Читать интересную книгу Дорогой чести - Владислав Глинка

— Не положено мне как отставному.

— Я то же сказал. А граф: «Пока, как нынче, в боях, то какой же он отставной? Я, говорит, представлю ого к определению в службу, чтобы жалованье и выслуга шла». Есть с собой эполеты?

— Нет, конечно.

— Свои сейчас дам… Допрыгаешь до стола или подпереть?

— Допрыгаю… Не об эполетах думать надо, а поесть да тебе лечь поскорей.

— Я-то лягу ужо, — успокоил Властов, — а вот как Кульнев наш? Граф сейчас в подкрепление ему еще бригаду с артиллерией послал из Сазоновской дивизии… Но ты разумеешь ли, брат, что нонче первая победа решительная за сию кампанию? Поверхность хоть над одной дивизией, но безоговорочная, ибо французы поле боя уступили. Кроме убитых, пленных девятьсот солдат и тридцать офицеров да экипажи генерала Леграна и еще какого-то; мундиры их шитые, белье — всем драгуны сейчас торгуют. А бумагами французскими целая лужайка забросана. Видел? Верно, вывернули повозку, когда гнали от наших.

— А наша какая убыль? — спросил Непейцын. — Хоть в твоей бригаде?

— Только своих и знаю пока, — разом потускнел Властов. — Сто егерей в обоих полках убито да офицеров семеро. Из моих — капитан Грамолин, отличный офицер, поручик Брикс да прапорщиков двое, которые всего неделю из корпуса кадетского прибыли…

Властов уставился на скатерть, провел рукой по лбу, и тени от огонька свечи, стоявшей посередь стола, заплясали на его лице. При упоминании убитых прапорщиков Сергей Васильевич вспомнил о сыне Властова, подумал, как ежечасно о нем тревожится. И тотчас, отвечая на эти мысли, Егор Иванович заговорил:

— Перед самой войной, после уже нашей встречи, заезжал Константин в Юрбург. У матери в отпуску был и ко мне на неделю… Думал его к себе перевести, а потом не решился. И сегодня чувствую, что правильно поступил. Что б делать стал? Беречь перед другими, такими же юными? Или наоборот, чтоб чего не сказали, в самый огонь слать? Нынче тебя посылал и уж как молился, чтоб не убили. Приехал друг дорогой, а я его на смерть…

— Ну, уж тут ты напрасно, я не юноша.

— Он для себя тоже взрослый, в эполетах третий год, отличий боевых рвением приобресть желает.

— А у Тормасова как раз спокойнее всего оказалось.

— Верно, да вот засосало сердце, как нонче мальчиков из списков велел исключить и адъютанту отписать, ежели адреса сыщет родительские… А уж как хотелось бы, хоть ценой своей головы, французов проучить! Подумай, куда зашли! Под Смоленск да на границу почти Псковской губернии. Со Смутных времен такого не бывало. И понятно, как сейчас важно в Петербурге услышать, что хоть наш корпус не отступает. Нынче сказывал Довре, что сикурсы знатные нам идут. Дивизия гренадер, кирасир два полка. С тремя-то дивизиями пехоты граф куда уверенней станет… — Властов понизил голос: — Трудное, однако, его положение. Знает, поди, как немцев не любят, а у нас их будто на заказ. Как-то для смеху с Яшвилем считали. Из тридцати генералов в корпусе шестнадцать иностранное имя носят: Альбрехт, Балк, Берг, Гарпе, Гине, Довре, Пален, Паттон, Сухтелен, Штаден и так далее. А считали Яшвиль да Властов — грузин да грек.

— Ну, вас-то полагать надобно русскими.

— Тебе надобно, оттого что нас сызмала знаешь. Слышал, что про генерала Барклая говорят? Про измену его?

— Слышал, да что-то не верится, — сказал Непейцын.

— И мне, — кивнул Властов. — В шведскую войну близко видел, как храбр и дальновиден. Да прозвище, вишь, не русское, а ныне нужен, чье имя уже ручается, что отступать зря не будет…

Посидели молча. В лагере стало совсем тихо. Сергей Васильевич начал искать глазами трубку.

— Курить? — спросил Властов. — Нет, брат, поешь-ка еще сей колбаски, тогда и трубку набью. На походе Кульнев наш учит в вольготные часы есть плотно и спать крепко. А людей твоих и коней я нонче на довольствие в полк зачислил, так что сыты будут, не говоря что с Федькой еще денщики остатками нашими поделятся.

Кажется, только заснули, как совсем рядом ударил барабан, закричали, командуя, голоса. Открыл глаза — перед ними влажная парусина. Огляделся — Властова рядом нет. Входное полотнище откинуто, за ним в пасмурном свете мелькают люди. Гремя какой-то невиданной саблей, в палатку вскочил Федор.

— Извольте вставать, Сергей Васильевич! Полки сейчас выступать станут. Вот деревяшка, что вчерась подать велели.

— Да что же случилось?

— Плохое дело-с. Сказывают, француз совсем близко.

С помощью Федора Непейцын поспешно приладил деревяшку и встал, когда в палатку вошел Властов с двумя денщиками. Скинул сюртук, опоясал шпагу, натянул мундир, завязал шарф — все неторопливо, но споро, привычными движениями своих и денщицких рук. А сам говорил:

— Беда, Сережа! Авангард наш на рассвете зарвался за Дриссу, отсюда, никак, верстах в двадцати. А там его французы всеми силами атаковали. Будто сам Яков Петрович убит. И уж точно, что враг от нас верстах в семи, не более, на плечах Четырнадцатой дивизии. Порадовали столицу победой!.. — Властов надел кивер, поднял подбородок, чтобы застегнули чешую, натянул перчатки, поправил своего Георгия — хоть сейчас на парад. И, уже двинувшись к выходу, добавил: — Сейчас Довре приезжал. Мы направо от дороги в боевой линии станем.

Через час, едва пробравшись по обочине большака, занятого войсками, Непейцын догнал егерскую бригаду.

В пяти верстах от Клястиц, по гряде холмов, пересекавших дорогу, расположился фронт пехотных полков. На фланги выезжала кавалерия. Перед фронтом уже встал длинный ряд пушек, и артиллеристы поспешно насыпали около них земляные брустверы. Левее дороги виднелись полурастасканные на дрова избы деревни Головчицы. В версте впереди дорога переваливала за край возвышенности и пропадала из глаз. Сейчас к фронту русских приближались нестройные группы пехоты и конницы.

Когда Сергей Васильевич, оглядев все это, направился за егерями, его окликнул ехавший навстречу Яшвиль.

— Вот, брат, какие дела бывают! — указал он на дорогу. — Бегут, как овцы, сукины дети!

— Правда ли, что генерал Кульнев убит? — спросил Непейцын.

— Убит и тело постыдно врагу оставлено, — оскалил желтые длинные зубы Яшвиль. — Гусары его… — Он пустил крепкое слово. — А главная скотина — Сазонов! Сейчас с ним объяснялся, раз граф мне приказал арьергард принять. А что тут принимать? — Он снова махнул на отступавших по дороге солдат. — Говорит, будто знал приказ Кульневу не переходить за Дриссу и оттого, мол, сам с пехотой, дошедши до сей реки, остановился. А тот завлекся преследованием с одними гусарами и, сказывают, два раза сикурса просил. А потом, как стал француз в больших силах ломить, то и Сазонову не сдержать… Убитого Кульнева и десять орудий — слыханное ли дело! — в лесном дефиле бросили… А вот и гости идут! — сказал Яшвиль и, дав шпоры коню, поскакал на батарею.

Да, французы выходили на плато, и все русские, ожидавшие их в строю, смотрели сейчас в ту сторону. Сначала показались две батальонные колонны и, встав рядом, сверкнули на солнце штыками скинутых с плеча ружей. А когда Непейцын догнал егерей и разыскал Властова, таких колонн против центра и левого русского фланга оказалось уже восемь. Вот в интервалы между ними выкатились орудийные запряжки и, развернувшись, отъехали, оставив на местах три батареи. А вот и против егерей показались батальоны, дополнившие параллельную русским боевую линию.

— Невыгодное их положение: сзади довольно крутая пологость, — отметил Властов. — А нам отличную позицию Довре выбрал.

Следующие его слова заглушили пушечные выстрелы. Видно было, как наши гранаты рвутся в рядах французских батальонов. Вот метнуло огнем вверх — взорвался зарядный ящик. Заговорили и французские пушки, то и дело пыхая пламенем и окутываясь дымом.

Утром егерская бригада почти не участвовала в бою. Сначала удачные действия артиллерии, потом удар в штыки разом четырех полков пехоты в центре и одновременная атака драгун, обошедших французов по лощине, заставили врага начать отступление. Три раза на десяти верстах до Сивошина перевоза на берегу Дриссы пытались они отражать русские атаки, но каждый раз бывали снова сбиты. Из расспросов пленных узнали, что перед нами дивизия генерала Вердье — авангард корпуса Удино, далеко оторвавшийся от главных французских сил в преследовании Кульнева.

— Вот как чудно бывает, — заметил, услышав это, Властов. — Французский генерал в точности повторил ошибку Якова Петровича, но сам цел остался, оттого что, конечно, не шел при последних взводах, как Кульнев при отступлении постоянно делывал.

И в этот день, вписанный в его послужной список под именем боя при Головчицах, Непейцын не раз скакал свертывать или передвигать цепи егерей по приказу Властова, когда при отступлении врага они в стороне от большой дороги выбивали из перелесков отряды французов, заплутавшихся на извилистых берегах Нищи. И в этот день не раз слышал пронзительный визг близких пуль, а Федор опять получил «метку» — одна из них так стукнула по железным сабельным ножнам, что клинок зажало, и только с большим трудом удалось его вытащить. Но не эти подробности сохранила память Сергея Васильевича о 20 июля 1812 года. Уже под вечер, едучи рядом с Властовым по большой дороге, встретили четырех пехотных солдат, несших на шинели убитого в запятнанной кровью рубахе, с завернутой палаточным холстом нижней частью тела. Хотя солдаты шли пешеходной тропкой за канавой, но всадникам хорошо была видна русая голова, большой нос и длинные бакенбарды покойного.