Я протянула ей банковскую карточку «Чейз банка», которую Доусон открыл для меня. Она на мое имя, снимает с его аккаунта. Прямо здесь любовь и доверие. Давать девушке кредитную карточку с доступом к миллионам долларов? Хорошо для него, я не материальная девушка. Я не пойду и не потрачу кучу денег на бриллианты, одежду и обувь. У меня есть то, что мне нужно, и если и есть то, чего я хочу, намного веселее сказать об этом Доусону и позволить ему купить это для меня. Не поймите меня неправильно — мне нравится шоппинг также, как и любой девушке, но я наслаждаюсь, получая подарки от моего любимого больше, чем покупая их для себя. Это более полезно. Плюс, тогда я поблагодарю его так, что мы оба будем наслаждаться.
Вот почему это белье я покупаю действительно для нас обоих. Я бы никогда не надела корсет для себя. Он жесткий, неудобный, ограничивающий. В нем я чувствую себя сексуальной, как грех, но это для него. Он для того, чтобы он жаждал моего тела больше, чем уже есть, что физически невозможно. И это для меня, с тех пор как он насытиться, он снимет его с меня и заставит меня кричать, пока соседи не подумают, что меня убили.
Я дрожу лишь думая о том, что собираюсь попросить его сделать со мной.
Я потеряна в мыслях о его прикосновениях и поцелуях, когда покидаю магазин, и не замечаю папарацци, пока оказывается не слишком поздно.
— Грей, Грей, сюда, Грей! Что ты приобрела в «Agent Provocateur», можешь показать нам?
— Грей, что ты чувствуешь по поводу предложения Доусона?
— Что ты купила Доусону в подарок на день рождения? Оно в этой сумке?
— В вашем будущем с Доусоном есть дети?
Я моргала от вспышек, пытаясь дышать и сохранять спокойствие, и игнорировать шквал вопросов. И тогда прозвучал вопрос, который заставляет меня паниковать.
Он исходит от мужчины лет 30, у него длинные грязно-светлые волосы и высокий, покрытый прыщами лоб, жестокие карие глаза, и висящий пивной живот.
— Грей, это правда, что ты была стриптизершей?
Я не могу не реагировать. Я знаю, что не должна, что реакция придает правдоподобность вопросу, но я не Доусон. Мои глаза тянутся к репортеру, задающему вопрос.
— Нет ... без комментариев. — У меня слабая паника. Теперь все выйдет наружу, и это разрушит карьеру Доусона. И мою.
— Давай же, Грей, мы оба знаем правду. У нас есть общий друг, видишь. Некий мистер Тимоти Ван Даттон. Он сказал, ты была его лучшей танцовщицей.
— Без комментариев. — Я попыталась протолкнуться мимо, но они не позволяли мне пройти.
Его улыбка похотливая, ликующая.
— Как насчет этого, если это правда, скажи «без комментариев» снова. Я имею в виду, нет смысла это отрицать. Он все мне о тебе рассказал. Ты не ходишь топлес, кроме как на сцене. — Он облизывает губы, и его глаза наполнены очевидным вожделением к моему декольте. — Жаль, что я никогда не видел, как ты танцуешь.
Я не отвечаю. Выхожу на улицу, едва избежав столкновения с серебристым «мерседесом». Они следуют за мной, бомбардируя меня вопросами.
— Грей! Это правда? Ты была стриптизершей?
— Грей, вернись! Где ты танцевала? Как получила работу?
— Можешь показать нам пример своего танца?
— Посмотри на меня, Грей! Как долго ты была стриптизершей? Ты когда-нибудь оказывала сексуальные услуги?
Я еще не плачу, но почти. Я убегаю, и знаю, это равносильно подтверждению, но ничего не могу поделать. Наконец я в своем «ровере», почти в квартале от магазина, и они толпятся вокруг меня, повторяя вопросы, сверкают камеры, поднимают руки, чтобы сделать снимок, микрофоны и диктофоны, флип-камеры снимают мое покрасневшее лицо, мокрые глаза и дрожащие руки.
Я знаю, хоть одна камера но засняла одну слезу, которая скатилась из моего глаза, когда я заводила «ровер». И в следующую секунду я дала задний ход, не обращая внимание на тех, кого могла задавить. Впервые, я поняла гнев, на который отвечают знаменитости, оказываясь в таких ситуациях. Я задыхаюсь, каждый вдох хриплый и быстрый. У меня кружится голова, но я не собираюсь останавливаться. Гудки говорят мне, что я веду беспорядочно, и я слышу визг шин и тормозов, но продолжаю движение, позволяя автопилоту отвезти меня домой.
Доусона нет дома. Я хотела, чтобы он был. Он нужен мне.
Я оказываюсь в спортзале, сидя посреди танцпола, рыдая. Я слышу, что в какой-то момент открывается входная дверь, и жесткость мышц говорит мне, что я уже много времени провела на полу, плача.
— Малыш? Что случилось? — Он поднимает меня и садится со мной у него на коленях.
Я зарываюсь лицом в его грудь и пытаюсь дышать. Я снова начинаю плакать.
— Они… они узнали, узнали правду.
— Кто? О чем?
— Репортеры. Папарацци. Они узнала… что я была стриптизершей, — я давлюсь на этом слове.
— Кто узнал? — Я описала репортера, который задал вопрос, и что он сказал. Доусон смачно выругался. — Чертов Ларри Томински. Этот парень чертова пи*да.
— Я старалась придерживаться «без комментариев», как ты говорил мне, но… я была так расстроена.
— Ты подтвердила это словами? — его голос мягкий, но резкий.
Я в отрицании мотаю головой.
— Нет, конечно нет. Но суть в том, что я была так расстроена… я бежала, и плакала. Это такое же подтверждение, если бы я сказала «да».
Он сжимает меня.
— Ты отлично справилась, малыш. Они стервятники. По-другому ты бы ничего не смогла сделать. Все будет хорошо.
— Нет, Доусон. Не хорошо. — Я встала, и он придвинул меня в свои объятия, его губы на моей челюсти. — Все узнают. Они поверят в это, и никто не будет нанимать меня. Они будут судачить обо мне, о тебе. О нас. Это отразится на твоей карьере. И моей.
Он вздыхает.
— Грей, пожалуйста, послушай меня. Я знал с самого начала, что они узнают. Это было неизбежно. В этом бизнесе нет никаких секретов, ни для кого.
— Ты знал, что они узнают?
Он кивает.
— Конечно. Ты думала, никто никогда не узнает? Ты думаешь, Каз не знает, что ты делала на стороне? — Он звучит почти весело. — Каз знал, детка. Ты никогда об этом не упоминала, так что и он тоже воздерживался от этой темы. И также я. И для наших карьер… это не имеет значение. Ты думаешь, ты единственная, кто занимался стриптизом в колледже? Это ничего. Не в этом дело. Это даже не будет помехой, если ты протрахала себе путь. Девушки трахают свой путь к вершине все время. Так делают и парни. Никто не невинен. Не в жизни, и, конечно, не в Голливуде. Мы будем игнорировать статьи и слухи, и в конечном итоге это затихнет. Не отвечай на любые вопросы, и ты будешь в порядке.
Я ослабеваю около него.
— Я не хочу, чтобы они знали. Мне стыдно. Я не… я хочу претворяться, что этого никогда не было.