— Но тебе нужен лекарь. Кровь течет. А мой отец может…
— Только не к тебе домой.
— Тогда куда? О! В лагерь Синих! Мы можем… Хорошая мысль, но…
— Не поможет. Наш доктор сегодня был на свадьбе и, наверное, пьян до бесчувствия. И с ним множество других людей. Мы должны сохранить все в тайне. Ради… ради дамы. А теперь помолчи и дай мне…
— Погоди! Я знаю. Бассанид! — воскликнул Клеандр. Это была и в самом деле хорошая мысль.
И в результате они вдвоем явились после поистине тяжкого путешествия по городу к маленькому дому, который Бонос держал для собственных нужд неподалеку от тройных стен. По дороге они снова встретили огромные темные носилки. Скортий увидел, как они остановились, и понял, что кто-то следит за ними изнутри, не выказывая ни малейшего намерения им помочь. Что-то заставило его содрогнуться, он не мог бы сказать, что именно.
Он потерял довольно много крови к тому времени, когда они добрались до места. Казалось, от каждого шага левой ногой сломанные ребра прогибаются внутрь, вызывая страшную боль. Он не позволил мальчишке попросить помощи в какой-нибудь таверне. Никто не должен об этом знать. Клеандр почти нес его на руках в конце пути. Парень был в ужасе, без сил, но он привел его к нужному дому.
— Спасибо, — удалось произнести Скортию, когда управляющий в ночной рубашке, со стоящими дыбом волосами, со свечой в руке открыл дверь в ответ на их громкий стук. — Ты хорошо справился. Расскажи отцу. Но больше никому!
Он надеялся, что тот все понял. Увидел бассанида, который подошел и остановился за спиной управляющего, поднял одну руку, извиняясь и приветствуя его. Ему пришло в голову, что если бы сегодня ночью в этом доме оказался Плавт Бонос, а не этот восточный лекарь, то ничего этого не произошло бы. И тут он действительно потерял сознание.
* * *
Она не спит у себя в комнате с золотой розой, которую сделали для нее давным-давно. Знает, что он сегодня ночью придет к ней. Смотрит на розу и думает о хрупкости, когда дверь открывается, звучат знакомые шаги и голос, который всегда с ней:
— Ты на меня сердишься, я знаю… Она качает головой:
— Немного боюсь того, что надвигается. Но не сержусь, мой повелитель.
Она наливает ему вина, разбавляет водой. Он берет вино и ее руку, целует ладонь. Его движения спокойны и непринужденны, но она знает его лучше, чем кого-либо из живущих людей, и замечает признаки возбуждения.
— В конце концов нам пригодилось то, что мы следили за царицей все это время, — говорит она.
Он кивает.
— Она умна, правда? Она знала, что для нас это не было неожиданностью.
— Я заметила. Как ты думаешь, с ней будет трудно? Он поднимает глаза, улыбается:
— Возможно.
Конечно, он подразумевает, что это не имеет значения. Он знает, что хочет сделать и чего хочет от других. Никто из них не узнает всех подробностей, даже его императрица. И, уж конечно, не Леонт, который возглавит армию завоевателей. Внезапно она думает о том, сколько человек пошлет ее муж, и у нее мелькает одна мысль. Она отгоняет ее, потом эта мысль возвращается: Валерий очень хитер и осторожен даже с самыми верными друзьями.
Она не рассказывает ему, что и ее тоже предупредили о том, что Леонт собирается привести сегодня во дворец Гизеллу. Аликсана уверена: ее муж знает, что она следит за Леонтом и его женой, и уже довольно долгое время, но это одна из тех тем, которые они не обсуждают. Один из способов оставаться партнерами.
Большую часть времени.
Давно уже наблюдались признаки — никто не сможет утверждать, что его застали врасплох, — но без всякого предупреждения, ни с кем не советуясь, император только что объявил о намерении начать войну этой весной. Они вели войны почти все время его правления, на востоке, на севере, на юго-востоке, далеко в маджритских пустынях. Это другое. Это Батиара, Родиас. Сердце Империи. Отнятое, потерянное за морскими просторами.
— Ты в этом уверен? — спрашивает она. Он качает головой.
— Уверен ли в последствиях? Конечно, нет. Ни один из смертных не может претендовать на то, что ему известно неизвестное, то, что может случиться, — тихо отвечает ее супруг, все еще держа ее руку. — Мы живем с этой неуверенностью. — Он смотрит на нее. — Ты все-таки сердишься на меня. За то, что я тебе не сказал.
Она снова качает головой.
— Как я могу сердиться? — спрашивает она и действительно говорит искренне. — Ты всегда этого хотел, а я всегда говорила, что этого нельзя делать. Ты считаешь иначе, и ты мудрее, чем любой из нас.
Он смотрит снизу вверх добрыми серыми глазами.
— Я допускаю ошибки, любимая. Возможно, это тоже ошибка. Но мне нужно попытаться, и сейчас пришло время это сделать, когда бассаниды подкуплены, чтобы сидели тихо, на западе хаос, а молодая царица здесь, с нами. В этом заложен слишком большой… смысл.
Так работает его мозг. Отчасти. Отчасти. Она вздыхает и шепчет:
— Тебе бы понадобилось это делать, если бы у нас был сын?
Сердце ее сильно бьется. Такого теперь почти никогда не случается. Она наблюдает за ним. Видит, что он поражен, потом удивление сменяется другим чувством: его мозг начинает работать, он размышляет, а не пытается уйти от ответа.
После долгого молчания он отвечает:
— Это неожиданный вопрос.
— Я знаю. Мне пришло это в голову, пока я ждала тебя здесь. — Это не совсем правда. В первый раз это пришло в голову уже давно.
— Ты думаешь, если бы он у нас был, то из-за риска… Она кивает головой.
— Если бы у тебя был наследник. Тот, кому ты все это оставишь. — Она не нуждается в жестах. Это больше, чем можно охватить любым жестом. Это Империя. Наследство столетий.
Он вздыхает. Он все еще не отпустил ее руку. И говорит мягко, глядя в огонь:
— Может, и так, любимая. Я не знаю.
Признание. Он сказал так много. Нет сыновей, никого, кто придет после, унаследует трон, зажжет свечи в годовщину их смерти. В ней просыпается старая боль.
Он говорит по-прежнему тихо:
— Есть вещи, которых мне всегда хотелось. Мне бы хотелось оставить после себя возрожденный Родиас, новое Святилище с его куполом, и… и, возможно, какую-то память о том, чем мы были, ты и я.
— Три вещи, — говорит она, не в состоянии придумать в тот момент ничего более умного. Ей кажется, что она сейчас заплачет, если не поостережется. Императрица не должна плакать.
— Три вещи, — повторяет он. — Перед тем как все закончится, как кончается всегда.
Говорят, что, когда заканчивается жизнь помазанника святого Джада, раздается голос: «Покинь престол сей, повелитель всех императоров ждет тебя».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});