Читать интересную книгу Записки хроноскописта - Игорь Забелин

Париж и очутились в Африке… А потом наступил такой момент, когда мы увидели медленно вырастающий на горизонте город Дженне, город, прочно владевший нашими мыслями, и событие это произвело и на меня, и на Березкина такое глубокое и сильное впечатление, что по-новому озарилась для нас вся история Мыслителей…

Вот почему, нарушая хронологическую последовательность, я временно умалчиваю о содержании письма и прошу вас мысленно перенестись на берега Черного континента.

«На берега»-в точном смысле слова, потому что наблюдения, которыми я хочу сейчас поделиться, поведут нас от побережья в глубь материка.

Итак, мы с вами на улицах Дакара, крупнейшего города Западной Африки. Жарко и сухо. Солнце висит над головой. На центральных улицах-густые деревья, и черная тень от них лежит на мостовой, на тротуарах. Много машин, велосипедов. На тротуарах, в тени деревьев, сидят торговки с детьми за спиной, спят нищие. В стороне мечети с квадратными минаретами, в сторону крытого рынка, увешанного рекламами французских торговых фирм, тянутся вереницы слепых и калек. Удивительно много их в Дакаре, и вид слепцов с мальчиками-поводырями невольно вызывает в памяти картины нидерландского художника Питера Брейгеля Старшего… Он жил и работал в шестнадцатом веке, том самом, который интересует нас, и, пожалуй, только слепцы и калеки, собравшиеся в стольный портовый город со всех концов страны, заставляют вспоминать в Дакаре средневековье… В основном же город современен — современен его прекрасно оборудованный порт, современны застроенные белыми небоскребами центральные кварталы и фанерными домишками-окраины… Вместо Дакара я мог бы назвать какой-нибудь другой портовый город — Конакри или Рюфиск, например; они однотипны. Это всамделишная неподдельная Африка, но Африка последнего столетия, не дающая никакого представления о более отдаленном прошлом, о шестнадцатом веке в частности.

Теперь отправимся в глубь континента, километров этак за пятьсот-семьсот. Для посещения можно выбрать любой город-и Киндию, и Маму, и Лабе, и Пита, и Каруссу, и Нзерекоре, и Тиес, но, пожалуй, больше других подходит город Канкан — второй по величине город Гвинеи, расположенный на притоке Нигера.

Я выбрал Канкан не случайно: он был основан лет триста с лишним назад, то есть во время или вскоре после интересующих нас событий, и в архитектурном плане почти не претерпел изменений. Канкан-город, застроенный круглыми саманными хижинами под островерхими соломенными крышами; это, по характеру застройки, обычная гвинейская деревня, выросшая до размеров города. Так- из деревень-возникали города и в России, да и не только в России. Типичность Канкана как раз и устраивает меня.

Канкан я видел во время первой поездки в Африку. И потом, читая о средневековой Западной Африке, я видел ее города такими, каким запомнился мне Канкан, добавляя мысленно лишь крепостные стены, которые повсюду были разрушены французами после захвата городов.

И тут я хочу подчеркнуть следующее. Я довольно хорошо представлял себе зрительно средневековые, похожие на Канкан, города Африки; представлял себе, что какой-то один город-столица-превосходил другие по размерам и был лучше укреплен. Я мог вообразить себе конное воинство, закованное в медные панцири, вооруженное пиками и кривыми мечами, — воинство, то праздно шатающееся по городским улицам, спящее у коновязей в тени крепостных стен, то неистово рубящееся с другим воинством, подчиненным удельному вождю или даже манса императору небольшого соседнего государства… Нетрудно было вообразить и пехотинцев-в средние века они и в Африке, и в Европе вербовались из голытьбы и уже потому не были столь пышно разодеты… Я мог представить себе, наконец, известную роскошь императорского двора, обилие рабов (они подчас занимали высокие государственные должности), наложниц, юношей с мечами и свирепых псов, охранявших трон владыки… Но все эти отдельные и в общем-то верные черты средневекового африканского быта не создавали в моем воображении единой картины, еще не позволяли зримо представить себе своеобразие и величие африканских государств, понять уровень африканской средневековой цивилизации.

Потребовался еще год жизни, потребовалось еще одно путешествие по Африке и «личное свидание» с городом Дженне, чтобы все стало на свое место, чтобы сам я дорос до понимания величия средневекового Судана…

В центре Дженне-маленького городка из плоских глиняных домиков — стоит огромная, самая большая в Африке мечеть, слепленная из глины. Мечеть производит удивительное и грозное впечатление, и вообще она не похожа ни на что в мире, — похожа только на свои же копии, которые мы потом видели в других городах. Она задавила бы плоский городок своей громадой, она внушила бы страх иноземцам клыкастыми — правда, оплывшими — стенами и прямо-таки противотанковыми надолбами — в полтора человеческих роста! — вокруг здания, если бы…

Вот тут и начинается главное. В первой поездке по Африке в нашей группе был поэт, который потом выпустил книгу стихов под названием «Африка имеет форму сердца»… Это на редкость просто и на редкость точно. А в центре этого сердца стоит огромная мечеть, увенчанная тремя ракетами, нацеленными в зенит.

И они, эти ракеты, решают все — они придают неожиданную легкость громоздкому зданию, они начисто устраняют раздумья о воинственных замыслах создателей мечети; они утверждают общую для — всех людей мира мечту о штурме небес, мечту, зародившуюся много веков назад и нашедшую неожиданное-архитектурное! — воплощение в сердце Африки.

Все это произошло, наверное, потому, что один из самых могущественных императоров Мали, некто Гонго-Муса, завершая паломничество в Мекку, встретил некоего вертопраха, бродячего поэта по имени Андалу эс-Сахели. Чем-то он полюбился наделенному колоссальной властью императору, и тот уговорил поэта отправиться вместе с ним в его владения, в центр Африки,

И там, в Мали, император поручил поэту создать особый архитектурный стиль, который отличал бы его страну от всех прочих стран… И потому, что император доверился поэту, возник архитектурный стиль, который уже несколько веков известен как «суданский»-он пережил всех императоров, все империи.

Будь я поэтом, я написал бы о Андалу эс-Сахели поэму. Но я исследователь и задаюсь совсем другой задачей — стремлюсь понять, как мог возникнуть в средневековой Африке, в четырнадцатом веке стиль, который я бы назвал «устремленным к небу», хотя это и не абсолютно точное выражение. Я не могу решить этого вопроса, — проще всего тут сослаться на поэтические вольности, — но мечеть в Дженне, созданная по проекту бродячего поэта Андалу эс-Сахели, открыла мне глаза на эпоху, о которой я размышлял последние месяцы.

Вообще, чем дольше живешь, тем чаще убеждаешься, что большие явления никогда не бывают случайными. И теперь я убежден, что есть прямая связь между помыслами поэта Андалу эс-Сахели и астронома Умара Тоголо, составителя удивительно точных астрономических таблиц, сопоставимых, как утверждают специалисты, только со знаменитыми таблицами Тихо Браге… Все они стремились к небу. И не как фанатики-мусульмане-в том-то и дело! Я уверен, что Умар Тоголо вел свои визуальные наблюдения за движением звезд с крыши мечети, украшенной ракетами Андалу эс-Сахели (они используются как минареты, и каждое утро муэдзины выкрикивают сквозь узкие прорези призывы к молитвам).

И поэт, и астроном были братьями по духу. Но не только они. Умару Тоголо принадлежали, помимо таблиц, и крамольные теоретические исследования, которые сделали его близким Джордано Бруно…

Вот видите, как просто назвалось то имя, которое все связывает и все объясняет…

В 1591 году величайший итальянский ученый и гуманист Бруно, вынужденный жить вдали от родины, получил из Венеции, от некоего патриция Мочениго, приглашение на должность учителя философии и мнемоники (так называлась тогда «наука» запоминать).

Бруно принял приглашение-принял потому, что истосковался по родине, по Италии, потому, что Мочениго гарантировал ему полную личную безопасность, потому, наконец, что Венеция-и об этом я уже писал-по тем временам могла считаться вольным городом…

Чем это кончилось-известно всему миру. Но в короткие свободные месяцы, прожитые в Венеции, Джордано Бруно успел встретиться с просвещенным путешественником, арабом ибн Амир Хаджибом и от него узнал о научных изысканиях негра из Дженне по имени Умар Тоголо,

По-видимому, Джордано Бруно был поражен совпадением их взглядов на мироздание. Они оба утверждали, что Земля вращается вокруг Солнца, а Солнце вокруг неизвестного центрального светила, они оба утверждали, что жизнь есть не только на Земле, но и на других планетах, которые во множестве встречаются во вселенной.

Иначе говоря, они были братьями по разуму, оба думали об одном и том же, и оба одинаково рисковали, потому что и христианство, и мусульманство одинаково свирепо преследовали свободомыслящих…