вниз высокий ворот свитера и отворяя кровь. Зубы тут же впились в вену. Было больнее, чем в прошлый раз. Тогда он осознанно пил, а сейчас в нем говорили инстинкты. Ник сильнее сжала кинжал, готовясь остановить Осень. Только после трех глотков зубы сами ушли прочь, оставляя ранки, а Осень просипел:
— Ники… Я же просил…
Она поцеловала его в щеку:
— Я предупреждала — я буду вмешиваться при угрозе твоей жизни. А теперь… Спи…
Он прикрыл глаза, только не спал — вновь потерял сознание. Ник чуть заглянула под одеяло — раны стали покрываться серыми, многочисленными грануляциями, скоро они затянутся. Только массивы мышц будут регенерировать дольше — день, два, может, больше. Но это ерунда. Главное, что Осени стало лучше. Он не так громко дышал, а кожа на лице чуть порозовела. Ник прикрыла глаза — оставалось молиться небесам, чтобы Перес не учуял её кровь. За питье человеческой крови уничтожали на месте.
Она ходила по берегу. Она проверяла состояние Осени. Она даже что-то поела, с трудом заталкивая в себя. Она еле забралась наверх по крутому склону, найдя-таки могильник. Она высчитала его примерные размеры. Она вешками отметила его границы. Она настолько устала, что прикрикнула на мешающие ей побеги ивы. Она, сидя на берегу, делала расчеты защитной фигуры, остановившись сперва на пентаграмме, а потом выбрав более устойчивую гексаграмму. Глубина могильника небольшая — не глубже ярда оказалась, убийцы не напрягались, хороня своих жертв, так что стандартной гексаграммы хватит за глаза. Она кинжалом принялась выводить её на мерзлой, твердой земле. Ивы настолько оказались ею запуганы, что сами выстроились вдоль линий треугольников, не мешая ей. Она воткнула кинжал ровно в центр гексаграммы. Ник надеялась, что на крутых склонах берега, она точно вывела линии, нигде не ошибившись. Осталась только активация кровью.
Темнело. А Осень все лежал и лежал.
Она снова спускалась к нему — вышина одного из треугольников гексаграммы начиналась от реки.
В очередной раз выпоив Осени через трубочку капли воды, легонько проведя по гладкой щеке, она прошептала:
— Осень…
— Я… Ники… Я уже… сейчас… почти… — Он даже открыл слегка мутные глаза. Регенерация набирала ход, но ему еще лучше лежать.
Она уперлась ему в голую грудь рукой:
— Лежи, сейчас он… Ага… И как тебя Перес терпит? Сама бы прибила, чтоб не мучался, да кинжал стало жалко — он мне еще для зачистки могильника нужен…
Осень все же сел, теряя и её куртку, и одеяло… Прижал к себе, шепча:
— Все хорошо… Все хорошо… Я жив.
Хорошо, что он про её кровь молчал, потому что ей и без него плохо — учует Перес или нет. Прибьет их или нет. Он-то явно знает, как кровь леди Холмов действует на вампиров. Ник сжала пальцы в кулаки — у неё не было выхода. Она не могла быть рядом и не помочь. Просто не могла. И идет Перес со своими разговорами о милосердии куда подальше… Только все равно страшно.
— Ники, солнышко, все хорошо… — Его руки стали еще тоньше — пока еще мышцы восстановятся. Не парень, а веточка, ветром унесет. — У тебя под джинсами что-то еще есть, кроме тебя самой?
Ник не удержалась от смешка — крепость, кажется, решила сама рухнуть. Правда, несколько не вовремя.
— Осень, как бы не место…
Он еле слышно, чуть ли не уходя в кашель, рассмеялся:
— Любишь ты благородные порывы портить… Но я, вообще-то, претендовал не на тебя, а на твои джинсы. Сейчас они мне точно по фигуре. Как бы еще не сваливались.
— Чем тебе плоха моя куртка? Надень его и ходи…
— Жааалко, да? Или…
Ник сдалась:
— На мне еще теплые колготы. И отдам я тебе джинсы, не бойся.
Она молча встала, развернулась к Осени спиной и принялась стаскивать джинсы. Знала, что Осень не будет подглядывать — он привычно отвернулся. А потом он все же встал — поджимая рукой левый бок, чуть не заваливаясь, но встал. Ник старалась не смотреть на него, только красный, грубый рубец по низу живота и по ягодицам не скоро исчезнет из её памяти. «Вы не знаете, что от него осталось!» — шипел Перес, «У вас нет права называть его коротышкой!» — говорил он. Такие красные рубцы носили все, кто обратился за регенерацией к вампирам — они оставались, как граница, как память — тут ты, а там уже плоть вампира.
Осень спокойно пояснил, натягивая джинсы:
— Подорвался на мине. Я отдельно, ноги где-то отдельно. Даже в чем-то рад был — не сдаваться фейри. Лежал, смотрел на облака и не умирал, вот сволочизм-то. Парни успели наложить магжгуты. А потом, когда сдались, фейри жизнь спасли — очень хотели именно живым получить «Генерала»…
Он застегнул джинсы и постарался выпрямиться:
— Ники, я готов к новым подвигам…
Она подняла свою куртку с земли и накинула ему на голые плечи, благо, что он сейчас был даже ниже её — слишком сутулился.
— Сиди и наслаждайся жизнью, пока я буду усмирять смерть.
— Ники, надень куртку — мне она не нужна.
— Ты ранен, тебе необходимо тепло. Так что это не обсуждается. И… — она поправила воротник куртки, — мне надо работать.
— Только не полыхни на полдолины, хорошо? — сдался Осень.
— Хорошо, — согласилась Ник, она всегда была покладистая. — Вечно вы меня во всяких могучестях подозреваете.
— Ник… Я же шутил. Иногда я вспоминаю про чувство юмора — честно.
Она нагло показала ему язык и пошла к одному из лучей гексаграммы, тому самому, что начинался на берегу. Ник чуть волновалась за Осень — не хотелось его нервировать, но без крови могильник не утихомирить. Она бросила украдкой взгляд на замершего бледного парня, такого смешного и обманчиво хрупкого сейчас в спадающих джинсах и куртке. Только вот зубы у хрупкого парня острые, и совесть хорошо развита. Ник прикусила губу — надо рисковать. Она отворила кровь на запястье и напоила ею гексаграмму — кровь сама разнесется по лучам. Слышно было, как заскрежетал зубами Осень — недокормленный, отчаянно нуждавшийся в крови, но стоявший прочно на ногах — не бежал к ней, не рвался, не летел, в прыжке сворачивая Ник голову. Осень — человек. Мир изменился. Это просто лорды закостенели так, не способны слышать мир.
Она потянулась магией и активировала свой кинжал. Наноботы, лишенные хозяев, отозвались на её призыв.
Могильник застонал десятком голосов — они не были готовы уходить без боя.
Ивы зашумели, хоть ветра не было. Они стонали и жаловались на боль, а