— Как это приехал? — спросил Смиренин. — Между Россией и Германией тогда шла война.
— Да, конечно. Меня перебросила германская разведка через Швецию и Финляндию под видом одного из русских подданных, которые интернировались в те годы из Германии в Россию.
— С какой целью?
— Мне дали несколько писем. Некоторые я должен был вручить лично адресатам в Петрограде, а часть послать по почте. Это задание я выполнил. Кроме этого, мне было приказано обосноваться на жительство в русской столице и собирать сведения о петроградском военном гарнизоне и береговых укреплениях. Донесения отправлять по данному мне адресу в Швецию. Мне приходили письма на «до востребования», на предъявителя рублевой ассигнации с обусловленным номером.
— Под какой фамилией вы жили в России?
— Гельзинг.
— Это настоящая ваша фамилия?
— Да. Кемпке я стал перед отъездом в Россию в тридцать втором году.
— Продолжайте.
— Я работал тогда против царя, поэтому рассказываю все откровенно и не считаю это за преступление.
Пери напряженно посмотрел при этом на следователя, пытаясь понять, какое впечатление произвели на него эти слова. Про себя он надеялся, что «работа против царя» будет засчитана в его актив. Не дождавшись никакой реакции следователя, Пери продолжал:
— А как только в России произошла революция, сразу направился домой. Мне с трудом удалось выбраться за границу, через Новороссийск в Турцию.
— Не потому ли вы снова прибыли в Новороссийск?
— Стечение обстоятельств... Мне было предложено здесь обосноваться на жительство.
— Все по порядку. Итак, вы покинули Россию...
— Из России я прибыл в Константинополь, а оттуда перебрался в Америку.
— А почему не в Германию?
— В Германии к тому времени тоже произошла революция, и я решил не возвращаться в фатерланд. Революцию я видел в России и отлично представлял, что это такое.
— Чем занимались в Америке?
— Найти работу в Сан-Франциско, где я остановился, было чрезвычайно трудно. Целый год жил на случайные заработки. Потеряв всякую надежду получить работу, я уехал в Южную Америку, где пробыл до тысяча девятьсот двадцать четвертого года. Скитался по разным странам, большей частью работал сезонно на кофейных плантациях, где в то время еще существовало рабство. Я его вынести не мог и вернулся в Штаты, прямо в Нью-Йорк, разыскал германское консульство и рассказал о своей связи с германской разведкой с пятнадцатого года и о своей работе в России.
— Значит, предложили сами свои шпионские услуги?
— Другого выхода не было. Найти работу в Нью-Йорке стало еще труднее, чем раньше, а связь с разведкой гарантировала занятость, более или менее сносное существование.
— Таким образом, в Америке вы восстановили связь с германской разведкой?
— Яволь, — вырвалось у Пери.
— Это что значит? — поинтересовался Смиренин.
— Это значит — да. Примерно...
— Понятно.
Арестованный становился натуральным немцем, готовым вскочить со стула и вытянуть руки по швам. Не было только команды...
— Какие выполняли задания в Америке?
— Мне было предложено устроиться на военный завод, производящий вооружение.
Все совпадало. Абвер уже в двадцатых годах охотился за новыми видами вооружения в Англии, Франции и США. Особое внимание германская разведка уделяла новшествам в авиационной промышленности. Немецкая агентура хлынула в Америку. В числе «расконсервированных агентов» для этой цели подобрали и безработного Гельзинга. Правда, его постигла неудача. Ему не удалось устроиться на авиационный завод, но зато он проявлял завидное усердие в выполнении самых разнообразных черновых заданий, мотаясь по всей Америке. Так продолжалось до 1932 года.
На вопросы Смиренина о конкретно выполненных заданиях в тот период Пери давал уклончивые ответы, сводил дело к безобидным разъездам по американским городам и выполнению мелких поручений. Он, конечно, понимал, что следствие не располагает данными о его шпионской работе в США, и мог уходить от конкретных ответов. Тогда Смиренин спросил прямо:
— Выходит, вам платили деньги ни за что?
— Не отрицаю. Четыреста долларов дали перед отъездом в Россию.
— А до этого?
— Я был безработным до тридцать первого года. Надо было как-то жить, — выкручивался Пери.
— Что произошло в тридцать первом году?
— Мне предложили поступить в автотракторную школу в Бруклине.
— Зачем?
— Сотрудник германской разведки Гюнтер, из посольства, с ним я был связан, сказал, что я должен выехать в Россию, воспользовавшись тем, что Россия нуждалась в специалистах и охотно их принимала. Школу я закончил, получил диплом и как механик по сельскохозяйственным машинам приехал с другими специалистами в Россию.
Смиренин догадывался, почему именно выбор пал на Гельзинга, но все же спросил его об этом. Арестованный пояснил:
— Шеф знал, что я уже был в России и говорил по-русски. Этого достаточно было. Русский знают немногие. А для разведки очень важно знать язык.
— Важно для занятия шпионажем? — уточнил Смиренин.
Пери испуганно вскинул голову. Он стремился избегать в своих показаниях таких слов, как шпион и шпионаж.
— Где вы работали сразу по прибытии в СССР?
— В Шипуновском зерносовхозе в Сибири.
— Правильно, — подтвердил Смиренин для того, чтобы дать понять арестованному, что следствию хорошо известно все, что касается его пребывания на территории СССР. — Вы кто — немец или эстонец?
— Отец — немец, и я — немец. Отец жил в Эстонии, женился на эстонке, привез ее в Германию, но я — немец.
— Тем не менее это вам не мешало выдавать себя за эстонца?
— Я сказал, что я — немец, — не понравилось Пери замечание следователя. — Немец!..
— А как немцы относятся к кислому молоку? — сдерживая улыбку, опять спросил Смиренин.
— При чем здесь кислое молоко? — уловив смысл вопроса, сразу насторожился Пери.
— Это я хотел бы знать, какая связь существует между кислым молоком и сбором шпионских сведений? — настаивал Смиренин.
Пери молчал. Ему надо было собраться с мыслями, чтобы как-то ответить следователю. Молчание он считал не лучшим способом защиты. Об этом не раз говорили и его шефы. Кислое молоко фигурировало в протоколах допросов свидетелей, которые знали Пери по месту его жительства в Новороссийске на улице Губернской.
— ...Пойду за кислым молоком, — обычно говорил Пери своей сожительнице Елизавете Петровне Косухиной. Это означало, что он отправляется к своему приятелю Терентию Бобко, который проживал в Мысхако и держал корову. Ходил он один, без сожительницы. Как-то Косухина принарядилась и хотела пойти вместе с ним, но Пери довольно твердо сказал ей, что он предпочитает прогуливаться один. Ее присутствие, мол, обременяет его, так как он вынужден уделять ей внимание, а это уже не отдых... Между тем следствие располагало неопровержимыми данными, что прогулки использовались для сбора шпионской информации, которую систематически требовал сотрудник германского посольства в Москве Крипш.