Красников позвал меня к себе. Бегу, а сердце стучит: не на базу ли?
Командир поглядел на меня:
- Пойдешь?
- А будет там что? - Я сразу понял куда.
- Должно быть! - крикнул командир, да так, будто я окажусь виноватым, если дело сорвется.
Взял проверенных в испытаниях бойцов: Ларионова, проводника Арслана да еще Николая Братчикова. Того самого, кто предателя Ибраимова принял за своего партизана.
Шагали без подгона. Оно понятно. Хлопцы так рассуждали: абы подкрепиться как следует, а там, как слепой сказал, - поглядим!
Отмахали верст двадцать по таким кручам, что и не скажешь. Немца не видно, не слышно. Что за черт?
Ей-богу, тишины стали бояться, особенно если она нависала над Севастополем. Подкрадется к тебе сомнение: а вдруг немцы взяли город?
Затарахтит там, ходуном заходит земля - легче дышится.
Вот и Кожаевская дача. Рядом, значит, базы. И тут тихо, хоть бы выстрел какой, а то гробовое молчание.
Я базы знал, но не так чтобы подробно. Нашел на дереве метку, взял малость левее - яма. Пусто, все чисто выметено! Еще одна! И в ней один ветер!
Присел от ужаса, волосы дыбом... Неужели все пограблено?{1} Хоть об камень головой.
Вдруг Ларионов мне шепчет: "Помнишь, на верхотуре? Сам командир прятал!"
Кинулся туда - чуть сердце не выскочило: есть, есть продукты! Глянул и сразу понял: тут гадов не было! Осторожно разгреб листву, поднял крышу. Сухари, мука, пшено...
Только беда! Вода здорово повредила. Она пробилась в углу. На стенах сырость, кругом влага сочится. Муку вымочило...
Теперь не мешкать! Я - срочную связь в одно урочище: там должны ждать нас человек сорок партизан, Красников вслед за нами их послал: так договаривались.
К вечеру люди пришли, и без всяких происшествий. Мы накормили их, каждого нагрузили по самую макушку, назначили старшего и приказали - срочно на Чайный домик, к своим, к утру быть там.
Сам с тремя своими хлопцами остался, хотя приказа такого никто мне не давал. Надо же было спасать продукты: вода сгубит все!
Работы много. Двое суток сушили яму, перекладывали продукты. Время летело - не замечали. Одно ужасно беспокоило: никто нам не мешал, будто и сёл рядом нет, фашистов всех побили. Но они были под боком - за первой же сопкой гремело все. Тут что-то неладное. Может, расчет какой? База вроде ловушки? Надо скорее сматываться. Завтра все замаскируем - и прочь отсюда!
Я проснулся рано, что-то меня разбудило. Вдруг слышу шум, потом смех пьяный, голоса. И совсем рядом. Фырканье лошади, крик: "Эй, Аблям!", снова смех.
Разбудил ребят. Ползу на шум.
Немцы и полицаи! Полицаи грабят базу - она ниже нас, но о ее существовании я и не догадывался.
У разваленной землянки стоит пароконная упряжка, телега очень вместительна. На нее и валят мешки с мукой, хохочут, - видать, пьяны. Старик в черной куртке и постолах, шатаясь, из ведра черпает вино и подносит чуть ли не каждому. Хохот и выкрики.
Метрах в ста правее - немцы в зеленых шинелях. Они - ноль внимания на полицаев. Побросали автоматы как попало. Кто повесил прямо на дерево, кто бросил на куст. И, будто жеребцы, орут от дурной игры: солдата бьют по ладошкам, сложенным за ухом, а потом с хохотом выставляют большой палец узнай, кто ударил!
Сволочи полицаи как в собственном амбаре шуруют. Из-за них и голод и несчастья.
У нас пулемет, два автомата, гранаты. Так неужели уйдем так запросто и позволим грабить?! Нет, шалишь!
"Петро и Арслан! А ну к полицаям! Они ваши!"
А сам с Николаем Братчиковым подполз к немцам. Николая знаешь - вернее человека не сыщешь! Немцам не до нас, поднимись перед ними во весь рост за полицая посчитают. Пози цию нашел - верняк! Выбрал подходящий момент и бабахнул гранату прямо в гущу солдат. Братчиков очередью махнул. Еще и еще по разу. Перебили всех до одного. А за спиной Арслан - молодой проводник с Петром Ларионовым полицаев добивали. Постреляли всех, ни один не ушел. А было их много, только считать не стали, а скорее начали следы прятать... Сами напугались - до того много перестукали в упор. Страшно сказать! Ночами и сейчас снится.
Рота не рота, а до взвода врага на партизанской базе все же легло.
Резонанс был потрясающий. Берлин пригнал сюда собственного уполномоченного некоего майора Генберга. Именно с этого случая и всплыло имя кровавого карателя. Говорят так: прибыл майор на место происшествия, долго смотрел на труп молодого лейтенанта, уложенного томенковской гранатой, а когда поднял глаза, староста деревни Скеля и начальник Байдарской полиции - они сопровождали Генберга - от страха попятились.
Каратели хватали всех, кто попадал под руку; на машинах подвозили захваченных на то самое место, где еще лежали трупы солдат и полицаев.
Генберг согнал старост, полицейских начальников, жандармов, старейшин из татарского "Мусульманского комитета" и на глазах всей этой своры расстрелял двести пятьдесят человек, взятых на облавах, - расстрелял без следствия и суда.
"Вандерер" носился по проселочным дорогам, дрожали начальники полиции и старосты. За неделю сменили офицеров карательных подразделений, всех их бросили под Севастополь, на линию фронта.
Вообще Генберг оказался врагом серьезным. Он сразу же организовал четкое патрулирование дорог; имея неограниченные права, перекроил местные оккупационные власти, выдвинув на посты старост и начальников полиции тех, у кого руки были запятнаны кровью.
Новые пропуска для граждан, полный запрет новых передвижений.
Прибыли специальные подразделения егерей, прошедших обучение в Австрийских Альпах. Они стали располагаться в населенных пунктах, окружающих леса Чайного домика.
Все эти чрезвычайные меры, конечно, давали свои результаты. Любая попытка вырваться из леса на дороги кончалась полным провалом. Даже на самых крутых и глухих тропах, по которым могли пройти только опытные ходоки, стояли егерские секреты, они без предупреждения расстреливали будь то мужчина или женщина, старик или ребенок, партизан или мирный человек, покинувший крышу для сбора лесного сушняка.
Впечатление от дерзкого похода Томенко было двояким. Продукты, которые он доставил, всех, конечно, обрадовали, но расправа, которую учинили враги на партизанской базе над невинными, била по сердцу. Начштаба Иваненко кричал на Михаила Федоровича:
- Кто вам давал право на такую операцию?! Важно не то, что совершил, а то, как аукнулось на нашей шкуре! Посадил нас в капкан!
Красников помалкивал, приказал Томенко уйти в группу и нести свою службу, не ругал и не хвалил. Для Михаила Томенко это было хуже ругани.
Один лишь Верзулов поддержал:
- Все, Миша, правильно! Хоть круть, хоть верть, а Генберг пришел бы сюда. Уж к тому шло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});