— Образумься хоть на одну минуту.
— В жизни своей не делал ничего разумнее. Я знаю, что мне нужно, и добьюсь этого. Мне нужна ты и вольный воздух. Не желаю больше ходить по мощеным улицам, не желаю говорить в телефонную трубку. Я хочу иметь домик на маленьком ранчо в самой что ни на есть красивой местности, и я хочу работать около этого домика — доить коров, колоть дрова, чистить лошадей, пахать землю и прочее; и я хочу, чтобы в доме со мной была ты. А все другое мне осточертело, с души воротит. И счастливее меня нет человека на свете, потому что мне досталось такое, что ни за какие деньги не купишь. Ты мне досталась, а я не мог бы купить тебя ни за тридцать миллионов, ни за три миллиарда, ни за тридцать центов…
Стук в дверь прервал поток его слов. Дид пошла к телефону, а Харниш, оставшись один, погрузился в созерцание Сидящей Венеры, картин и безделушек, украшавших комнату.
— Это мистер Хиган, — сказала Дид, появляясь в дверях. — Он ждет у телефона. Говорит, что дело очень важное.
Харниш с улыбкой покачал головой.
— Пожалуйста, скажи мистеру Хигану, чтобы он повесил трубку. С конторой я покончил, и я ничего и ни о чем знать не хочу.
Через минуту Дид вернулась.
— Он отказывается повесить трубку. Он просит передать вам, что в конторе вас дожидается Энвин и что Гаррисон тоже там. Мистер Хиган сказал, что с «Грим-шоу и Ходжкинс» плохо. Похоже, что лопнет. И еще он что-то сказал о поручительстве.
Такая новость хоть кого ошеломила бы. Энвин и Гаррисон были представителями крупных банкирских домов; Харниш знал, что если банк «Гримшоу и Ходжкинс» лопнет, то это повлечет за собой крах и нескольких других банков и положение может стать весьма серьезным. Но он только улыбнулся и, покачав головой, сказал официальным тоном, каким еще накануне говорил с Дид в конторе:
— Мисс Мэсон, будьте любезны, передайте мистеру Хигану, что ничего не выйдет и что я прошу его повесить трубку.
— Но нельзя же так, — вступилась было Дид.
— Ах, нельзя? Увидим! — с угрозой посулил он.
— Элам!
— Повтори еще раз! — воскликнул он. — Повтори, и пусть десять Гримшоу и Ходжкинсов летят в трубу!
Он схватил ее за руку и притянул к себе.
— Хиган может висеть на телефоне, пока ему не надоест. В такой день, как нынче, мы не станем тратить на него ни секунды. Он влюблен только в книги и всякое такое, а у меня есть живая женщина, и я знаю, что она меня любит, сколько бы она ни брыкалась.
Глава двадцать третья
— Я ведь знаю, какую ты вел войну, — возражала Дид. — Если ты сейчас отступишься, все пропало. Ты не имеешь трава это делать. Так нельзя.
Но Харниш стоял на своем. Он только качал головой и снисходительно улыбался.
— Ничего не пропадет, Дид, ничего. Ты не понимаешь этой игры в бизнес. Все делается на бумаге. Подумай сама: куда девалось золото, которое я добыл на Клондайке? Оно в двадцатидолларовых монетах, в золотых часах, в обручальных кольцах. Что бы со мной ни случилось, монеты, часы и кольца останутся. Умри я сию минуту, все равно золото будет золотом. Так и с моим банкротством. Богатства мои — на бумаге. У меня имеются купчие на тысячи акров земли. Очень хорошо. А если сжечь купчие и меня заодно с ними? Земля-то останется, верно? По-прежнему будет поливать ее дождь, семя будет прорастать в ней, деревья пускать в нее корни, дома стоять на ней, трамвай ходить по ней. Все сделки заключаются на бумаге. Пусть я лишусь бумаги, пусть лишусь жизни — все едино. Ни одна песчинка на этой земле не сдвинется, ни один листок не колыхнется.
Ничего не пропадет, ни одна свая в порту, ни один костыль на трамвайных путях, ни одна унция пара из пароходного котла. Трамваи будут ходить, у кого бы ни хранились бумаги, у меня или у другого владельца. В Окленде все на ходу. Люди стекаются сюда отовсюду. Участки опять раскупают. Этот поток ничем не остановишь. Меня может не быть, бумаги может не быть, а триста тысяч жителей все равно явятся. И для них готовы трамваи, которые будут возить их, и дома, где они поселятся, и хорошая вода для питья, и электричество для освещения, и все прочее.
Но тут с улицы донесся автомобильный гудок. Подойдя к открытому окну, Харниш и Дид увидели машину, остановившуюся рядом с большим красным автомобилем. В машине сидели Хиган, Энвин и Гаррисон, а рядом с шофером Джонс.
— С Хиганом я поговорю, — сказал Харниш, — остальных не нужно. Пусть дожидаются в машине.
— Пьян он, что ли? — шепотом спросил Хиган, когда Дид открыла ему дверь.
Она отрицательно покачала головой и провела его в комнату.
— Доброе утро, Ларри, — приветствовал гостя Харниш. — Садитесь и отдохните. Я вижу, вы малость не в себе.
— Да, не в себе, — огрызнулся щуплый ирландец. — «Гримшоу и Ходжкинс» грозит крах, надо немедленно что-то предпринять. Почему вы не приехали в контору? Как вы думаете помочь банку?
— Да никак, — лениво протянул Харниш. — Крах так крах.
— Но…
— Я никогда не был клиентом «Гримшоу и Ходжкинс». Я ничего им не должен. А кроме того, я сам вылетаю в трубу. Послушайте, Ларри, вы меня знаете. Вы знаете, что если я что-нибудь решил, то так и будет. Так вот, я решил окончательно: вся эта возня мне надоела. Я хочу как можно скорей выйти из игры, а самый скорый способ — банкротство.
Хиган с ужасом уставился на своего патрона, потом перевел взгляд на Дид; она сочувственно кивнула ему.
— Так пусть Гримшоу и Ходжкинс лопнут, — продолжал Харниш. — А вы, Ларри, позаботьтесь о себе и обо всех наших друзьях. Я вам скажу, что нужно сделать. Все пойдет как по маслу. Никто не пострадает. Все, кто был верен мне, должны сполна получить свое. Немедленно выдать задержанное жалованье. Все суммы, которые я отобрал у водопровода, у трамвая и у переправы, возвратить. И вы лично тоже не пострадаете. Все компании, где у вас есть акции, уцелеют…
— Вы с ума сошли, Харниш! — крикнул Хиган. — Это же буйное помешательство, Что с вами стряслось? Белены объелись, что ли?
— Объелся, — с улыбкой ответил Харниш. — Вот дурь-то теперь и выходит из меня. Не хочу больше жить в городе, не хочу играть в бизнес. Брошу все и уйду туда, где солнце, воздух и зеленая травка. И Дид уйдет со мной. Так что вам повезло — можете первый поздравить меня.
— Черта с два — повезло! — вырвалось у Хигана. — отказываюсь потакать такому безумию.
— Не откажетесь, будьте покойны. Не то крах будет еще страшнее, и кое-кому несдобровать. У вас у самого миллион с хвостиком. Вы только слушайте меня и останетесь целехоньки. А я хочу все потерять, все, до последнего гроша. Такое у меня желание. И хотел бы я посмотреть, кто мешает мне поступить так, как я желаю. Понятно, Хиган, понятно?
— Что вы с ним сделали? — Хиган свирепо глянул на Дид.
— Стойте, Ларри! — В голосе Харниша зазвучали резкие нотки, на лице появилось выражение жестокости. — Мисс Мэсон — моя невеста. Пожалуйста, разговаривайте с ней сколько угодно, но я попрошу вас изменить тон. Иначе как бы вам нечаянно не попасть в больницу. К тому же она тут ни при чем. Она тоже говорит, что я сумасшедший.
Хиган только помотал головой и снова в горестном молчании уставился на Харниша.
— Конечно, будет назначено конкурсное управление, — продолжал Харниш, — но это ненадолго и ничему не помешает. Самое главное, что нужно сделать немедля, — это выплатить жалованье служащим за все время и спасти от краха всех моих кредиторов и все акционерные общества, которые поддержали меня. Кончайте с этими агентами из Нью-Джерси на счет покупки земли. Уступите им чуть-чуть, и они возьмут две-три тысячи акров. Самые отборные участки в Фэрмонте, — там есть такие, что пойдут по тысяче долларов за акр. Это будет большая подмога. А пятьсот акров за Фэрмонтом — те похуже, больше двухсот долларов с акра не возьмете.
Дид, которая едва прислушивалась к разговору мужчин, вдруг встала и, видимо, приняв внезапное решение, подошла к ним. Лицо ее было бледно, губы упрямо сжаты, и Харниш, взглянув на нее, вспомнил тот день, когда она в первый раз села на Боба.
— Погодите, — проговорила она. — Дайте мне слово сказать. Элам, если ты не откажешься от своей безумной затеи, я не выйду за тебя. Ни за что не выйду.
Хиган встрепенулся и бросил ей быстрый благодарный взгляд.
— Это мы еще посмотрим, — начал было Харниш.
— Подожди! — прервала она. — А если откажешься, я выйду за тебя.
— Давайте разберемся как следует. — Харниш говорил с нарочитым спокойствием и рассудительностью. — Значит, так: если я останусь при своем бизнесе, ты выйдешь за меня? Ты хочешь, чтобы я работал, как каторжный? И пил коктейли?
После каждого вопроса он делал паузу, а она отвечала кивком головы.
— И ты немедля выйдешь за меня?
— Да.