— Беспокоюсь я об этих парнях.
— О бандитах? — изумилась я.
— О, нет! О Карреро: здоровые лбы, а оба до сих пор не женаты.
На ночлег я остановилась в Консуэгре. Когда я спросила у сотрудника испанского консульства в Гонконге об этом городке, то он не сразу сообразил, где это, и только добравшись сюда, я поняла почему. У Консуэгры лишь два повода для гордости — живописные ветряные мельницы, те самые великаны, с которыми доблестно сражался Дон Кихот в романе Сервантеса, и фестиваль шафрана, который проходит здесь каждый октябрь. Если верить историческим свидетельствам, первый такой фестиваль мог бы состояться тысячу, а то и две тысячи лет назад. Существует две версии о том, как шафран попал в Ла-Манчу. Согласно первой, шафран завезли сюда арабы в VIII веке. Но существует еще и вторая легенда, которая мне нравится больше: якобы Консуэгра познакомилась с шафраном еще во времена Древнего Рима. В местном музее выставлены крошечные курильницы, в которых женщины жгли шафран и дышали им, чтобы зачать мальчиков, но даже легенды о шафране сотканы из парадоксов. Утверждают, что якобы настой шафрана в больших дозах вызывает выкидыш и даже может привести к смерти.
Установить дату начала фестивалей шафрана куда легче. Впервые такой фестиваль провели в 1962 году, когда местные власти решили привлечь побольше туристов, и теперь в последний уик-энд октября сюда толпами валит народ. Может быть, некоторые фермеры продолжают разводить крокусы исключительно ради этого фестиваля.
На следующее утро я встретилась с Жозе Рамоном, который прервал семейную традицию и не стал выращивать крокусы. Когда он был маленьким, то у них в доме всегда кто-то гостил, и гости помогали матери собирать цветы, а потом их высушивали на огне, отчего комната наполнялась характерным запахом, но все прекратилось десять лет назад. На мой вопрос, что послужило тому причиной, последовал ответ — экономика. Сейчас центр производства шафрана переместился в Иран, объяснили мне местные производители. Что ж, придется ехать туда…
Персидский желтый
Целый год после посещения Консуэгры я колесила по свету в поисках историй о красках и к октябрю планировала закончить сбор материала, но меня не оставляло желание увидеть поля фиолетовых цветов, простирающиеся до самого горизонта, поэтому я снова попытала счастья с иранской визой. Время я выбрала, как выяснилось, неудачное: на той же неделе террористы атаковали Всемирный торговый центр в Нью-Йорке, так что Тегеран перестал выдавать визы англичанам. Я тоже получила отказ, но, будучи упрямой, подала заявление еще раз через две недели и, видимо, надоела сотрудникам консульства настолько, что мне все-таки дали визу. Правда, тут американцы и англичане начали сообща бомбить Афганистан, так что поездку снова пришлось отложить.
Зато я стала собирать слухи. Порой они противоречили друг другу. Одни утверждали, что центр производства шафрана город Машхад не пострадал и там вполне безопасно, другие заявляли, что он и вовсе закрыт для иностранцев, поскольку находится слишком близко к границе с Афганистаном. Министерство иностранных дел Великобритании настоятельно советовало не ездить в Афганистан, и даже ООН начала отзывать из этой страны своих сотрудников. Я не знала, что делать, и связалась с экспортером шафрана в Машхаде. «Ну, вообще-то есть одна проблемка», — последовал незамедлительный ответ. Я тут же вообразила себе палатки беженцев прямо посреди полей крокусов. Но оказалось, что урожай в этом году созрел с опозданием. Не могла бы я приехать на неделю позже? Я не хотела ждать и поинтересовалась, смогу ли сейчас увидеть воочию хоть пару крокусов, на что мне ответили: «Поля полны цветов, и через неделю они расцветут еще пышнее».
Уже через три дня я тряслась в ночном поезде, который преодолевал расстояние в тысячу километров между Тегераном и Машхадом. Ужин показался мне многообещающим, поскольку кебаб подали с чашкой ярко-желтого риса, и попутчики в один голос подтвердили, что это шафран. Перед тем как отправиться спать, я прошлась по вагонам, отыскивая признаки того, что кто-то из пассажиров едет в паломничество. Машхад один из наиболее почитаемых городов в Иране, поскольку здесь похоронен восьмой имам Реза, которого отравили, подмешав яд в гранатовый сок. Тот, кто совершил паломничество в Мекку, имеет право именоваться «хаджи», а тот, кто побывал в Машхаде, может называть себя «машхади». Большинство моих попутчиц были в чадрах, и на их фоне я в пальто и черной косынке казалась воплощением порока.
В вагоне-ресторане играла классическая персидская музыка.
«Вы мусульманка? — обратился ко мне парень, сидевший за соседним столиком. — Зиярат?»
«Зиярат» означает хождение по святым местам. Я улыбнулась и покачала головой, а потом вежливо спросила, не паломник ли он сам, но, видимо, произнесла слово с таким диким акцентом, что мой собеседник не так понял и почему-то вдруг предложил мне сигарету, а окружающие тут же подняли крик, поскольку в вагоне-ресторане курить было запрещено, и мои жалкие оправдания никто не слушал. Пришлось спасаться бегством.
Смеющаяся специя
Еще прежде, чем я увидела в Иране поля крокуса и получила ответ на свой вопрос — какого цвета у них лепестки и так ли они велики, как голландские, у меня в голове уже крутилась картинка, причем не одна. Одна скорее средневековая, а вторая — вполне современная.
В 1992 году Ибрагим Мухтари снял документальный фильм «Шафран», в котором рассказал о том, как провел месяц в деревне в пятистах километрах к югу от Машхада. Когда мы встретились с ним в Тегеране, он сказал, что его особо впечатлило то, насколько это трудоемкий процесс, требующий немалой аккуратности: нужно очень осторожно сажать луковицы, а потом успеть собрать цветы, которые распускаются на сутки. Ибрагим тогда еще не знал, что стал свидетелем последнего традиционного, по старинке, сбора урожая. Он показал мне фотографию на стене, сказав, что это та самая деревенька. А ведь сперва я даже не обратила на нее внимания, решив, что это картинка какого-то ориенталиста викторианской эпохи: женщины пряли во дворе под сенью гранатовых деревьев. На самом деле оказалось, что это фотография. Идиллическая сцена была реальностью, более того, ее участницы — мои современницы — все еще живы и, наверное, до сих пор прядут шерсть всё в том же дворике.
Еще один образ появился благодаря человеку, которого можно назвать Королем Шафрана — я имею в виду Али Шариати, директора компании «Новин Шафран», крупнейшего производителя в мире. Эта компания продает около двадцати пяти тонн специи в год, что в пять раз превышает суммарный объем производства шафрана в Испании. По дороге в офис господина Шариати мы миновали открытый грузовик, полный белых мешков. В кузове стоял рабочий и сбрасывал мешки своему напарнику, а тот передавал их дальше. Работали они очень быстро, поскольку мешки были легкие. Суммарный вес всех мешков в грузовике составлял около пятидесяти килограммов. Это высушенные тычинки восьмисот с лишним тысяч крокусов, собранные с утра вручную, и пока что лишь малая толика, ведь сбор урожая только начался.