в спокойной обстановке. Одно дело – посидеть со мной в гостиной, а другое – стоять и мяться перед проктором. Надеюсь, вы с ма не против? Это не займет много времени, максимум полчаса.
Нарушители порядка явились в одиннадцать часов утра, и Пран предложил всем чаю.
Раджкумару Марха было очень совестно за свое поведение, и он не сводил глаз с ладоней, а вот его друзья, сочтя доброту Прана признаком слабости, решили, что им ничего не грозит, и на его просьбу объясниться только ухмыльнулись. Они знали, что Пран – брат Мана, и приняли его сочувствие как данность.
– Мы занимались своими делами, – сказал один из них. – А ему следовало заниматься своими.
– Он попросил вас представиться, а вы сказали… – Пран опустил глаза на листок, который держал в руках. – Да вы и сами знаете, нет нужды это повторять. Цитировать правила поведения в общежитии и университете я тоже не буду: вам они отлично известны. Согласно этому отчету, у входа в университет вы громко пели: «Любой студент, которого увидят в неподобающем месте, будет незамедлительно отчислен».
Два главных нарушителя с усмешкой переглянулись и даже не попытались оправдаться.
Раджкумар, боявшийся, что за отчисление из университета отец в лучшем случае его кастрирует, пробубнил:
– Я ничего плохого там не делал!
Ему просто не повезло: он всего лишь хотел составить компанию друзьям.
Один из этих друзей – с нескрываемым презрением в голосе – сказал:
– Ну да, так и есть! За него мы можем поручиться. Ему это неинтересно, в отличие от вашего братца, который…
Пран резко осадил молодого человека:
– Это к делу не относится. Не будем сейчас обсуждать поведение тех, кто не учится в университете. Вы, похоже, не сознаете, что вам грозит отчисление. Штраф тут бесполезен, поскольку вам плевать на штрафы. – Он обвел взглядом их лица и произнес: – Что ж, факты мне ясны, и подобным отношением к делу вы себе не поможете. Вашим отцам и так сейчас непросто, а вы добавили им хлопот.
Пран заметил уязвленное выражение на лицах парней – скорее не раскаяние, а страх. В самом деле, их отцы в связи с отменой системы заминдари стали куда нетерпимее к расточительности сыновей. Рано или поздно они наверняка урежут расходы на их содержание. Эти молодые люди понятия не имели, куда себя деть, и не знали ничего, кроме веселой студенческой жизни. Если у них и это отнимут, то впереди – лишь мрак и безысходность. Они смотрели на Прана, но тот молчал, делая вид, что читает разложенные на столе документы.
Им сейчас трудно, думал Пран. Они только и умеют, что кутить да буянить, но скоро их веселью придет конец. Возможно, им даже придется зарабатывать себе на жизнь. Студентам любых социальных слоев это дается непросто. Работу еще попробуй найти: страна не стоит на месте, и пример, который им всю жизнь подавали старшие, теперь ни на что не годится. На ум невольно пришли образы раджи Марха, профессора Мишры и цапающихся политиков. Он поднял голову и сказал:
– Мне необходимо решить, что посоветовать проктору. Я склонен согласиться с комендантом…
– Нет, господин! Пожалуйста! – взмолился один из студентов.
Второй молчал и лишь жалобно глядел на Прана.
Раджкумар теперь гадал, что ему сказать своей бабушке, вдовствующей рани Марха. Даже отцовский гнев проще вынести, чем разочарование в ее глазах.
Он замялся:
– Мы не хотели так себя вести… Мы были…
– Остановись. Хорошенько обдумай, что ты собираешься сказать.
– Но мы были пьяные! – сказал невезучий раджкумар. – Поэтому и вели себя так…
– Так позорно, – тихо добавил его приятель.
Пран закрыл глаза.
Все принялись наперебой заверять его, что больше такое не повторится. Они поклялись честью своих отцов и несколькими богами. Они сделали виноватые лица – и в результате этого действия, кажется, искренне раскаялись.
Наконец Прану это надоело, и он встал.
– В ближайшее время вас уведомят о решении руководства, – процедил он по дороге к выходу и невольно осекся: странно было произносить и слышать из собственных уст эти бездушные, бюрократические слова.
Не придумав, что еще сказать в свою защиту, парни немного помешкали и обреченно зашагали прочь.
12.9
Сказав Савите, что вернется к обеду, Пран отправился в Прем-Нивас. День был жаркий, хоть и пасмурный. По дороге он немного запыхался. Его мать была в саду, давала указания садовнику.
Она шагнула ему встречу и резко остановилась:
– Пран, что с тобой? Ты очень плохо выглядишь.
– Ничего, аммаджи, у меня все хорошо, – ответил он и, не удержавшись, добавил: – Молитвами Рамджапа-бабы́…
– Нехорошо смеяться над добрым человеком.
– Да-да, прости, – сказал Пран. – Как дела у Бхаскара?
– Он неплохо говорит и понемногу начинает ходить. Очень хочет вернуться в Мисри-Манди. Но здесь такой целебный, свежий воздух. – Она обвела рукой сад. – Как Савита?
– Злится, что я провожу с ней мало времени. Я обещал ей вернуться к обеду. Вся эта возня с комиссией, конечно, мне сейчас ни к чему, но кто-то должен этим заниматься. – Он умолк. – В остальном у нее все прекрасно. Ма окружила ее такой заботой, что теперь, чего доброго, она захочет рожать каждый год.
Госпожа Капур улыбнулась каким-то своим мыслям, но потом помрачнела и обеспокоенно спросила:
– Не знаешь, куда пропал Ман? В деревне его нет, на ферме тоже, и в Варанаси его никто не видел. Просто как сквозь землю провалился. Две недели не писал. Я так волнуюсь! А твой отец говорит, что ему плевать – пусть хоть в преисподней сидит, лишь бы в Брахмпур носа не казал.
Пран нахмурился (уже второй раз при нем вспоминали Мана!) и заверил мать, что исчезновение Мана на две недели – да хоть на десять – совершенно не повод для беспокойства. Он мог отправиться на охоту, в туристический поход по предгорьям или на отдых в Байтар. Наверняка Фироз знает, где он. Сегодня Пран как раз встретится с Фирозом и спросит, не получал ли тот весточки от друга.
Мама удрученно кивнула и через некоторое время сказала:
– Почему бы вам всем не приехать в Прем-Нивас? Савите будет полезно отдохнуть перед родами.
– Нет, аммаджи, в родных стенах ей лучше. А баоджи подумывает уходить из Конгресса: скоро в дом нагрянут политики всех мастей – уговаривать его и отговаривать. Тебе и без нас хлопот достаточно. Ты, кстати, тоже выглядишь усталой. Заботишься обо всех и никому не позволяешь позаботиться о себе! Видно, что ты без сил.
– А, ерунда. Просто старость, – сказала его мать.
– Почему бы тебе не пригласить садовника в дом? Там