былые друзья и подруги сторонились ее, словно она была больна опасно и позорно. С работы ее уволили. Через неделю после выхода передачи с Юлием Айсбергом ее вызвал в свой кабинет директор и, отводя глаза в сторону, сообщил, что она «уволена по сокращению». «Да какое же сокращение? – изумилась она. – Ведь к нам никто работать не идет… Я же стараюсь, как могу! За столько лет ни одного нарекания не было, я же не доктор, я занимаюсь самой грязной и тяжелой работой… За что же вы меня? Столько лет нужна была, а теперь… За что?» – «Сокращение, – упрямо повторил директор, – денег выдают нам мало, мы вынуждены сокращать штат сотрудников… Не врачей же увольнять прикажете?» – «Я и бесплатно согласна работать! Не гоните вы меня! Здесь я хоть кому-то нужна… Ну, пожалуйста…» – «Не могу, Катерина, – вздохнул директор, – родственники больных все телефоны оборвали. То им дела до их близких не было, а то вдруг забеспокоились: как бы чего не вышло… Ну, ты понимаешь… Да и начальство мне уже не раз звонило, я отбивался как мог, но… У нас ведь больница. Беспомощные люди, лекарства и все такое, а у тебя все же судимость, да еще по статье за убийство… Эх, затеяла ты смуту! Накликала беду на свою голову. Работала бы тихонько, и все были бы довольны… Кому лучше сделала? Думаешь, я счастлив от того, что ценного работника лишаюсь? Говорят же люди: “Не буди лихо, пока оно тихо”. Не обессудь, Катерина, но сокращаем мы тебя. Характеристику я тебе выдам хорошую, но больше ничем помочь не могу. Извини».
Она отключила телефон и звонок в дверь, днями напролет сидела в пустой, полутемной комнате и невидящими глазами смотрела в стену. Слезы кончились, и она уже не рыдала, а лишь постанывала, обхватив руками плечи и раскачиваясь из стороны в сторону, словно пьяная. Она потеряла счет дням и не знала, сколько времени прошло до того момента, когда в дверь громко забарабанили и голос соседа прокричал:
– Открой, Катерина! Я знаю, что ты дома! Это я! Открой, у тебя неприятности с дочкой. Телеграмма пришла от начальника лагеря…
Она бросилась к двери, распахнула ее и, вырвав из рук соседа серый бланк телеграммы, прочитала:
«Дозвониться не можем. Немедленно приезжайте. С Анжеликой неприятности. Срочно требуется ваше присутствие. М.С. Блохин».
– Почтальон принес, – пояснил сосед, – звонил, звонил, но ты же не открываешь. Вот он мне телеграмму и оставил… А я-то знаю, что ты просто звонок отключаешь.
– Что с ней? – воскликнула она, едва переступив порог кабинета начальника лагеря. – Жива?
В кабинете кроме начальника находились еще человек шесть. Все с удивлением посмотрели на нее: растрепанная, запыхавшаяся, с полубезумным взглядом.
– Это мать Анжелики, – пояснил начальник собравшимся, – жива она, Екатерина Семеновна, не волнуйтесь так. Мы контролируем ситуацию. Скажите, ваш муж приехал с вами?
– Нет, он… не смог… Что с ней? Почему такая спешка? Что это за странная телеграмма?
– Плохо, что вашего мужа нет, – вздохнул начальник лагеря, – он-то как раз мне и нужен в первую очередь… Я все расскажу вам, только сначала скажите нам, как мы можем найти вашего мужа? Он на работе?
– Должен быть на работе. Если же нет… Либо у матери, либо у друга… Мы больше не живем вместе. Он ушел от меня.
– Диктуйте телефоны его матери и друга, – сказал начальник, – дело не терпит отлагательств. Тут вот какое дело… Одним словом, ей все известно о вашей книге и… вашей судьбе.
Катерина глухо охнула и тяжело опустилась на стул.
– Я специально отправила ее в летний лагерь, – тихо сказала она, – чтоб… без нее… хотела потом… сама сказать…
– Видимо, кто-то из детей узнал об этом и рассказал ей, – сказал начальник лагеря, – вы знаете, что дети бывают иногда очень жестоки… Кажется, ее дразнили… Дети боялись и не хотели оставаться с ней на ночь в одной палате. А затем и родители подлили масла в огонь, устроив в моем кабинете несколько скандалов, некоторые из них вообще забрали детей из лагеря… Мы делали, что могли. До вас было не дозвониться… Она заперлась в одном из подсобных помещений, там, где хранится бензин… Рыдает, грозится поджечь. Мы вызвали психолога, ведем переговоры… Судя по всему, настроена она весьма решительно. К дверям приближаться опасно, а окон там нет. Милиция, психоаналитик, воспитатели пытаются ее уговорить, но… Слишком тяжелая эта травма для нее. У девочки шок… Она требует, чтобы приехал отец… Екатерина Семеновна! Что с вами? Вам плохо? Врача, быстро!
Она почувствовала, как пол под ногами вздыбился и вдруг резко ринулся куда-то вбок, перед глазами поплыла серая дымка, и она сползла со стула, лишаясь чувств…
В себя она пришла от запаха нашатыря. Застонала и с трудом открыла глаза, пытаясь оттолкнуть руку с пузырьком.
– Дышите, дышите, – скомандовал врач, – Игорь Дмитриевич, будьте добры, подайте мне со стола стакан с валерьянкой… Выпейте это, Екатерина Семеновна… У вас нервное и физическое истощение. Когда вы ели в последний раз?
– Не помню, – призналась она. – Анжелика! Что с Анжеликой?
– Пока без изменений, – сказал начальник лагеря, – вашего мужа мы разыскали, он срочно выехал сюда. Минут через тридцать приедет… А вам лучше пока прилечь. Доктор отведет вас в санчасть и…
– Нет! Я должна поговорить с дочерью, – сказала она, с помощью врача усаживаясь на стуле и растирая пальцами занемевшие виски, – я должна поговорить с ней… сказать, объяснить…
– Не надо, – покачал головой начальник, – это может вызвать самую нежелательную реакцию. Я не хотел вам говорить, но… она не хочет видеть вас. Требует, чтобы приехал отец и забрал ее.
– Я должна с ней поговорить, – настаивала Катерина, – я знаю свою дочь. Она любит меня. Она все поймет… Это же моя дочь! – закричала она. – Как вы не понимаете! Я все равно увижу ее! Она поймет! Она любит меня!..
Начальник лагеря вопросительно взглянул на одного из находившихся в кабинете мужчин: хорошо одетого, вальяжного, по всей видимости – психолога или крупного милицейского начальника. Тот пожал плечами и кивнул. Дескать, пусть попытается.
– Что ж, – вздохнул начальник лагеря, – только очень прошу вас учитывать ее душевное состояние.
Небольшой, выкрашенный в зеленый цвет домик был оцеплен милицией по радиусу метров в триста. Поодаль толпились зеваки, ожидали угрюмые пожарные и врачи «скорой помощи». Детей не было видно, по решению начальства их увели на какое-то мероприятие, подальше от разворачивающейся трагедии.
– Она в дальней комнате, – указал начальник, – с правой стороны. Заперлась на ключ изнутри и забаррикадировала дверь мебелью.