляясь кровоточащими пальцами за каждый выступ. Сверху с воем и свистом дул штормовой ветер, стараясь напугать меня и заставить разжать пальцы. Раздался долгий вопль, похожий на крик израненной женщины, застрявшей в дымоходе надо мной.
— Заткнись, — сказала я.
— У-у-у-у-у-уи-и-и-и-и-и-и-и! — донесся ответ.
— Не пытайся напугать меня.
— У-у-у-у-у-уи-и-и-и-и-и-и-и!
И все же ему удалось меня напугать.
Я соскользнула вниз и смогла остановить свое падение, лишь выставив вперед колени. Они вовсю кровоточили, как и руки, локти и пальцы. Но я продолжала свой путь наверх. Я двигалась на верхние этажи. Снизу — оттуда, где я была еще совсем недавно, — доносились гул и грохот. Я понимала, что мусор должен был уже прорваться и что если я упаду, то окажусь погребена под ним. И этот мусор, думала я, этот мусор начнет подниматься по дымоходу, подниматься навстречу лившемуся сверху дождю. И это был не просто дождь, это был настоящий ливень из гвоздей, шурупов и прочего мелкого хлама, падавшего с неба, словно кто-то играл в дротики, стремясь попасть в дымоход и в мою макушку, оставляя на мне порезы и царапины. Мусор поднимался снизу, мусор сыпался сверху, а где-то между ними находилась я, перепачканная кровью и сажей.
И тогда я заметила что-то еще. Что-то черное двигалось на меня сверху. Чернота в черноте. Черный дым. Кто-то разжег огонь, чтобы согреться в эту штормовую ночь, и этот огонь вот-вот начнет поджаривать меня. Как же обрадуются Грумы, когда найдут меня вывалившейся из дымохода в готовом виде. У них будет копченая Люси Пеннант с хрустящей корочкой. Жирный дым стремился заполнить черный туннель, вытесняя оттуда все остальное. Он захлестывал, окутывал и обволакивал меня, наполнял мои легкие. Я могла дышать только дымом, только чернотой, из-за которой сама становилась черной. Но я продолжала двигаться, кашляя и потея. Внезапно я ощутила тягу и вылезла навстречу более прохладному воздуху. Я оказалась в горизонтальном положении. Это было ответвление дымохода, уводившее прочь от главной трубы. По нему я и стала ползти, не обращая внимания на все новые порезы. Внезапно дымоход резко повернул вниз. Я не была к этому готова и стала падать, не сумев ни за что зацепиться. Я увидела свет, с огромной скоростью летевший мне навстречу. Или это я неслась к нему? Я приземлилась, уткнувшись носом в каминную решетку. Какая ирония.
Я оказалась в чьей-то спальне.
На кровати спал какой-то чистокровный Айрмонгер. Произведенный мной грохот не разбудил его. Судя по размеру, это был кто-то взрослый. На голове у него был ночной колпак, и я не могла разглядеть его лица. Я не могла даже сказать, мужчина это или женщина. Он спал, никак не реагируя на оконный звон и чудовищное сотрясение дома. Я осторожно вылезла в комнату.
Она назвала меня «рыжей крысой», и в тот момент я действительно выглядела так. Рыжеволосая и красная от крови, перепачканная грязью и сажей, ободранная, но по-прежнему стоявшая на ногах, дышавшая и живая.
Думаю, это была женщина. Какая-то спящая Айрмонгерша. В неверном свете я смогла разглядеть комнату. Аккуратное местечко. Все лежит на своих местах. Неуместно выглядела только сковорода с длинной ручкой на ее тумбочке. Рядом с ней лежали серебряные щетка для волос и зеркало, возле которых в серебряной же рамке стояла фотография какого-то парня в цилиндре с медным судном в руках. Что же там делает эта чугунная сковородка, зачем она режет глаз? Я взяла ее. Должно быть, это был ее предмет рождения. Старуха носила с собой эту сковородку день и ночь. Она даже спала рядом с ней, чтобы всегда знать, что со сковородой все в порядке. Что за Айрмонгер?
Ну что ж, подумала я, мне не нравятся эти Айрмонгеры. Они поступили со мной несправедливо, разве нет? И я сказала себе, что заберу эту сковородку. Я возьму ее, спасибо большое. В конце концов, ее можно использовать в качестве оружия, ударить ею кого-нибудь. К тому же это твой предмет рождения, храпящая Айрмонгер, тупица ты эдакая! Да, Бог свидетель, я заберу ее. И я взяла сковородку с ночной тумбочки. Она оказалась довольно тяжелой для своих размеров. Мне понравился ее вес. Я почувствовала, что у меня что-то есть. Что я чем-то владею. Чем-то своим. Я быстро вышла из комнаты, оставив женщину спать дальше. То-то кудахтанья будет утром! Впрочем, понять, что утро наступило, все равно будет сложно. Ладно, Клод, где же ты? Где ты оказался этой ночью? За какой дверью я смогу тебя найти? В гостиной? В гостиной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});