избирательное право отличалось более широким охватом: на выборах в имперский парламент (Рейхстаг) право голоса имели все взрослые мужчины, – но полномочия законодателей были ограничены сильней, чем в Соединенном Королевстве, а канцлер и государственные секретари отчитывались перед императором (кайзером); он же мог их сместить. Тем не менее демократические элементы, присутствующие в конституции обоих государств, не помешали Великобритании и Германии начать долгую и кровавую четырехлетнюю войну – якобы из-за запутанной истории с нарушенным нейтралитетом Бельгии.
Военным катастрофам 1914–1918 годов можно было бы посвятить целую книгу (сразу же вспоминаются Кут-эль-Амара и Галлиполи), но для наших целей хватит и сражения, с которым англичане знакомы лучше всего: битвой на Сомме. То был момент истины. Армию, созванную после объявления войны, бросили в бой на хорошо укрепленные позиции немцев. Сомму по праву помнят как одну из самых страшных трагедий в британской истории. В первый день наступления, 1 июля 1916 года, Британские экспедиционные силы потеряли 57 тысяч человек, и из них 19 тысяч – убитыми. Смысл этой цифры станет яснее, если сказать, что у немцев, занимавших оборону, погибло всего восемь тысяч бойцов. И это было лишь начало – битва на измор продлилась четыре месяца, и ее жертвами стали около 1,2 миллиона английских, французских и немецких солдат. Союзники продвинулись самое большее на семь миль (ок. 11 км).
На то, сколь ужасна была битва при Сомме, указывает и обилие порожденного ею черного юмора. Еще в 1916 году сослуживцы Зигфрида Сассуна шутили, что ездят поездом из Англии на фронт, точно с окраины в городскую контору. Год спустя кто-то из офицеров подсчитал, что при темпах продвижения, достигнутых на Сомме, на хребте Вими и в Месене, войска достигнут Рейна в 2096 году[696]. В 1969 году битва на Сомме стала мишенью для антивоенной сатиры в фильме «О, что за чудесная война!». Двадцать лет спустя телесериал «Черная гадюка идет вперед» (Blackadder Goes Forth) издевался еще язвительнее («Хейг намерен совершить еще одно колоссальное усилие – и передвинуть свой домашний бар на шесть дюймов ближе к Берлину!»). Образ британских солдат, представших как «львы, ведомые ослами» – или как «мясники и головотяпы», – накрепко врезался в память[697]. О том, что подобных сражений можно было избежать, говорили еще с тех пор, как Черчилль попытался выиграть войну и разгромить османскую армию при Галлиполи, но потерпел фиаско. Бэзил Лиддел Гарт, трижды раненный и отравленный газом на Сомме, утверждал, что англичане могли одолеть Германию, не вовлекая свою страну в долгий и кровавый «континентальный пат». Он утверждал, что непрямой подход с опорой лишь на силу военно-морского флота и армию с «ограниченной ответственностью» обошелся бы гораздо дешевле.
И все же британские военные историки упорно защищают главнокомандующего Дугласа Хейга и его действия в наступлении на Сомме. Как уверял Джон Террейн, в 1914 году просто не было иной альтернативы, кроме отправки Британских экспедиционных сил; ничто не могло заменить наступлений на Сомме и при Пашендейле; и нет причин оспаривать «образцовое» полководческое искусство Хейга[698]. По словам Гэри Шеффилда, Сомма стала важной стадией в «процессе обучения» Британского экспедиционного корпуса, [а также оказалась] «успехом держав Антанты в войне на изнурение [и] необходимым шагом на пути к окончательной победе»[699]. А Уильям Филпотт назвал битву на Сомме «кровавой победой»[700]. Этот спор ясно показывает, насколько большую роль при оценке катастрофы играет точность. Просто критическая точка в упомянутой битве оказалась не в верхах – или, по крайней мере, не только там.
Прежде всего следует сказать, что дату, время и место наступления на Сомме определял не Хейг. Все решили французы. Затем немцы атаковали в районе Вердена, отвлекли французские силы от Соммы, и бремя, павшее на британских новобранцев, стало еще более тяжким. Хейг продумал два плана битвы: первый, получше, – прорвать немецкие позиции и снова вернуться к маневренной войне; второй, похуже, – провести не столь широкое «изнуряющее» наступление, если не удастся совершить прорыв. «Когда мы прорвем [немецкую] линию фронта, – писал Хейг, – кавалерия и подвижные войска должны быть наготове и немедленно пойти вперед, чтобы создать там плацдарм (пока к ним не подоспеет пехота)… В то же время наши конные войска должны содействовать главной ударной группе и вместе с ней расширить брешь»[701]. Главную роль в этом сценарии Хейг отводил Резервной армии под командованием генерала Хьюберта Гофа.
Но была серьезная проблема: генерал Генри Роулинсон, командующий 4-й армией, считал, что нужно действовать иначе. «Сейчас мы хотим одного, – писал он в 1915 году. – Я называю это „откусить и удержать“. Нужно откусить кусок от вражеского фронта, как при Нев-Шапель, и удержать его, защищая от любого контрнаступления… Не должно быть никаких трудностей в том, чтобы отбить контратаки врага и нанести ему потери как минимум вдвое большие, чем те, которые мы понесем при „укусе“»[702]. Речь шла об истощении противника, а не о прорыве. В битве на Сомме Роулинсон планировал «убить максимум немцев, потеряв минимум наших». Для этого предполагалось захватить тактически важные точки, после чего ждать, когда немцы контратакуют[703]. Когда Хейг засомневался в этом плане, Роулинсон почувствовал, что не может настоять на своем, и, казалось, уступил: «Неограниченное наступление – рискованный шаг, – писал он, – но раз этого хочет Д. Х., я готов сделать все возможное в разумных пределах»[704]. Впрочем, после того как войска продвинулись в первый день наступления, он не отдал приказа о выдвижении местных резервов, оставил без внимания Гофа и в полдень велел Резервной армии отступить, отметив в дневнике: «Несомненно, нет никакой надежды, что кавалерия сегодня совершит прорыв»[705].
Скепсис Роулинсона отчасти оправдывался тем, что артиллерийская подготовка, при помощи которой Хейг рассчитывал уничтожить немецкие заграждения из колючей проволоки, не привела ни к чему. «Бедный Хейг, как и всегда, развернул свои пушки веером», – вспоминал генерал-майор Джеймс Фредерик Ноэль Берч (по прозвищу «Кудрявый»), советник по артиллерии в главном штабе. Фронт немецких позиций и так уже был слишком широк для имеющегося у англичан количества орудий. При этом Хейг приказал артиллерии вести огонь по глубине (иными словами, по ширине) до 2500 ярдов (ок. 2,3 км), отчего эффект обстрелов стал еще слабее. Но неприятнее было то, что боеприпасы оказались дефектными (до 30 % из них не взрывались), а четверть орудий просто износились от чересчур интенсивного использования. Фугасных снарядов по-прежнему не хватало, зато хватало технических накладок: сострел орудий осуществлялся на глазок, топографические карты были неточными, трудности со связью не позволяли исправить ошибки, а контрбатарейная работа давала слабый эффект. Вдобавок