Читать интересную книгу Азиатская Европа (сборник) - Мурад Аджи

«Дешт-и-Кипчак была страна, которая простиралась в длину на восемь месяцев пути, а в ширину на шесть месяцев, — продолжал Ибн Баттута. — Аллаху это лучше известно!» Многое увидел бы путешественник за эти восемь месяцев пути — целый мир. Дунай, Днестр, Днепр, Дон, Итиль, Яик, Иртыш, Обь, Енисей и Лена протекали через страну кипчаков, которая в России неведома.

Ибн Баттута и Марко Поло показали, что никакого Дикого поля к югу от Москвы не было. А была страна, над историей которой сгустился туман. Страна очень самобытная.

Вот, например, фраза Ибн Баттуты: «Я увидел церковь, направился к ней, застал в ней монаха, и на одной из стен церкви увидел изображение мужчины арабского, в чалме, опоясанного мечом и с копьем в руке. Перед ним горела лампада. Я спросил монаха: „Что это за изображение?“ Он ответил: „Это изображение пророка Али“, — и я удивился его ответу…» Неплохая иллюстрация веротерпимости и мудрости кипчаков, этих незлобных детей Великой Степи, которые, как видим, имели к Исламу самое непосредственное отношение.

Они вопреки всему на свете и в V веке, и в XII, и в XVI веках упорно продолжали жить «со своим уставом» в чужом европейском монастыре — древние степные адаты были для народа превыше всего… Степняки будто и не замечали враждебности окружающего мира, не понимали своей неприспособленности к нему. Поразительно. Их численность уменьшалась, их земли таяли, как снег весной, а они не замечали этого. Жизнь ничему не учила этих упрямых приверженцев степной культуры, гордящихся самими собой.

Да умели ли они вообще отличать врага от друга? Черное от белого? Этот вопрос далеко не лишний в истории кипчаков… Особенно когда речь заходит об их отношениях с Москвой. Всё как в тумане! Лишь через призму веков видно, как та по примеру Запада искусно разлагала Степь, ее последние островки — и ей это сходило с рук. Степняки ничего не замечали.

Возможно, сказывалось, что московскую политику все-таки вели переселенцы из Великой Степи, ставшие новыми русскими. Возможно, причина в другом… Но в 1570 году Иван Грозный подбил Сарык-Азмана (атамана небольшого донского юрта) на то, чтобы тот грабил польские и ногайские караваны. И атаман за деньги начал грабить. Дон тогда отчаянно бедствовал… Так неправедным делом и сманили казаков. Стали их приручать кнутом да пряником. «Пряники» выдавали через Сарык-Азмана, а кнут — через ногайских ханов.

Москва прикармливала донских кипчаков щедрыми подачками, точно так в свое время поступали римляне и греки с воинами Аттилы (с тюрками-федератами). История повторилась вновь. Все было до обидного просто и дешево, но политика велась с очень дальним прицелом: и вновь кипчаки были нужны в качестве «пушечного мяса».

Ожерелье, найденное в Киеве (XII век). Оно явно копирует находки Древнего Алтая. Это также свидетельствует о существовании единой тюркской культуры от Алтая до европейских степей, что не отрицается и российскими учеными

Иван Грозный, покорив Казань и Астрахань, пошел на Кавказ: у Москвы тогда зародились серьезные планы. Военные успехи кружили ей голову, и это, конечно, заметили в Европе. Рим обеспокоила неуправляемость Ивана Грозного, готового к самостоятельным действиям.

Тревога усилилась, когда русские войска повернули на Кавказ, который тогда назывался Прикаспийской (!) провинцией римской католической Церкви. Стало очевидным: цели Москвы в кавказских походах выходили за границы Великой Степи.

С 1560 по 1600 год русские предприняли десять походов. Но все десять раз они, получая поражение за поражением, так и не дошли до гор. Тогда уязвленная Москва сделала гениальный ход в своей внешней политике. Чтобы сломить малого врага, каковым виделись кавказские кипчаки, она за деньги уговорила в Казакстане Орду Больших ногаев перейти из Азии в Европу, где климат мягче и земли лучше, помня древнее правило дипломатии: «Враг моего врага — мой друг». Позже, уже при Петре, в 1708 году, по совету графа П. М. Апраксина в Европу из Монголии русские привели калмыков.

Донские и кавказские кипчаки быстро почувствовали пришельцев: в Степи начались кровопролитные войны на выживание. Дон и Терек оказались отделенными друг от друга, пришельцы клином прорезали их земли от Волги до самого Крыма… Воевали тогда все, разумеется, кроме Московского князя, который занял позицию «третьего радующегося», выжидая, пока противники ослабеют.

Находки из курганов Древнего Алтая

Доверчивые ногайские и калмыцкие правители даже не поняли, как впали в полную зависимость от Москвы. При выборе себе хана ногайцы испрашивали дозволения у русского царя. А при выборе хана Иштерека из Москвы пришла астраханскому воеводе такая инструкция: «И вперед на ногайскую орду князем по их закону сажать в Астрахани перед государевыми бояры и воеводы, а не у них в юртах, и чтобы их учинить в государеве воле и в холопстве навеки (выделено мною. — М. А.)».

Руками ногайцев и калмыков Москва воевала и с Доном, и с Тереком, и с Крымом, разделяя кипчаков на части, дробя степной народ. Действительно, «враг моего врага — мой друг». Но… воевала она, оставаясь союзником (!) и Дона, и Кавказа. Ее двуличную политику «разделяй и властвуй» заметили разве что в Крыму.

Находки из курганов Древнего Алтая

Неудивительно, почему в начале XVII века на Верхнем Дону началось строительство русских крепостей якобы для обороны от крымцев. И выгоду от этих городков донским кипчакам посулили очевидную — первое время у казаков скупали излишки урожая. Им это было очень кстати. С 1613 года строилась дальняя оборонительная система: Сокольск, Добрый, Белоколодск и другие русские городки появились в Степи. А рынки в Москве тогда ломились от «степного» товара — туши, например, продавали не на вес, а на глаз.

Каждой своей акцией Москва притягивала к себе Степь, заманивала ее в лоно своих интересов, погружала в трясину своей политики.

В январе 1646 года началось ее первое «тихое» вторжение на Дон. Вроде бы с миром шли сюда, отпустив 3205 вольных людей, чтобы те поселились среди казаков, но около новых русских городков. Однако не прижились русские на Дону — сразу же началось их бегство с Дона. На следующий год прислали новых 2367 человек на подселение, но те убежали еще быстрее [76].

В 1653 году владелец Романова городища (и не он один) жаловался атаману, что драгуны из Сокольска чинят насилие: «Разбивают и крадут, по дорогам бьют и грабят, ездят, собравшись заговором, свозят с покосов сено, насильственно захватывают землю». Кипчаки поставили на место зарвавшихся гостей. Да не надолго. На следующий год все повторилось.

Городки эти интересны и другим: там начали приглашать тюрков на службу в русскую армию — сперва в обоз, а потом и в строй. Всё новые и новые казаки отходили от своего народа, становясь служивыми российскими людьми. В 1671 году им разрешили даже принять присягу на службу русскому царю и получать щедрое царское жалованье. Хотя они оставались подданными своей страны… По степному адату принять присягу можно только раз в жизни и оставаться верным ей до конца. И это учли в Москве, создавая «пятую колонну» в Великой Степи!

А еще служивые получали вместе с царским жалованьем и имя — казак, что уже означало не степное сословие, как прежде, а «участник казачьего войска». Прежде слово обычно писали через «о» — «козак».

Дальше все шло как по писаному… Петр I в Азовских походах окончательно завоевал донских казаков их же руками и ввел в 1723 году на Дону наказное атаманство. Это означало, что атаман не избирался, как было всегда, а назначался Москвой. Всё. Конец вольницы казачьей — откушали степняки дармовые пряники, остался им один кнут… Назначался атаманом только русский, он теперь командовал казаками.

Первое, что учинили наказные атаманы, — обязали казаков учить русский язык, без его знания не брали в войско. А не служивый казак что за казак? Он лишался льгот и привилегий, которые давала служба. Вот почему казаки начали цепляться за службу.

В XVIII–XIX веках на Дону было как бы два Дона — мужчины обязаны были говорить на русском языке (языке службы!), а женщины по-прежнему гуторили на родном тюркском языке. Любопытно, что свой родной язык казаки до сих пор не забыли на Дону, на Урале; он называется у них «домашним», но прячут его теперь как что-то неприличное.

9 сентября 1769 года последовал приказ о замене национальной одежды казаков на русское обмундирование. Чтобы и внешне они не напоминали предков. Как шкуру сдирали с них… История сохранила сведения, как иные казаки падали голыми, валялись битые по земле, замерзали на снегу, но русское обмундирование на себя не надевали.