Джона представила, как выглядел бы Жозеб Мендия в медвежьей шкуре, наброшенной на плечи, и со скальпами врагов на поясе, к своему удивлению, найдя воображаемое зрелище гораздо менее курьезным, чем весь его нынешний вид. Суровые черты, доставшиеся мужчине от ролфийских предков, совершенно не сочетались с высоким воротником накрахмаленной рубашки, окружавшим его лицо от щеки до щеки. И этот глупый батистовый шарфик, обмотанный вокруг шеи и завязанный спереди узлом!
«Развратили вас диллайн, превратили из охотников в дичь… Перемешали всех в… одной колоде, точно харч для свиней. Кто тут ролфи? Стадо полукровок!»
Нелицеприятные комментарии возмущенного духа придавали традиционному проходу по центральной лестнице некоторую, отсутствовавшую ранее, пикантность. Дед был остер на язык и весьма наблюдателен. А может быть, Джона уже успела притерпеться к его постоянному присутствию. Во всяком случае, несколько колоритных словесных оборотов на староролфийском из лексикона древнего воителя она выучила наизусть.
«Да что же это такое делается? А?! Бабы совсем совесть потеряли! Голые ходят! Совсем голые!» – вопил откуда-то из-под расписного купола призрак. Оттуда наблюдать за злостным падением нравов ему было гораздо удобнее.
«Ты только глянь на эту, в розовой… тряпке. Позор всем детям Морайг! Стыд и позор!»
Леди Дэгберт, пожалуй, превзошла всех дам по части обнаженности. И добро бы окружающим приходилось созерцать только пышный бюст, едва прикрытый муслином. Сочтем это зрелище символом плодородия. Но еще имеется… э… полнейшее отсутствие талии. Более плотная ткань и корсет спасли бы положение, но хороший вкус и здравый смысл были безжалостно принесены в жертву прихотливой моде.
За сердечным приветствием с лордом Джафитом, который и не думал скрывать своего полнейшего удовлетворения, последовал холодный, полный взаимного презрения обмен поклонами с леди Эск. К тому же оказалось, что и расположились они в ложах напротив.
Обидно! Теперь волей-неволей придется весь вечер созерцать жену Аластара. Как будто специально все подстроено. Бриллиантовая диадема, венчающая высокое чело леди Лайд, наверняка какая-нибудь семейная реликвия Эсков или даже свадебный подарок, настолько великолепно подобраны камни.
«А вот это личико мне нравится. Чистокровная ролфи, присягнуть готов. Посмотри, посмотри же!»
«Да куда смотреть-то?»
«На галерку. В белом платье… В белом? Тьфу! Совсем забыли традиции! Диллайн все мозги повыклевали!»
И верно. На галерке, как раз напротив, только гораздо выше лож, сидела молодая девушка – скуластенькая, зеленоглазая, и если бы не хмурое выражение лица да плотно сжатые губы, то очень даже милая. И – да, настоящая ролфи, какие нынче редкость в пределах Синтафа. Знакомое неукротимое бешенство, ненадежно сокрытое в душе и видимое, должно быть, одними лишь шуриа, как призрачное сияние.
«Нарядить приличную девушку в белое шлюхино платье, разве такое видано?!» – не унимался дух.
Джоне стало неприятно, и она отвернулась. Чтобы тут же натолкнуться на горящий ненавистью взор леди Лайд.
«А эта дородная курица чего от тебя хочет?» – тут же отвлекся от любования девушкой-ролфи любопытный пращур.
«Откуда мне знать? Ненавидит шуриа, должно быть», – отмахнулась с деланым безразличием Джона.
Если леди Лайд и подозревала их с Аластаром, то исключительно в силу болезненной ревнивости.
Призрак же веселился от всей души.
«Знает змеюка, чье гнездо разорила. Хвост так и трясется».
«Чему радуешься, волчина? – огрызнулась леди Янамари. – Вот сдаст она нас эсмондам. Они меня прикончат, и ты останешься снова в полном одиночестве».
«Меньше блудить надо было с чужими мужиками. Тем паче с кем? С диллайн! Не могла найти хорошего ролфийского парня? Диллайн тебя перышком пощекотал в интересном месте?»
Джона, не сдержавшись, прыснула от смеха. У Аластара на теле был рисунок – три совиных перышка. Справа, в самом низу живота.
«Шлюха ты», – обиделся дух.
«Один ты у нас святой и непогрешимый».
В это время занавес медленно раздвинулся, обнажив сцену, оркестр заиграл вступительную увертюру, и большинство зрителей перестали даже дышать – из-за кулис на белоснежном крылатом корабле выплывал Прекрасный Князь. Длинные локоны Кистайна Лерви струились по плечам и никогда не были париком. Только у диллайн бывает такой серо-сизый оттенок волос, цвета болотного тумана или грозовых туч.
Ария «Дорогой долгой через море» обрушилась на завороженный партер, словно штормовая волна, затопила его и ударила по ложам бельэтажа, и сребропенными звуками взлетела к огромной люстре.
А голос, какой все-таки потрясающий голос у Лерви. Ему даже не нужно танцевать, на фоне вокального мастерства никто не заметит пластики движений. Пусть сначала допоет, пусть изольет на зрителей восторг и страсть первооткрывателя новых земель, а уже потом вольется в пляску своих воинов. Хор будет вторить звонкому бряцанию оружием, превращая пошлые звуки ударов бутафорских мечей друг об друга в благородный звон священного оружия одержимых битвами завоевателей.
«Брешут! Они все брешут! Не было этого!»
«Замолкни! Замолкни сейчас же! Или, клянусь, я обращусь к диллайнскому экзорцисту, и тебе не поздоровится», – вскипела Джона.
Сволочной дед чуть не испортил ей все впечатление от первой сцены.
– Мне тоже кажется, что сегодня Лерви не в голосе, – поддакнул Жозеб, заметив гримасу неудовольствия на лице спутницы.
Но женщина рассерженно зашипела:
– Ничего подобного! Как вы можете такое говорить? Он – прекрасен.
И гневно шлепнула грубого фабриканта веером по запястью.
Восхищаться Кистайном считалось среди столичных дам правилом хорошего тона. Его боготворили, его осыпали дорогими подарками и просто любили. А для юноши из бедной семьи, вознесенного волею судьбы на вершину славы и успеха, господин Лерви держался более чем скромно. Так всегда бывает с одержимыми Музыкой. Они ничего не видят вокруг и не слышат, они живут только своим даром и не желают иной жизни.
– Мне показалось…
– Да. Вам. Показалось.
На встречу Девы и Князя, когда они медленно идут друг к другу, протягивая руки в мольбе, Джона смотрела сквозь пелену слез. Тревожно рокочут барабаны, стонут скрипки, поют виолончели… А голоса… Мужской, густой и страстный, и женский, нежный и зовущий, сплетаются меж собой, как… змеи в любовном танце, как ростки волшебных цветов. И столько жизни в них, что кажется, они будут жить вечно и никогда не умрут, потому что нет в этом мире ни разлук, ни боли, ни смерти. Ничего нет, кроме Великой Любви и Бесконечной Жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});