– Ты не заносчивая, – возразил Фредди. Ох, Фредди, славный Фредди!
– Сейчас у меня заносчивости, может, и поубавилось, но я же с самого начала не снизошла до того, чтобы рассказать тебе правду – о своем браке, о картинах…
Молодой человек пристально посмотрел на нее.
– Ты что, и впрямь думаешь, я полюбил тебя за то, что на твоих стенах висят какие-то картинки? Да я обожал тебя еще до того, как переступил порог твоего дома!
Маркиза сокрушенно покачала головой:
– Ах, жаль. А я-то надеялась, что все дело в картинах. Тогда вы с мисс Карлайл подошли бы друг другу во всех отношениях.
– Анжелика хочет сделать из меня гения. Второго Бугро – самого прославленного художника наших дней. Но меня не привлекают ни известность, ни способность печь картины как пирожки. Да, я медленно рисую, но мне все равно. Я нишу, что мне нравится и когда нравится: И я бы предпочел не ломать голову над тем, какого оттенка должен быть кусочек тени на холсте – желтоватого или зеленоватого.
Джиджи печально улыбнулась:
– Сочувствую. Но мне все равно хотелось бы, чтобы у вас с мисс Карлайл…
– Но люблю я тебя.
– Я тоже тебя обожаю, – сказала она от чистого сердца. – Я не знаю человека лучше тебя. Но если мы поженимся… между нами всегда будет стоять третий. Это нечестно по отношению к тебе. А со временем такое положение станет невыносимым. Я терзалась дни и ночи напролет. Ты ни разу не предал нашу дружбу. Я все спрашивала себя: как я могу тебя подвести, причинить тебе боль? Но в конце концов я поняла, что самым подлым образом обману твое доверие, если и дальше буду делать вид, будто все осталось как прежде. Нет, не в моих силах все изменить, как не в моих силах повернуть реку вспять. Я только могу быть честной с тобой – отныне и навсегда.
Фредди понурил голову.
– Ты до сих пор его любишь?
Вот он – вопрос, которого она не так давно боялась как огня и который он шесть недель назад не отваживался задать.
– К сожалению, да. Не знаю, смогу ли я в достаточной мере искупить, свою вину…
– Ты ни в чем передо мной не виновата… Ты никогда меня не подводила, не подвела и на этот раз. – Он заключил ее в объятия. – Спасибо.
– За что? – изумилась миледи.
– За то, что принимала меня таким, как я есть. Я ни во что себя не ставил, пока не появилась ты. Ты даже не представляешь, какими чудесными были для меня последние полтора года.
Милый Фредди! Только он по доброте своей мог благодарить ее в такой момент. Она крепко обняла его в ответ.
– Клянусь, ты самый удивительный человек на свете!
Когда они оторвались друг от друга, глаза у Фредди покраснели. Джиджи тоже едва сдерживала слезы, печалясь о том, чему не суждено было сбыться, – о красивом романе, который зачах бы под гнетом семейных неурядиц.
Фредди заговорил первый:
– Теперь ты, наверное, поедешь в Америку?
Маркиза как можно небрежнее пожала плечами:
– Не знаю.
Камден, должно быть, пришел к выводу, что она больше ему не нужна – не зря же он так легко пошел на уступку и отпустил ее безо всяких условий. Наверное, тот разговор о воссоединении был просто временным умопомрачением, которое нашло на него от избытка чувств и не выстояло под натиском рассудка.
Он, наверное, уже вовсю наслаждается жизнью. Наверное, завел себе любовницу, а то и двух, или даже начал заглядываться на малолетних американских красоток с их белозубыми американскими улыбками. Вряд ли он обрадуется, если она заявится к нему и испортит все веселье.
– Идем. – Джиджи взяла юношу под руку. – Прогуляемся до дома пешком – скоро ленч. Конюх потом заберет лошадь. А пока расскажи, чем ты намереваешься заняться, раз ты категорически не желаешь становиться еще одним великим, всемирно известным художником.
В понедельник утром Джиджи проводила Фредди на железнодорожную станцию. Она на удивление славно провела время: они с Фредди уже сто лет не разговаривали так откровенно, сердечно и непринужденно. Маркиза даже начала получать удовольствие от общества гостей, после того как набралась храбрости и сообщила им, что сочла разумным освободить Фредди от данного им слова, хотя ее уважение к нему нисколько не убавилось, даже наоборот.
Когда она вернулась домой, Гудман доложил, что ее дожидается посетитель.
– Вас хочет видеть некий мистер Аддлшо из «Аддлшо Пирс и К0». Я проводил его в библиотеку.
В «Аддлшо Пирс и K°» работали адвокаты Камдена. Но с чего это старшему партнеру вздумалось нанести ей визит?
Аддлшо, опрятному коротышке в твидовом костюме, было немного за пятьдесят. Он встретил Джиджи улыбкой, но не натянутой и осторожной, какую ждешь от законоведа, а радостной и широкой, как у человека, который отыскал пропавшего без вести друга.
– Здравствуйте, миледи Тремейн, – сдержанно поклонился он.
– Здравствуйте, мистер Аддлшо. Что привело вас в Бедфордшир?
– Дела, миледи, дела. Хотя, должен признаться, я мечтал с вами познакомиться еще с того дня, когда мистер Беруолд впервые связался с нами по поводу дел покойного герцога Фэрфорда.
Ну разумеется. Как она могла забыть? Она же беспощадно натравливала мистера Беруолда, своего старшего поверенного, на этого самого мистера Аддлшо, а тот отстаивал интересы клиента с остервенением львицы, защищающей своих детенышей.
Маркиза улыбнулась.
– При личном знакомстве я тоже внушаю ужас?
Адвокат уклонился от прямого ответа.
– Когда лорд Тремейн сообщил мне, что женится на вас по особой лицензии, я был отчасти готов к такому повороту событий. Но не в пример своему почившему кузену он с нетерпением считал дни до вашей свадьбы. И теперь я понимаю почему.
Ах да, милые сердцу ушедшие деньки!.. У Джиджи снова защемило в груди. Она указала на стул.
– Пожалуйста, садитесь.
Аддлшо вынул из портфеля прямоугольный ящичек и пододвинул его через стол к Джиджи. Ей тут же ударил в нос запах красного дерева – приторный и дурманящий.
– Вот это на прошлой неделе доставили к нам в контору. Будьте так любезны, откройте и удостоверьтесь, что содержимое не пострадало во время перевозки и пока находилось у меня на хранении.
Интересно, что ей мог прислать Камден? Но все ее догадки оказались далеки от истины. В ящичке лежала бархатная коробочка. Маркиза открыла крышку… и задохнулась от изумления.
На подкладке из сливочно-белого атласа сияло и переливалось сказочной красоты ожерелье – соединенные внахлест каплевидные звенья были сплошь усыпаны бриллиантами, а вниз от цепочки свисали семь рубинов в бриллиантовой оправе, причем самый маленький из них был размером с ноготь, а самый большой – тот, что посередине, – величиной с перепелиное яйцо. В комплекте были и серьги-подвески – тоже с рубинами, по размеру не уступавшими подушечке указательного пальца.