Но сейчас у всех есть айфоны, блэкберри – особенно у нас в международной журналистике, а если мы говорим о мире, где технологии гораздо более развиты, чем у нас, с этим вообще нет проблем. Кто-то первый прибежал, снял упавший самолет, выложил все это в свой твиттер, на свои разные аккаунты, и вот – это доступно всему миру. И у него это быстрее и лучше, чем у любого журналиста, который туда доедет.
Когда мы встречаемся на разных международных конференциях с руководителями других международных телеканалов – это практически все, что обсуждается. Главная тема всех разговоров, сохранимся ли мы как профессия, как журналисты? Или вот эта гражданская журналистика, так называемая, она совершенно нас всех заменит, и мы все окажемся не нужными, и эта профессия окажется не нужна.
Это большой вопрос – всегда ли будет зритель или читатель доверять журналисту, условно говоря, с «корочкой», с именем. Будет ли он доверять изданию, которое ему известно…
В каком-то смысле – да, но мы наблюдаем, что и в огромном смысле – нет. И мы наблюдаем по тому же, скажем, YouTub`у, что ролик какого-нибудь очевидца, быстро снявшему Фукусиму, зарабатывает на несколько часов миллионы, миллионы, миллионы просмотров, совершенно не доступные цифры любому телеканалу. И степень влияния вот этой гражданской журналистики, на внимание аудитории, на настроение аудитории – она растет с каждым днем. И это то, к чему нужно приспосабливаться, нам нужно всем идти в ногу со временем, использовать это, и мы, конечно, это делаем.
И нужно задумываться о том, как вообще будет выглядеть журналистика позже, через несколько лет. Типичный пример «Haffington post» – самый лучший американский блог, сейчас он уже уважаемый блог и т. д., но все начиналось как блог и блогом, в каком-то смысле, и остается. Впервые, месяц назад, что ли, его посещаемость превысила посещаемость интернет-страницы «New York Times».
Вот вам и гражданская журналистика!..
ФИЛИПП ДЗЯДКО главный редактор журнала «Большой город»
1. Я занимался филологией и историей, а именно началом XIX века. Начал писать диссертацию, но как многие другие мои собратья в этом деле, нужно было спешно зарабатывать деньги, поэтому я временами писал в какие-то разные журналы рецензии. Это были небольшие заметки, которым я особого значения не придавал. Исключительно занимался этим, чтобы иметь возможность покупать всякие книжки по профессии, ну и вообще как-то себя чувствовать спокойно. При этом я к тому моменту в архивах искал документы для подготовки своей диссертации, ведь я учился на античной кафедре РГГУ, учил греческий, латынь, и по правилам кафедры, должен был писать сначала диплом, а потом уже и диссертацию на античном материале.
И вот я параллельно готовился к диплому, но в то же время думал, не оставить ли мне историческую карьеру и не пойти ли в архитектурный, продолжать учиться рисовать. Хочу сказать, что в школе я это все любил.
Но параллельно я ходил по разным редакциям и что-то им писал, поработал «Полит. ру», там поучился какому-то интернет-занятию – лента новостей и прочее… И понял, что в общем-то не хочу заниматься журналистикой в той ее части, где надо писать всяческие колонки.
И в какой-то момент мне позвонили и предложили поработать в журнале «Эсквайр», про который я ровным счетом ничего не знал, кроме того, что в 30-е годы XX века в американском «Эсквайре» печатались всякие любимые писатели. Вообще-то я был уверен, что этот журнал просуществует месяца три или год и закроется – я привык к тому, что журналы открываются, закрываются. Поэтому я смело пошел туда работать.
Придя в «Эсквайр», я потихоньку втянулся в ленту новостей сегодняшнего дня. И где-то через год обнаружил, что во мне существуют совершенно разные ритмы.
Когда сидишь в архиве и медленно перебираешь какие-то пожелтевшие листочки, то понимаешь, что ты – первопроходец. У тебя трясутся руки, ты хочешь сложить разные факты в один пазл, представляешь себе будущие книжки и прочее, то есть на самом деле занимаешься очень тонким археологическим поиском. Это дико увлекательное детективное занятие.
Это одно дело.
Другое дело, когда ты сидишь в редакции и быстро-быстро прокручиваешь разные сайты на предмет тех или иных материалов. Тут просто по-разному устроена голова. И подобные ритмы этой самой головы сложно совместимы. В тот момент, когда я понял, что я сижу в архиве, а на самом деле думаю, что там случилось сейчас в Чечне или какие новости напечатала какая-нибудь «Газета. ру», я понял, что интересы у меня не совмещаются и нужно что-то выбирать. И я выбрал, если можно так сказать, ленту новостей.
Итак, я работал в «Эсквайре», и это было страшно приятное занятие. У всех было ощущение, что сейчас мы сделаем что-то удивительное. Там был страшный драйв, который инициировал главный редактор Филипп Бахтин, это было весело, но потом я понял, что работать четыре года в одном месте мне перестало быть интересным и хочется делать что-то совсем другое.
Мне хотелось не заниматься редакторством, а писать репортажи и заниматься журналистикой профессионально. Однако я решил, что должен дописать свою диссертацию. И я весной ушел из «Эсквайра», не имея толком никаких планов, а осенью мне стали звонить с разных сторон разные люди, с какими-то предложениями, ибо редакторский рынок труда устроен так просто и скучно, что если кто-то где-то поработал, то все остальные будут стараться его на что-нибудь зазвать. Наверное, потому что очень мало людей, которые хоть что-то умеют. Это не значит, что я к тому моменту особенно что-то умел, но то, что я работал в «Эсквайре», имело значение для этих людей. Я сначала спокойно отказывался от всего, ибо были предложения приблизительно такой же работы, которую я уже делал, пока в какой-то прекрасный момент мне позвонил Ценципер, тогдашний директор «Афиши». Сказал, давайте встретимся, поговорим. Мне было любопытно с ним познакомиться, я с ним встретился, мы с ним часа полтора-два проговорили и выпивали и в общем-то понравились друг другу. Мне уже нужно было к тому моменту определяться с работой, причем хотелось что-то делать про сегодняшний день. Я хотел даже пойти в «Мемориал», как-то их раскручивать, помогать им рассказывать о себе, быть таким связующим звеном между медиа и «Мемориалом»…
Но Ценципер предложил мне это место, я согласился – и понеслось.
Мне все говорили, что «Большой город» – это издание для молодых… Я тоже так думал, пока не посмотрел на всякие наши выпуски. Ну, если люди от 30-ти считаются молодыми, то да.
2. Мне хотелось короткий реверанс сделать в сторону редакции. Мне сильно повезло в том смысле, что когда я пришел в «Большой город», то там уже сложилась отличная команда, доставшаяся мне от предыдущего редактора Леши Казакова. Конечно, вначале было сложно работать, потому что появился какой-то юнец, который будет ими управлять. Далее, у меня, как и у любого нового главного редактора, был выбор: либо набрать совсем другую редакцию, либо пытаться выстроить отношения с этой, что я сделал. И не жалею, потому что эти люди делали отличный журнал еще до меня, делают его и сейчас.
Собственно, «Большой город» – это редакция, а не редактор.
Вопрос руководства коллективом меня самого занимает, потому что я бы сказал, что у нас парламентская монархия или что-то в таком духе.
И я просто первый среди равных. Я намеренно отказался от кабинета отдельного и сижу вместе со всей редакцией. И смысл в том, что одна большая компания, по большей части дружеская, дружелюбная, делает вместе довольно странную вещь.
А «Большой город» – странное издание, неформатное, поэтому его можно делать двумя способами. Либо это какое-то послание одного человека, которое он делает через своих сотрудников, как инструмент. Либо это совместное коллективное действие, в той или иной степени мною направляемое.
Наш случай – это второе, но надеюсь, что это не сковывает движение моих сотрудников.
Это история о том, как компания людей, которые друг к другу очень хорошо относятся, делают вместе неформатный журнал, и этим людям интересно друг с другом.
А дальше есть главный редактор, который занимается скучными административными вещами. Но не только административными – редакции может не нравится та или иная моя идея, но если я ее люблю, то она будет.
Я не жесткий руководитель, но самый важный участник происходящего.
3. В идеале журналист должен уметь все – фотографировать, снимать видео, писать короткие тексты, писать длинные тексты, т. е. фонтанировать на всех возможных площадках, которые нам сегодня подкидывает наука и техника – будь это Твиттер или старый добрый репортаж.
В силу того, что я ретроград и консерватор, то все эти прогнозы насчет того, что бумага умерла и грядет век Интернета, я слушаю хотя и внимательно, но несколько наплевательски. Мне, наоборот, нравится, что бумага пока еще не умерла, хотя я понимаю, что в ближайшее время бумажные СМИ действительно уйдут в Интернет и от бумаги, в прямом и переносном смысле, останутся совсем ошметки. Но именно благодаря тому, что это еще не так, тем сильнее обаяние последних изданий, выходящих на бумаге, тем важнее инерция и традиция бумажной прессы.