Читать интересную книгу Деяние XII - Павел Виноградов

– Так что же вы не примените его против меня?

Мальчишеский голос стал злым, фразы отрывистыми.

– Думаете меня обратить? Неужели не ясно, что это бесполезно? Я презираю ваши верования. Мне до них нет дела. Я свободен. Я всё равно совершу то, что хочу, к чему предназначен. Моя власть будет безгранична! И ещё посмотрим, так ли будет ужасен мой мир, как говорите вы, попы!

Монсеньор с пристальным изумлением вглядывался в его лицо. Оно расплывалось, как будто находилось не в фокусе. Казалось, шевелится оно само по себе, словно состояло из тысячи тысяч белёсых червей, невероятным образом сложившихся в подобие юношеского образа. Именно подобие, словно ожил вдруг мраморный херувим, превратившись в жутко гримасничающий белоглазый призрак.

Инфернальная ночь ворвалась в старинный храм, сокрыв золото алтаря и лики святых на стенах. И просвистел ледяной ветер, пришедший ниоткуда, ветер Великой Пустоты.

Священнику стало так страшно, как не было никогда. Он не мог оторвать взора от беснующегося перед ним демона, глаза которого разгорались изнутри алым светом. Вот он вырвался из них, словно кровь хлынула из разорванной артерии. И в непроглядной темени не осталось ничего, кроме кровавого сияния и страшного ветра.

Потом свет стал темнеть, переходя в зловещую багровость, в который вспыхивали золотистые отблески. Глаза Сахиба предстали двумя огненными колёсами, как диски йо-йо, бешено вращающиеся на какой-то космической веревке вокруг непроглядной тьмы. С невыносимой болью врезались они в душу священника.

Тот хотел кричать, как дикий зверь, но голосовые связки не повиновались. Единственное, что ему оставалось – вновь упасть на колени под порывами геенского ветра и страшным давлением тьмы и огня.

Но не упал. Из глубины его существа поднялись нужные слова, и когда они сформировались, голос вернулся к нему, став звучным и грозным.

– Властию Христовой…

Вращение колёс замедлилось, порывы ветра ослабли.

– Властию Христовой я, служитель Божий…

Страшные глаза остановились, тьма из них рванулась на пастыря, но он всё же закончил:

– …Навек извергаю тебя из ограды Божией и предаю отцу твоему… сатане!

Сахиб зарычал. Это было рычание раненого зверя.

Тьма поредела. Он теперь был виден во весь рост – покрытый кровью юный воин на поле боя, запрокинувший голову в диком кличе.

В проклятии воздевший руки седой священник в красно-белых одеждах стоял как мифологический герой, укрощающий чудовище древнего зла.

– Анафема, анафема, ана…

На мгновение всё застыло, и эти двое составили в храме трагическую в своем порыве скульптурную группу.

Потом в воздухе резко просвистели титановые диски йо-йо. Шнур несколько раз захлестнул горло Монсеньора и оборвал его приговор.

Священник захрипел, пытался ослабить петлю. Но это продолжалось недолго – ноги его подкосились, он упал на плиты пола, извиваясь, как огромная рыба, вытянутая гарпуном на смертоносный воздух.

Затих.

Сахиб глядел на труп, всё ещё крепко натянув веревку. Он больше не напоминал боевого демона – скорее, играющего с дедом мальчика. Вот только дедушка неподвижен, а старый храм как будто застыл, смертельно раненый свершившимся святотатством.

– Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра, – произнес Сахиб, но как-то невнятно, словно обязан был это сказать, но думал вовсе не о том.

И вздохнул.

Чуть ли не с сожалением.

– Монсеньор… Учитель… Как вы ошибались! Нет ничего. Одни гуны. Гуны вращаются в гунах.

Принадлежал ли этот едва слышимый шёпот Сахибу, или прошелестел он из совсем уж потустороннего источника – этого президент Клаба не ведал сам.

Отпустив шнур, он осмотрелся. Заметив лежащий на полу пистолет кардинала, подобрал и сунул в карман куртки. Потом подошёл к трупу и легко, словно тот ничего не весил, поднял на руки. Белый трон епископа слева от пресвитерия ожидал хозяина терпеливо и сурово. Сахиб водрузил на него тело, сложив руки на подлокотники и аккуратно расправив облачения. Поднял упавшую красную шапку и осторожно надел на голову мертвеца.

Несколько секунд постоял, вглядываясь в лицо покойника. Несмотря на то, что священник умер от удушения, черты разгладились, и оно стало таким спокойным, каким, может быть, никогда не было у Монсеньора при жизни.

Коротко пожав плечами, Сахиб резко развернулся и быстро вышел из капеллы во все ещё разукрашенный вечерним солнцем дворик, в котором нос к носу столкнулся со взволнованным капитаном Алоисом.

– Где его высокопреосвященство? – почти выкрикнул тот.

– Общается с Богом, – ровно ответил Сахиб, внимательно глядя на швейцарца. – Не надо его сейчас беспокоить.

– Я должен посмотреть, – упрямо набычившись, рявкнул охранник. – Вы обещали, что, если я вас пущу, вы только поговорите, а с монсеньором всё будет в порядке. Но вы говорили с ним слишком долго … – Хороший чёрный костюм и тёмные очки лишь подчеркивали воинственный облик охранника, нисколько не скрывая ни напрягшуюся гору мышц, ни выпяченную квадратную челюсть.

– С ним всё в порядке, Алоис, – спокойно и даже сонно произнес Сахиб. – Я даже не могу исключить, что в этот момент он счастлив…

– Отойди-ка с дороги, мальчик, – нервно бросил Алоис, пытаясь отодвинуть Сахиба рукой, похожей на хороший окорок. Он знал президента Клаба недавно и, по недостатку воображения, относился к нему не столь серьезно. Пока.

Неведомым образом рука его угодила в такой жестокий блок, словно её зажало между двумя рельсами. С великим изумлением Алоис понял, что отрывается от земли, и, наподобие ангела, воспаряет в сияющее небо святого града. Но, очевидно, дальнейшего вознесения грешный гвардеец оказался недостоин, посему всею внушительную тушею глухо брякнулся о мраморную плиту, и с этой минуты стал вести себя тихо.

Швейцарец пребывал в воздухе, когда Сахиб быстрым шагом направился к противоположной колоннаде. Он скрылся во внутренних покоях в тот момент, когда позади его раздался глухой удар.

– Надеюсь, Алоис был благоразумен и выполнил приказ, – бормотал клабер себе под нос, тенью проносясь по несколько обветшалым, но всё равно роскошным залам временного обиталища Монсеньора.

– Камеры, во всяком случае, отключил, – продолжал он, посматривая в укромные углы и за портьеры. – Уже хорошо.

Он знал, что в это время палаццо должен быть почти безлюдным: приходящие слуги появлялись лишь утром. А сейчас здесь должны были быть только кардинал и швейцарцы.

Путь его лежал в маленькую комнатку второго этажа, служащую караульной, где находились мониторы всех видеокамер слежения, сейчас, согласно приказу Сахиба, Алоисом отключенных. По тому же приказу он должен был запереть там на время визита президента всех четверых охранников.

Добравшись до неприметной двери, юноша приложил к ней ухо и удовлетворенно кивнул, услыхав грубые голоса швейцарцев, которые, судя по всему, горячо обсуждали странное поведение начальника.

Сахиб быстро набрал на электронном замке код и резко дернул дверь одной рукой, другую – с «вальтером» – сразу просунув в образовавшуюся щель. Раздались четыре хлёстких выстрела, звук от которых, впрочем, старинный дворец поглотил без следа.

Голоса затихли.

Сахиб вошел в комнату и оглядел валяющихся в причудливых позах четверых секьюрити. Один был неподвижен, трое ещё дергались, последний даже старался что-то кричать, но захлёбывался кровью.

Холоднокровно и точно Сахиб выпустил в головы троих живых пули, отбросил пустой пистолет, но, поскольку был весьма педантичен и не любил оставлять недоделанную работу, лежащему неподвижно аккуратно свернул шею.

– Алоиса пока оставим, – пробормотал он себе под нос. – Ещё пригодится…

Он окинул прощальным взглядом окровавленную груду тел, и вприпрыжку побежал к чёрному выходу, громко и фальшиво напевая:

– All in all you're just another brick in the wall…

10

Всё следил, чтоб не было промашки,

Вспоминал всё повара в тоске.

Эх, сменить бы пешки на рюмашки —

Живо б прояснилось на доске!

Владимир Высоцкий «Игра»

СССР, Узбекистан, Андижан, 31 октября 1983

Здесь было много ковров, ярких подушек и ватных курпачи, сияла начищенная медь курильниц и красовались вышитые панно-сюзане. Здесь витал запах жжёного исырыка, отгоняющего комаров и злых духов. Городской шум не в силах был прорваться сквозь узкие окна, выходящие в айван. И если бы прохладу на хозяина навевали опахала в руках пары рабынь, а не два мощных аппарата Московского вентиляторного завода, можно бы было решить, что время воротилось лет на двести.

Хозяин был бы не против. Хабибулло Абдулрустем (по паспорту Рустамов), директор агропромышленного комбината имени Ленина, потомственный дехканин, не любил свое время. Гораздо комфортнее он чувствовал бы себя бием Омар-хана, а ещё лучше – амира Темурленга. Правда, в Аламуте периода его расцвета жить никогда не мечтал, хотя к Хасану ибн Саббаху испытывал величайшее уважение.