Следует также отметить, что Лист не перестал интересоваться судьбой своего труда и в дальнейшем после его опубликования (с небольшими исправлениями и добавлениями) отдельной книгой в 1852 году все у того же Эскюдье. Он, например, весьма ревниво относился к отзывам о книге и неизменно сообщал их с теми или иными комментариями своей сотруднице.
Так, в письме от 22 августа 1855 года он с чувством удовлетворения приводит отзыв Ж. Санд, причем особенно подчеркивает ее мнение о том, что книга, несмотря на «пестроту» и «буйность» стиля, наполнена «очень хорошими вещами и очень красивыми страницами».[239]
Ему доставляют радость отзывы о книге французского историка Огюстена Тьерри и немецкого писателя Адольфа Штара.
Первый, после ознакомления с книгой, между прочим, писал Листу следующее: «Я должен за многое поблагодарить княгиню Витгенштейн, за ее очаровательный разговор, за удовольствие, которое она мне доставила, прислав Ваш очерк о Шопене и доклад о Вашем академическом учреждении.[240] Чтение этих двух сочинений очень меня заинтересовало. В одном есть истинное чувство и удачные поэтические штрихи (курсив мой. – Я. М.); в другом – хорошо разработанная история и очень изобретательные планы».[241]
Штар дает книге Листа на редкость восторженную характеристику, которую заканчивает проницательными словами: «der Geist Heb voller Anerkennung des Genius durch den Genius" [ „дух исполненного любви признания одного гения другим гением“).[242]
Листа тревожит некоторое забвение книги в шестидесятые и семидесятые годы, и он приветствует всякое событие, оказывающее благоприятный поворот на отношение к книге широких масс читателей. «Мне чрезвычайно приятно то, – пишет он К. Витгенштейн 1 января 1876 года, – что Вы мне сообщаете о польской биографии Шопена, тщательно составленной,[243] и о благоприятном повороте, который она оказала на нашего Шопена».[244] И далее Лист весьма пространно излагает Витгенштейн своя планы переиздания книги, намечает пути ее исправления и переработки.
Получив согласие К. Витгенштейн на участие в этой переработке, Лист сразу же отвечает ей: «Я буду очень рад перечитать с Вами нашего Шопена, и от всего сердца благодарен Вам за Ваше доброе предложение. За два-три вечера мы закончим, без споров о литературных требованиях, чтение этого старого доброго труда…»[245]
Даже появление некоторых картин, изображающих смерть Шопена, Лист ставит в связь с соответствующей главой своего «Шопена». «Говорят, – пишет он К. Витгенштейн (15 июля 1876 года) об одной из таких картин, – что художник следовал повествованию маленького томика о Шопене, второе издание которого вскоре ожидают…»][246]
Да и после выхода в свет второго издания «Шопена», кстати, изрядно дополненного К. Витгенштейн, Лист не успокаивается и попрежнему продолжает интересоваться всем, что связано с книгой. Так. как уже говорилось выше, он напутствует Ла Мара в ее переводческом труде; следит за изданием книги на немецком языке, рекомендует включить немецкую версию книги в первый том своего «Собрания сочинений» и т. п. Чувствуется по всему, что он относится к этой книге по-особому, не так, как к другим своим литературным произведениям, придает ей первостепенное значение.
6
Отношение Листа к книге о Шопене становится вполне понятным, если только внимательно вчитаться в эту книгу и увидеть ее истинное содержание. Это – первая настоящая книга о Шопене. Это – книга больших мыслей, идей и чувств.
Уже один только простой перечень затронутых в ней проблем и вопросов говорит о многом. Мы находим здесь и постановку проблемы содержания и формы в искусстве, и рассуждение о новом в искусстве и характеристику различных жанров у Шопена (описание полонезов, мазурок, ноктюрнов, прелюдий), и указание на самоограничение Шопена в выборе музыкальных форм и звуковых средств, и многочисленные исторические экскурсы (о героическом духе старой Польши, о национальной одежде поляков, о генезисе ч первоначальном характере полонеза, о символике и драматизме мазурки, о характере и грации полек и др.), и целые лингвистические очерки (например, о польском языке). Мы встречаем здесь и блестящее описание поэтической игры Шопена, и указание на его истинное отношение к публике («большая» и «малая» публика, критика «мира салонов»), и рассуждение о правах и обязанностях художников (о столкновении художника с окружающей действительностью), наконец, превосходную характеристику личности Шопена (его внешний облик, самообладание, основные черты характера, суждения о различных музыкантах; его отношение к обществу, к соотечественникам, его любовь к природе и т. д.) и интересное описание отдельных этапов его жизненного пути (детство, юношеские годы, пребывание в Варшаве, жизнь с Ж. Санд, последние дни и т. п.). Причем через все это тематическое многообразие и пестроту суждений проходит лейтмотив, который связывает воедино разрозненные очерки: это – страстная любовь Шопена к своей родине, та любовь, которая оплодотворила его творчество и сообщила ему особый, ни с чем не сравнимый характер.
Шопен – гениальный выразитель чаяний и надежд польского народа, величайший представитель польской музыкальной культуры, художник-патриот, – кому теперь не известны эти определения, встречающиеся почти в каждой книге о Шопене. А ведь было время, когда эти истины не были столь очевидны, ясны и определенны, когда далеко не все понимали национальное содержание музыки Шопена. Лист был первый, кто во всеуслышание сказал об истинно национальном характере творений Шопена, о том, что Шопен есть великий, гениальный художник польского народа. Именно эту главную сторону творчества Шопена и в разных аспектах подчеркивает неоднократно Лист в своей книге. Он говорит о Шопене, как о музыканте, «воплотившем в себе поэтическую сущность целой нации, независимо от всякого влияния школы…», смело заявляет, что национальная скорбь и страдания угнетенной Польши являлись основным стержнем его творчества. Он указывает, что Шопен «совместил в своем воображении, воспроизвел своим талантом поэтическое чувство, присущее его нации и распространенное тогда между всеми его современниками», и уделяет много внимания творческому общению Шопена е соотечественниками.
«Польские семейства, – пишет Лист, – приезжавшие в Париж, торопились познакомиться с ним, поэтому он продолжал посещать преимущественно круг, состоявший большей частью из его соотечественников. Через них он не только был постоянно осведомлен о всем, что происходило на родине, но и состоял в своего рода музыкальной переписке с нею. Он любил, чтобы приехавшие во Францию показывали ему новые, привезенные с собою стихи, арии, песни. Если ему нравились слова, он часто сочинял к ним новую мелодию, которая сразу становилась популярной в его стране, причем часто имя автора оставалось неизвестным».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});