Читать интересную книгу Над Москвою небо чистое - Геннадий Семенихин

– Нас, курских, голыми руками не возьмешь!

В их разговор ворвались помехи, и Комаров несколько раз крикнул: «Алло, алло!» Потом слышимость вновь стала устойчивой.

– Слушай, Демидов, – воодушевленно кричал генерал. – Приказом наркома обороны тебе присвоено очередное воинское звание «полковник». Румянцеву приказом главкома ВВС – «батальонный комиссар», Петельникову, Боркуну и Султан-хану – «майор». Завтра получишь приказ, а сейчас всех поздравляю.

– Служу Советскому Союзу! – сказал Демидов.

Он и не заметил, что позади него, привлеченные разговором, собрались летчики. Устало расчесывал голову Боркун, чему-то хмурился Султан-хан, на цыпочки приподнялся Алеша Стрельцов.

– Что? Благодарность? – весело спросил Румянцев. Демидов рассмеялся в седоватые прокуренные усы.

– Берите выше, комиссар. С меня причитается. «Полковника» присвоили.

Румянцев, сбив по пути табуретку, бросился к командиру, обнял его.

– Хлопцы! – закричал взбудораженный Боркун. – Поздравляй «батю»!

И летчики затискали, затормошили его. А когда стало известно о присвоении званий Румянцеву, Петельникову, Боркуну и Султан-хану, шум еще больше усилился.

– Вай! – кричал Сультан-хан. – Майор буду, старший комсостав. Война кончится, с тобой, Алешка, в одной очереди у железнодорожного коменданта стоять не буду. Пойдем: ты в одно окошечко, где длинная-длинная очередь, я – в другое, где пусто и только надпись; «Для старшего комсостава».

Летчики расшумелись, и Демидову стоило большого труда отправить их на обед. В опустевшей землянке он сел за стол, склонился над оперативной картой района боевых действий. Хотелось разобраться во всех особенностях сегодняшнего боя. В раздумье он не услышал ни скрипнувшей двери, ни вкрадчивых шагов. Поднял голову, лишь когда вошедший опустился рядом с ним на скамейку. Увидел холодно мерцающие за стеклами роговых очков глаза майора Стукалова.

Сдержанно улыбаясь, следователь сказал:

– Даже и не знаю, как теперь к вам обращаться, товарищ командир. То ли «подполковник», то ли «полковник».

– Пожалуй, можно и полковником называть, – улыбнулся довольный Демидов.

– От души поздравляю.

– Спасибо. У вас ко мне дело?

– Да, дело, – вздохнул Стукалов. – Неприятное и срочное дело.

– Я слушаю. – Демидов оперся подбородком о сцепленные ладони. – Говорите.

Стукалов помедлил, пальцами побарабанил по согнутой острой коленке, покосился на дремавшего в углу телефониста.

– Хотелось бы с глазу на глаз.

– Хорошо, – согласился Демидов. – А комиссару можно присутствовать?

– Безусловно.

– Маченков, – окликнул Демидов телефониста, – поищите-ка комиссара, он, кажется, на стоянке второй эскадрильи. А за телефонами сам пригляжу.

– Вот в чем дело, товарищ командир, – негромко заговорил Стукалов. – У меня на руках материалы, серьезно компрометирующие моториста звена управления красноармейца Челнокова. Если бы речь шла о ком другом, я бы не стал вам надоедать. Но Челноков имеет доступ ко многим особой важности документам. Такой человек должен обладать политической чистотой. А Челноков? Что мы о нем знаем? – прищурился Стукалов.

– Что знаем? – машинально переспросил Демидов, с трудом соображая, почему вдруг после воздушного боя, звонка генерала, поздравлений разговор ни с того ни с сего перешел на моториста Челябкова. – Что знаем? Знаем, что он сын учителя из Херсона; скромный, впечатлительный паренек. Мечтает стать поэтом. Работает мотористом, мы часто привлекаем его и к штабному делопроизводству. Но если на матчасти не хватает рабочих рук, его уговаривать не нужно. Одно слово – и всю ночь будет механикам или пармовцам помогать. Что еще можно прибавить? – Лоб Демидова покрылся глубокими складками. – Не разгильдяй, не пьяница.

Командир полка замолчал и вопросительно уставился на собеседника. Стукалов прощающе улыбнулся, снял роговые очки, протер их запотевшие стекла.

– О, товарищ полковник! К сожалению, мне придется дополнить эту характеристику с другой стороны. Челноков – человек, которому нельзя доверять. Сомнительный, политически неустойчивый человек, способный предать.

Демидов оторопел.

– Не может этого быть!

– Да, да, – загорячился Стукалов. – У меня веские основания для такого вывода. Вот. – Его рука с тонким запястьем нырнула в карман и вытащила оттуда записную книжку. – В этот блокнот Челноков заносил свои сокровенные мысли. Почитайте. Например здесь.

Демидов взял раскрытую голубенькую книжку и прочел:

«А наши генералы, старшие командиры? Как им не стыдно сейчас возглавлять отступление! Разве они не повинны в том, что не смогли мы отбить натиск фашистов где-нибудь у Бреста или Барановичей?»

Демидов покачал головой.

– Подзагнул Челноков. Наши генералы и командиры – в гуще боя. Хотя в отдельных неудачах, может, кое-кто из них и виноват.

– Вот видите. И вы со мной согласны, – обрадованно подхватил военный следователь. – Теперь дальше читайте. Здесь.

«Родина! Земля моя окровавленная. Вот и дошел по тебе серый твой сын Челноков до самых московских стен. А дальше? Что делать, если Москва падет так же, как пали Минск, Киев, Одесса? Идти за Урал и копать себе берлогу, чтобы укрыться в ней от кованого фашистского сапога?»

– Гм… – неопределенно бормотнул Демидов и перевернул страничку. – А ну-ка, что здесь. «Смерть! Не верю в ее значение и не боюсь. И если суждено мне умереть, хотел бы это сделать так же, как сделал это Гастелло или наш майор Александр Хатнянский. Ни минуты не раздумывая, кинусь в бой». А ведь неплохо. Смотрите, Стукалов, неплохо!

– Да. Но чем вы объясните первые высказывания, явно пораженческие? Или еще; вот. – Торопливо, съедая окончания фраз, майор прочитал: «Фашисты. Не было, наверное, сильнее и беспощаднее армии». Это как? Разве не восхваление врага?

– Гм… А каким образом она к вам попала, данная записная книжка?

– По служебным каналам.

– Послушайте, майор. А вам не кажется, что иной раз мы используем эти самые служебные каналы для того, чтобы копаться в душе советского человека?

– Может быть, антисоветского, товарищ полковник, – с вызовом произнес Стукалов.

– Ну вы уж слишком! – Демидов потемнел, но майор Отрицательно покачал головой.

– В том-то и дело, что не слишком, – заторопился он. – Если бы речь шла только о пораженческих рассуждениях, я бы взял их на заметку, проинформировал вас, и баста. Было бы ясно, что мы имеем дело с хлюпиком в солдатской гимнастерке, не больше. Но, товарищ полковник, одно обстоятельство меняет все коренным образом. – Стукалов медленно утвердил роговые очки на тонком своем носу, сделал паузу, прежде чем нанести решительный удар, в неотразимости которого он не сомневался. – Дело в том, что в записной книжке красноармейца Челнокова обнаружена листовка.

– Какая еще листовка? – не сразу понял Демидов.

– Фашистская. Самая настоящая фашистская листовка, какие противник разбрасывает, не скупясь. Челноков хранит ее очень аккуратно. Она разглаженная, чистенькая.

Демидов растерянно молчал. Рябое лицо его было сковано недоумением.

– Листовка? На кой она ему черт?

– Там написано, что с этой листовкой можно сдаться в плен. Полагаю, что ваш моторист «и отчасти писарь Челноков собирался перебежать к фашистам.

– К фашистам? – У Демидова беспомощно опустилась нижняя губа. – Но ведь от нашего аэродрома до линии фронта семьдесят с лишним километров?

– Это не имеет значения, если человек ищет удобного случая, – мягко, все с той же прощающей улыбкой заметил Стукалов. – Нам известны и не такие переходы. А чем вы гарантированы, что он не заберется в фюзеляж взлетающего истребителя и не подговорит кого-нибудь из летчиков перелететь? Если человек способен хранить фашистскую листовку, он и других разлагать может.

Демидов порывисто поднял голову.

– В моем полку таких быть не может, – глухо сказал он. – У меня все летчики в воздухе кровью и огнем проверены.

– Это я, конечно, предположительно, – тотчас же отступил Стукалов.

– Что вы предлагаете? – насупившись, опросил Демидов.

– Арестовать Челнокова и дело о нем передать в трибунал. Это было бы наиболее верным решением, поскольку доказательства налицо.

Демидов сдунул со стола сухую стружку кем-то очиненного карандаша.

– Ничего я вам сказать сейчас не могу. Надо посоветоваться с комиссаром, – угрюмо ответил он.

Стукалов поднялся и аккуратно оправил на себе гимнастерку.

– Я подожду, товарищ полковник. Когда вы примете окончательное решение?

– Завтра.

– Очень просил бы вас, товарищ полковник, принять решение не позднее этого срока.

Стукалов ушел, а Демидов горько задумался, не глядя больше в расстеленную перед собой карту. Из этого состояния его вывел веселый голос комиссара Румянцева.