Пожалуй, эти люди были вовсе не так бесхитростны и просты, как ему показалось сначала!
Халльгрим привёл его на корму и показал плотно закупоренный трюмный лаз:
– Здесь мы держим своё оружие…
На крышке лаза сидел красивый молодой воин, вооружённый копьём. Рядом с копьём у него на коленях лежал деревянный костыль. Абу Джафару неоткуда было знать, что воина звали Эйнаром и что Халльгрим оказал ему величайшее доверие, посадив караулить мечи. Абу Джафар увидел только, как сын Ворона махнул рукой и воин слез с крышки лаза и встал поодаль, тяжело опершись на костыль.
Халльгрим взялся за кольцо: показался крепкий дубовый сундук. Халльгрим открыл его и вытащил огромный меч с лезвием длиннее вытянутой руки. Привычно извлёк его из ножен, и славный бороздчатый клинок, смазанный от ржавчины жиром, так и вспыхнул на ярком свету.
– Это мой, – довольно щурясь, сказал Виглафссон.
И добавил, ткнув пальцем в чужеязычную надпись, выдавленную в блестящем железе: – Его выковали франки. Такими ли сражаются в твоей стране?
Абу Джафар взялся за рукоять, и его ладонь заняла её едва наполовину. Он сказал:
– У нас в ходу другие мечи. Наши воины скачут в бой на конях, а этот для всадника неудобен.
Халльгрим спрятал меч обратно в сундук и вытащил другой.
– Мы не сражаемся верхом. А это меч моего сына… его, говорят, делали где-то у вас.
Узорчатая сталь отливала на солнце благороднейшей синевой. Абу Джафар наклонился прочесть благословение, начертанное на клинке. А когда выпрямился, то увидел, что Халльгрим, отвернувшись, смотрел на свою невесту. И его лицо вовсе не было лицом счастливого жениха. Выждав немного, путешественник коснулся его руки. Халльгрим опустил крышку сундука, кивком велел Эйнару занять своё место и проговорил:
– Ее отец был моим врагом… и она больше думает о том, как бы отомстить.
И пришлось Абу Джафару признаться самому себе, что дикари вовсе не были дикарями. Потом он попросил:
– Расскажи мне о своей земле, мореплаватель.
Халльгрим провёл рукой по растрепавшимся на ветру волосам…
– Что же тебе о ней рассказать?
Абу Джафар ответил:
– Я слышал от многих, что там, откуда ты приехал, царит вечный мрак и от холода невозможно жить.
Халльгрим усмехнулся, положил руки на гладкую бортовую доску и посмотрел на север-запад. Усмешка понемногу пропала с его лица.
– Моя земля, – сказал он глухо, – такова, что краше её нет во всём населённом мире. Ты не видел её, чужестранец, а что толку рассказывать о том, о чём рассказать нельзя… Может статься, однажды тебе повезёт, и ты увидишь наше море и услышишь, как оно грохочет у подножия чёрных скал. Ты увидишь зелёные пастбища и горы, сверкающие льдом… Увидишь кружащихся чаек и воронов, летящих вслед кораблям…
Абу Джафар долго молчал… Потом спросил осторожно:
– Я слыхал, что земля в твоей стране едва отдаёт обратно то зерно, которое в неё посеяно…
Халльгрим ответил не задумываясь:
– У нас не принято отказываться от матери из-за того, что её лицо в морщинах.
– А далеко ли твоя родина? – спросил Абу Джафар. Халльгрим опустил голову.
– Я четвёртый месяц в пути и нигде не задерживался подолгу…
– Значит, ты намерен зазимовать в стране русов? А когда ты поедешь домой?
Тут Халльгрим выпрямился, и путешественник сразу понял, каков был этот вождь, когда видел перед собой врага.
– Я никогда туда не вернусь!
Абу Джафар продолжал смотреть на него, и Халльгрим добавил уже потише:
– А ты остался бы там, где конунг из Вестфолля насильно заставляет свободных людей платить ему дань да ещё кормить его хирдманнов? И малочто сулит им за это, кроме того, что и без него от века им принадлежало?
Абу Джафар сказал примирительно:
– Прости меня, если я расшевелил твою рану. Сложи крылья своего гнева и не сердись… Я ведь такой же скиталец, как ты. У меня тоже есть дом, куда стремится моё сердце, и семья, которую я не видел так давно… Ты видишь – белая пыль тысячи дорог осела в моей бороде, но ни одна из этих дорог не привела меня назад…
– Тебе-то что не сиделось в своём одале? – наполовину стыдясь собственной вспышки, проворчал Виглафссон. – Ведь у вас там, люди говорят, и солнце круглый год не заходит, и треску можно ловить прямо с порога!
Абу Джафар сложил на груди руки, и его чёрные глаза стали двумя окошками в цветистом ковре, затянувшем трясину.
– Я табиб, – ответил он тихо. – Я лечу людей, поднимая их с ложа болезни в седло деятельной жизни. Я хотел научиться читать человеческое тело, словно мудрую книгу… Ответь мне, можно ли оставаться там, где ищущему света завязывают глаза?
Вечером этого дня в одном из домов на берегу ветреного озера Весь долго не гас глиняный светильник. Поскрипывало в узкой смуглой руке тростниковое перо.
Абу Джафар Ахмед ибн Ибрагим записывал:
«…Теперь я должен рассказать о том, как меня принимали в стране Вису, куда я прибыл из страны Булгар. Здесь меня поселил у себя один почтенный человек, которого я исцелил от язв на ногах. Люди вису розовокожи, с волосами как лён. Они носят льняную одежду, хорошо защищающую от холода, иные же одежду из шкурок прекрасного бобра мехом наружу. А кроме бобровых шкур, отсюда вывозят мех горностая, белки и чёрной лисы…
…Сегодня, второго сафара двести пятьдесят пятого года хиджры, я беседовал с путешественником из далёкой страны Яджус… Мне многие говорили, будто эта земля совсем не знает благодатного солнечного света, однако он сказал, что это не так. Их земля представляет собой остров, затерянный в вечно бушующем море. Все они рыжи, с глазами неприятного синего цвета, и их кожа бледна в тех местах, где её не покрывает загар. Всё это, как и нездоровый цвет глаз, происходит от жизни в холоде и постоянной сырости, источаемой морем…»
Абу Джафар ненадолго задумался, глядя на огненный язычок, и продолжал писать:
«…Впрочем, эти люди крепки и совершенны телом, как пальмовые деревья, выросшие у родника. Они храбры и неустрашимы в бою. Но надо сказать, что они не проявляют своей храбрости сидя на коне и сражаются пешими, а к месту боя приплывают на кораблях. Человек, с которым я говорил, проехал великое множество разных рек и морей, надеясь только на себя самого и на свой меч, выкованный в стране Ифранджа.
Я желаю ему, чтобы когда-нибудь он смог примириться с властолюбивым правителем, захватившим его земли. И вернуться на родину, которую он любит, обретя благо, в коем судьба отказала мне много лет назад…»
22
Как ни торопил своих товарищей опытный Можжевельник, они всё-таки упустили самое выгодное время для плавания по Шехсне. Отшумел весенний разлив, напоивший в верховьях реки богатые заливные луга, и вода быстро пошла на убыль. Скоро вновь в полную силу зарокочут пороги, перегородившие извилистое русло.