Читать интересную книгу На узкой лестнице - Евгений Чернов

Когда он появился из кустов, девочки закричали:

— А мы хотели за вами идти.

— В тенек и поспать? И это называется отдых? — учительским тоном упрекнула Евдокия Ивановна гостя. — А обгорел-то… А ну, девочки, за одеколоном.

После ужина Евдокия Ивановна стала рассказывать про свои школьные дела. Она опустила глаза и стала сетовать, что иным лоботрясам приходится завышать оценки, и те безнаказанностью пользуются вовсю; охамели — дальше некуда. Учителя, конечно, протестуют, но завуч давит на них своей личностью, как маленький Наполеон. Дела эти Степан Ефимович воспринимал как скучные, давно известные истории. Но слушали все почему-то так внимательно, что ему стало грустно.

А его внимательно слушают только подчиненные.

Семейная жизнь обидно скособочилась; не с первых дней, конечно, но довольно скоро жена взяла по отношению к нему иронический тон. Теперь-то он знает, с чего началось все. Началось это, когда он стал учить ее серьезному отношению к жизни. Женщина должна ясно представлять свое особое положение на земле. Ее задача — быть хорошо защищенным тылом, чтобы у мужа-трудяги было спокойно на душе. Она должна родить и воспитать сына. Она должна домашние интересы ставить превыше всего. Работа, разумеется, не исключается, сейчас все работают. Это необходимо для общего укрепления духа, иначе стирки да уборки поглотят, засосут, подобно болоту. Но в то же время, чтобы не было такой чуши, как у некоторых: моя работа — мой дом родной. Дом должен быть один, двух домов не бывает, как не бывает двух отцов.

Учил словами.

Взаимопонимания не достигалось.

А вот теперь он думает: да и нужно ли оно? Завидовал ли он другим? Нет, не завидовал. У каждого свои так называемые потребности. Это самое взаимопонимание можно в конце концов довести до таких высоких и совершенных форм, когда, например, ему, с его самостоятельным характером, впору будет удавиться от скуки. Только при умственной скудости можно выдержать что угодно.

Даже собака слушает эти россказни…

Собаке спать бы пора; она лежала, но, подняв голову, вслушивалась в голос Евдокии Ивановны. Степан Ефимович не выдержал и вмешался, обращаясь к Николаю.

— Интересно, а вот кобелек понимает чего-нибудь в нашей жизни?

— Все понимает, — сказали девочки.

Николай пожал плечами.

— Кто его знает. Наука говорит: не исключено. Не зря же такой выпуклый лоб. Конечно, что-то смыслит, только на своем уровне. Мы к ним с одной меркой, они к нам с другой. Тоже за что-то нас одобряют, за что-то, наверное, ругают. Но одно очевидно — они признают возможность сосуществовать с нами.

— Хм, как это то есть? — изумился Степан Ефимович. — Признаю-ут… Не признали бы!

Лицо Николая приняло загадочное выражение, он пожал плечами и ничего Степану Ефимовичу не ответил. Степан Ефимович перевел тогда взгляд на Бельчика. А тот, прижав уши, не то зевнул, не то усмехнулся. Скорее всего даже усмехнулся.

— У собак, как и у любой другой живности, — поддержала мужа Евдокия Ивановна, — субъективное время. Если его сравнить с нашим, то выйдет, что они не земные жители.

— А субъективное время различное только у породистых тварей или у всех вообще?

— Очень неуместная ирония, — сказала Евдокия Ивановна, и стало ясно: она обиделась, что ей не дали досказать школьные истории.

— А почему у чистокровной хвост кольцом, как у дворняги?

— Какой положено. Такая порода. И вообще… пора укладываться.

Евдокия Ивановна и девочки пошли готовить свою палатку. Собака осталась у костра. Небо еще светлело, но здесь, на дне оврага, сумерки сгущались прямо на глазах, словно шли они поверху, по ровной земле темным валом и скатывались сюда. И не пойдут они дальше, пока не насытят это ущелье.

Все, казалось бы, располагало к тому, чтобы спросить наконец Николая: зарастет ли когда разделившая их межа? Какие у них вообще сейчас отношения? Если нормальные, почему же тогда говорить не о чем? И зачем тогда Николай, если ничего между ними нет, постоянно имеет в виду его, Степана Ефимовича? С железным постоянством приглашает в гости? И радуется вроде бы, когда Степан Ефимович объявляется. Сейчас Николай работает механиком в каком-то автохозяйстве. Может, отравляет его существование пример далеко ушедшего вверх сокурсника? Тогда понятно естественное желание ткнуть носом: крупный, дескать, ты деятель, ну и что? Простой механик сделал то, что тебе оказалось не по зубам: посмотри, какой обеспечил себе тыл.

Думал так Степан Ефимович не первый раз; тем и заканчивалось. Промолчал и на этот раз.

Костер догорел. Николай принес в консервной банке воды и плеснул на угли.

Степан Ефимович забрался в свою палатку. Запах распаренной травы, положенной вместо матраса, был настолько густ, что его можно было потрогать пальцами. Натянул до груди одеяло, знал: ночи все-таки свежие, решил, как это делал всегда, выкурить сигарету перед сном. Оперся Степан Ефимович на локоть, чиркнул спичкой и сразу увидел Бельчика, и показалось Степану Ефимовичу, что в зубах тот держал конец одеяла. В собачью голову никто не проникает, и никому не будет известно, зачем это пес держит в зубах одеяло. Но у Степана Ефимовича возникло вполне определенное ощущение: собака помогала ему лучше укрыться. Душа его готова была именно к такому объяснению — не может быть, чтобы на всем белом свете не было живого существа, способного пожалеть его.

— Скол-л! Скол-л! — тихо позвал Степан Ефимович. Но собака исчезла.

Впервые за долгое время засыпал он с хорошим настроением.

Приснился в эту ночь Степану Ефимовичу фантастический сон, будто бы в своей городской квартире живет он вместе с Бельчиком. Собака будит его на работу, встает на задние лапы в изголовье и ворчит. Потом Степан Ефимович отваривает сосиски, но вместо трех постоянных — уже пять. День проходит быстро, выберется спокойная секунда, и он тут же думает: как он там один, дорогой четвероногий друг? И это вызывает прилив энергии. Степан Ефимович в последний раз простил прогульщика и бракодела Чихарского, а хотел увольнять по статье; в подшефный детсад откомандировал плотников перестилать полы, против чего раньше решительно протестовал, записал в контрольном календаре: содействовать в получении квартиры многодетной семье. И все это с таким душевным подъемом да легкостью — сам себе удивлялся.

А вечером они вышли погулять. Идет по двору Степан Ефимович в новом галстуке, и рядом, на изящном ремешке, похожая на белого медвежонка, собакенция. Соседи смотрят и диву даются, и думают, наверное, какая, однако, исключительная дура его бывшая жена, если ушла от такого…

Проснулся Степан Ефимович поздно. Уже не было утренней дымки. В глаза ударило ослепительное солнце, и так живительна была тонкая свежесть, идущая от реки, что Степан Ефимович сделал глубокий вдох и почувствовал, как отяжелела за ночь голова.

Подошел Николай, у него было хорошее настроение, и, судя по интонации, его тянуло поиграть.

— Уха готова, господин.

Еще не пришедший в себя окончательно Степан Ефимович ответил на это:

— Слушай, товарищ, а что вы с кобельком будете делать, когда уедете?

— Даже не знаю. С одной стороны, он и к нам привязался, и дети привыкли. — Николай вздохнул. — Дети требуют… А с другой, думали с Евдокией, прикидывали: куда он нам в городе? Все-таки две комнаты, самим не повернуться.

— Слушай, отдай мне его!

Такого Николай не ожидал и на всякий случай стал вилять.

— Вот так прям и сразу. Обсудить надо, с Евдокией посоветоваться. А потом, зачем он тебе?

— Надо, товарищ! Прошу вопрос решить положительно.

Жена была моложе Степана Ефимовича на пять лет. Разница, в общем, не очень… Но жена была какой-то другой формации, коренная горожанка, дитя асфальта. Сейчас-то он понимает: это уже не полный человек, и откуда быть ему полным, когда нет кровной связи с землей. Нет связи, нет стержня. Когда только начинали жить, она не на кругляши резала лимон, а выжимала в стакан. Поначалу Степан Ефимович вида не подавал, но внутри у него в эти минуты как ржавым смычком водили. В родной деревне лимон так бы разделили, что и молекулы не осталось.

Дело теперь прошлое, и очень хорошо, что не он ушел, а от него. Но сына она подомнет под себя, и этого ей Степан Ефимович не простит никогда. Он мечтал, что воспитает солдата, человека, чтобы мальчик не боялся ни холода, ни огня; он должен, как Рахметов, на гвоздях спать. Но бывшая жена была больше занята покраской ногтей и волос. Ей бы на новый кинофильм сбегать! Ей бы все суетиться по пустякам. На торжественные вечера неудобно было брать. Так и ходил один, страдая душой, казня себя и жалея. Сколько они жили, она даже не поправилась, так и оставалась тощей, как хлыст.

Сейчас Степан Ефимович прежние дела обозревает как с некой возвышенности. Не так давно выступал в цехе писатель, так вот спросили его: почему нынешние пишут хуже прежних? Писатель ответил, что не хуже, а труднее: жизнь сейчас другая, приходится изучать ее заново. Прежние устои разрушены, новые только создаются; все смешалось и перепуталось: деревня двинулась в город, город — в деревню. Министр женится на парикмахерше, директор завода живет на одной лестничной площадке с истопником. В какие века было так? Да ни в какие…