На самом деле он вспомнил этого человека. Год или два тому назад Андреас прекратил его драку с женой, которая ждала ребенка. Но теперь Андреас по своему всегдашнему обыкновению не хотел напоминать о своем добром поступке. Этот человек узнал его, но Андреас не мог вспомнить его имя…
* * *
В большом зале ратуши ярко горели огромные свечи в серебряных больших подсвечниках. Длинный стол застлан был белоснежной скатертью. Слуги вносили все новые блюда с вкусными кушаньями. За столом поместились самые искусные и состоятельные ремесленники города, их жены и дочери, их мастера и лучшие подмастерья. Все были нарядно, богато одеты, блестели золотые и серебряные украшения.
Когда завершился парадный ужин, начались танцы на гладком полу. Музыканты стройно, красиво играли. Юноши приглашали девушек. Но никто не мог пригласить девушку на танец так мило и учтиво, как это делал Андреас.
Он заметил для себя одну совсем юную, лет пятнадцати, красивую девушку в темно-алом бархатном верхнем платье, из широких пышных рукавов которого выказывались девически худощавые руки в золотистых нижних рукавах с белыми манжетами. В четырехугольном вырезе видна была нежная бело-розовая шейка, но не грудь. Изящный красно-белый чепец позволял видеть гладко, на прямой пробор, причесанные рыжеватые волосы цвета золотистого меда. Девушка скромно опускала глаза и видны были ее реснички, тоже рыжеватые и тоненькие. Ее богатый и красивый наряд странным образом еще более подчеркивал ее застенчивость. Андреас увидел, что в ее маленькие розово-просвечивающие ушки вдеты большие золотые серьги — грушами. Это были серьги его работы, из тех, в узор которых он вплел иудейские коронки над буквами в свитках Торы. Андреас улыбнулся.
В ответ на его учтивое приглашение к танцу, она ничего не сказала, только быстро от застенчивости кивнула.
Сначала они протанцевали медленный танец. Андреас вел девушку, едва прикасаясь кончиками своих сильных и гибких мужских пальцев к ее сложенным слабенькой щепотью, нежно-розовым девичьим пальчикам.
Затем заиграли музыканты быстрый танец. Андреас пошел быстрым шагом, выбрасывая вперед то одну, то другую стройную ногу в легких прыжках. Колокольчики, вделанные в каблуки, зазвенели. Он чуть сжал нежную кисть девичьей ручки. Ей тоже пришлось быстро ступать и припрыгивать. Она раскраснелась и с интересом подняла на него глаза. В тот же миг непритворное изумление расширило эти наивные золотистые глаза. Она поразилась красоте юноши, танцевавшего с ней.
И прежде эта девушка что-то слыхала об Андреасе, но мало и смутно как-то. Красота Андреаса была известна, пожалуй, всем женщинам в городе. Всем женщинам и девушкам случалось говорить о красоте Андреаса, но, в сущности, красота эта никого из них не волновала, как не может волновать простые женские чувства прекрасное изображение юного святого на стене собора. Так был красив Андреас, что нельзя было и помыслить о браке с такой красотой, о каких бы то ни было заигрываниях и развлечениях. В еврейском квартале, где принято было отдавать девочек замуж совсем маленькими, от восьми до двенадцати лет, женщины о каком-нибудь красивом украшении или прекрасной ткани говорили: «Это красивее даже, чем Андреас». А в христианском городе женщины и девушки подшучивали: «Ах, Андреас, если захочет, высушит посуше своего святого!» Конечно, имелась в виду поговорка «Святая Екатерина мочит, святой Андрей сушит», потому что как раз на святого Андрея обычно подмораживало и начиналась настоящая зима. Но никто бы не сказал всерьез, что Андреас девичьи сердца сушит. Не только его красота, но и добронравие его всем было известно. Все любили его, но, кажется, ни одна девушка не была в него влюблена.
А та девушка, с которой он сейчас танцевал на пиру, жила замкнуто в богатом доме своих родителей; они всячески оберегали ее, только в одной маленькой церкви бывала она, и то, конечно, всегда в сопровождении служанки; да изредка отпускали девушку к одной из ее немногочисленных подружек (и тоже непременно из богатых солидных домов состоятельных ремесленников); и девушка в гостях скромно склонялась над пяльцами, изредка клала в рот засахаренный орех, аккуратно приоткрыв губки; и прислушивалась рассеянно к общему девичьему разговору. Она почитала себя некрасивою, и подруги, конечно, разделяли охотно ее мнение, поскольку, к сожалению, многим девушкам свойственна склонность к интригам и легкой злости. И сейчас, подняв глаза на юношу, танцующего с ней, девушка еще более смутилась. Она сразу увидела его приветливую, чуть смешливую улыбку, от которой лицо его светло-смуглое и немного отчужденное и таинственное в своей удивительной красоте, сделалось как-то проще, и милое совсем сделалось, а закругленный кончик носа был таким мило-смешным, и хотелось тронуть кончиком пальца и тоже улыбнуться.
И девушка почувствовала смятение… Эта красота… и этот милый приветливый взгляд, обращенный к ней… Нет, это ошибка! Не может эта красота вдруг сделаться такой милой и приветливой ради нее, такой простенькой и некрасивой… Нет, нет!..
Когда закончился быстрый танец, Андреас проводил девушку к ее матери. А та, женщина зоркая и по-женски умная, посмотрела на их лица и кое-что для себя поняла.
Девушка впервые присутствовала в таком большом собрании людей, и мать опасалась, что в наивной душе ее дочери поселится жажда суетных удовольствий. Это отец настоял, чтобы дочь отправилась с ними в большой зал ратуши; ей, мол, скучно, целыми днями сидит за вышиванием, надо ее повеселить. Мать даже подосадовала на супруга, с которым обычно жила в согласии; вот он балует девочку, а справляться с тем, что может последовать из этого баловства, придется ей, матери…
Матери этой девушки Андреас был известен, как всем в городе. Умная женщина была наслышана о его добром нраве, о том, какой он искусный мастер, о красоте его и говорить нечего было — солнце в сундук не замкнешь!.. И сейчас, бросив зоркий взгляд на лица юноши и своей дочери, мать восприняла Андреаса уже совсем по-иному; и практическим своим умом оценила его недостатки: пристрастия к покупке книг и раздаче милостыни, и то, что он обучен был своему мастерству в еврейском квартале и до сих пор там работал. Но эти недостатки вдруг показались ей не такими уж значительными. Юношеские пристрастия исчезают бесследно, когда молодой человек вступает в законный брак и делается отцом семейства; а что касается работы, так ведь ее муж богат и охотно поможет Андреасу, чтобы тот обустроил собственную мастерскую; Андреас и теперь такой искусный мастер, столько заказывают ему, а когда у него будет своя мастерская в христианском городе, заказов станет еще больше и все расходы быстро окупятся…