бы связать его, подождать, пока он в себя не придёт.
— Думаю, Валерий полностью сознаёт, что делает, — Борис бросил короткий взгляд на женщину за периметром. — Если мы удержим его силой, он просто-напросто с ума сойдёт.
— Получается, мы опять ничего не можем сделать, — подвёл печальный итог Прапор.
Борис рассудил, что тот сейчас думает не только о Валерии, но и о Валентине. Чувство вины не даёт старику покоя, и полное бессилие на что-то повлиять умножает это чувство. Бориса самого до зубовного скрежета тяготила роль безвольного наблюдателя. Но что поделать, этот мрачный мир не оставляет выбора, кроме как плыть по течению, злиться, корить себя за вынужденное бездействие и, в конце концов, принимать всё как есть. И даже удивительно, что искра надежды ещё теплилась — упрямая искра, горящая не потому что, а вопреки.
На крыльце появились Виталий, который выглядел так, словно ругал себя за какой-то проступок, и Валерий в чёрном костюме и белой рубашке с синим галстуком. Он даже успел аккуратно расчесать свои густые седые волосы. В его глазах больше не было ни боли, ни печали. Казалось, решение выйти за периметр, наполнило разум Валерия лёгкостью и добавило свежих сил. Он улыбнулся:
— Прошу вас, не осуждайте меня. Я просто не могу иначе. Вы хорошие люди и я рад, что все эти дни был именно с вами.
Он посмотрел на каждого по отдельности, затем одёрнул обшлага пиджака, поправил галстук, спустился с крыльца и пересёк двор. Впервые за последние часы Валерий выглядел уверенным в себе, подтянутым и как будто немного помолодевшим. Возле ворот он оглянулся.
— Прощайте! Надеюсь, вы выберетесь из этого кошмара.
С этими словами он вышел за ворота и бодро зашагал к периметру.
— Надо бы его хотя бы проводить, — опомнился Прапор.
Все с ним согласились и последовали вслед за Валерием. В окно на них с грустью смотрели Марина и Капелька.
— Наконец-то ты идёшь ко мне! — произнесла Вероника, протягивая навстречу приближающемуся мужу руки. — Иди, иди… Мне так плохо без тебя…
В нескольких метрах от периметра Валерий остановился, закрыл глаза. Ему вспомнилась их с Вероникой свадьба. Вера… как же она была ослепительно красива в белом платье. Самая желанная и прекрасная девушка на всём белом свете. Гости расступились, образовав круг в зале ресторана. Заиграла музыка — это был «Вальс цветов» Чайковского. Валерий с женой вышли в центр круга и принялись кружиться в танце. Он чувствовал себя на седьмом небе и, будучи очень сентиментальным, ему хотелось одновременно плакать и смеяться от счастья. Они кружились и кружились по залу, растворившись в музыке, не замечая никого и ничего вокруг. Это были только их минуты — время, вырванное у вечности.
Не открывая глаз, Валерий двинулся дальше. Когда почувствовал под ногами песок, улыбнулся, протянул руку, будто бы приглашая жену на танец. В его голове звучал «Вальс цветов», воображение рисовало огромный зал, тысячи горящих свечей в старинных канделябрах, множество зеркал в позолоченных рамах… и девушку в белом платье.
Он ощутил, как Вероника взяла его за руку, прижалась к нему. Обжигающая боль поползла по телу, но Валерий упорно терпел, удерживая в сознании образ девушки в свадебном наряде.
— Теперь ты мой, — услышал он шелестящий голос. — Мой — навсегда…
Изнывая от невыносимой боли, Валерий разомкнул веки, стиснул зубы, чтобы не закричать. Вероника, не мигая, смотрела на него тёмными глазами, в которых человечности было меньше, чем в каплях серной кислоты. Они затягивали его в свои чёрные глубины, растворяли. Валерий не выдержал и закричал. Ему казалось, что его сознание летит сквозь обжигающую тьму. Но полёт был не долгим — мрак расступился, перед взором Валерия предстал бледный двухголовый человек.
— Мой… навсегда…
И снова Валерия окутал мрак, однако в этот раз тьма была плотной, она стискивала, сминала. Он ощутил теперь уже не физическую, а ментальную боль. Казалось, саму его суть раздирало острыми крюками, выворачивало наизнанку. Бледный человек пожирал память, эмоции. В сознании, как заезженная пластинка, крутилось слово: «Хесс, Хесс, Хесс…» Ментальная боль усиливалась. Валерий чувствовал, как какая-то безжалостная сила запихивала его сущность во что-то ужасно тесное, и ему невыносимо хотелось сейчас умереть. Он молил о смерти, пока рассудок не перегорел, как старая лампочка. Память стёрлась. Остались лишь боль, ощущение жуткой тесноты и осознание, что всё это будет длиться бесконечно долго.
Четверо мужчин глядели, как в объятиях Вероники Валерий словно бы выцветал, становился блёклым, невыразительным точно образ на старой потрёпанной фотографии. Он выкрикивал: «Хесс, Хесс…», а потом Вероника отстранилась от него и Валерий притих. Через какое-то время повернулся, уставился страшными глазами на четверых наблюдателей и произнёс:
— Вы ошибаетесь… вы видите зло там, где его нет и в помине, — он смерил Бориса взглядом. — Всё ещё не желаешь заглядывать за занавес? Валерий уже заглянул, и ему очень понравилось то, что он обнаружил. И Веронике, и Маргарите — всем им понравилось. Они благодарны мне.
— Они теперь счастливы, — заговорила Вероника. — Валерий со своей любимой женой и они больше никогда не расстанутся. Впереди у них целая вечность чудесной жизни.
Сумерки всколыхнулись. Сотни бесцветных одновременно материализовались за периметром. Хор их голосов был подобен шуму урагана:
— Целая вечность!.. Целая вечность!..
Когда они притихли и застыли точно истуканы, послышался хруст. Борис, Виталий и Прапор уставились на Кешу, который хрустел овсяным печеньем, словно ничего ужасного не случилось.
Глава двадцать вторая
Хороший был сон.
Он и Эльза сидели на диване, пили пиво, ели чипсы и смотрели фильм про эльфов. На экране телевизора изящные остроухие существа стреляли из луков, летали на драконах, пели песни на причудливом языке. Комнату заливал солнечный свет, с улицы доносилось радостное пение птиц.
— Скажи, ты готов на всё ради меня? — неожиданно поинтересовалась Эльза.
— Абсолютно. Могла бы и не спрашивать, — ответил Кирилл, не задумываясь. Он не помнил о том, что боялся засыпать. Из памяти стёрлись чёрная пустыня, сумеречные люди, отчаянная борьба со сном. — Почему ты вообще об этом спросила, Эльза?
Она не ответила. После длительного молчания вздохнула:
— Пиво закончилось. Сходи, принеси ещё пару бутылочек.
— Как скажешь, моя королева, — улыбнулся Кирилл, поднимаясь с дивана.
Он проследовал на кухню, взял из холодильника две бутылки пива. Уже собирался вернуться в гостиную, как заметил, что за окном начало стремительно темнеть. Это было совершенно неестественно, неправильно. Пение птиц сменилось шумом ветра, заскрипели деревянные балки на крыше.
Кирилл подошёл к окну, раздвинул занавески. На улице настоящий ураган бушевал. Гнулись деревья, в воздухе