Любовь – работа
Как и все настоящее, Любовь – большая и трудная работа. В человеческом языке нет более адекватного слова. Работа в смысле творческого труда, такого труда, в котором человек не смотрит на часы – закончился рабочий день или нет. Такого труда, когда человек забывает об отдыхе и не нуждается в нем. В этом смысле работа. Работа есть творчество. Работа – это когда Микеланджело не может оторваться от статуи, падая около нее от усталости, забывая есть, пить, спать, потому что перед ним – Работа. Ее он не может не сделать. Работа – это когда какой-нибудь рабочий прокрадывается ночью в цех и тайком подключает свой станок к энергосети, потому что его осенило, как сделать задуманное. И не может не сделать. Мы, наверное, все любим В. С. Высоцкого, каждый по-своему, и, наверное, все любим Микеланджело, Бетховена – так давайте жить, как они. И тогда, может быть, нам тоже откроется дверь, за которой Любовь. Другого способа, принципиально другого, нет. Надо жить.
На этом я сегодня свои размышления закончу. Всего доброго в ваших устремлениях.
Беседа седьмая
Еще одно существенное переживание: когда заболел мой брат, я был в армии. Вернувшись, я делал все для того, чтобы попытаться его вылечить. Мы доставали какие-то импортные супер-мупер-таблетки, я ездил в Москву, через всех своих знакомых вышел на главного специалиста Советского Союза по шизофрении. Я привез ему копию истории болезни брата. Я готов был везти Кольку в Москву на любой, самый рискованный тогда из новых методов лечения. Но этот академик сказал мне: «Понимаете, нет смысла. Только мама ваша надорвется в бесплодных надеждах, и материально вам будет тяжело, потому что у него неправильный диагноз».
И он рассказал, что в Советском Союзе диагноз «шизофрения вялотекущая» ставят на 30 % чаще, чем в Америке, а диагноз «маниакально-депрессивный психоз» на 30 %, соответственно, реже. А лечатся эти болезни совершенно противоположными способами. И, проанализировав всю историю Колиной болезни, он мне сказал, что это неизлечимо. Что регрессии будут сокращаться и что он будет жить долго и будет довольно адекватным, но никогда не станет здоровым. И что закончит он свои дни в диспансере. (Однажды я набрался наглости и спросил у Мирзабая, не может ли он помочь. Он сказал, что он не лечит такое. Не может.) И вот когда я вышел от этого академика, я впервые до конца пережил, что такое невозможно. Что существуют-таки вещи, которые невозможно преодолеть. Это тоже был большой и очень важный урок.
Надо сказать, что мне этот цикл дается с гораздо большим трудом, чем предыдущий. Наверное, это естественно, потому что, когда касаешься мира Любви, сложно подобрать слова. Тем труднее, что групповая поддержка, относительно легко возникшая в предыдущем цикле, в этом цикле рождается очень трудно. Думаю, основная причина в том, что подсознательный страх, подсознательное вытеснение по отношению к этой теме намного превосходят те, что связаны с сознанием. Почему? Очевидно, потому, что мир чувств – более темная, более неосвещенная область нашего существа, охраняющая себя от попыток видения и осознания.
Непостижимый мир чувств
Мы привыкли мир чувств воспринимать как нечто непостижимое, в основном недоступное видению. Я уже говорил о классической музыке – для многих и многих она в наше время область недоступного – наверное, вследствие (это одна из возможных причин) возникающего при слушании большого напряжения. На уровне сознания чаще всего эта сфера объявляется интимной, субъективной, и этим оправдывается полное невежество по отношению к самому себе в мире чувств. Прошлый раз мы размышляли больше о предпосылках, я бы сказал, об инструментальных предпосылках, возможностях, предощущениях Любви. Сегодня хочу направить наше размышление немного в иную сторону. Пожалуй, начну с притчи.
Случилось так, что хасидский Мастер странствовал инкогнито со своими учениками. Они зашли в караван-сарай и остановились там на ночь. Поутру хозяин караван-сарая подал завтрак и чай. Когда они пили чай, хозяин упал к ногам Мастера, плача и смеясь одновременно.
Ученики были ошеломлены. Откуда хозяин узнал, что этот человек Мастер? Это было секретом, и ученикам велено было никому его не открывать. Мастер странствовал тайно. Узнали: никто не рассказывал, никто даже не разговаривал с этим человеком.
Мастер сказал: «Не удивляйтесь. Спросите у него сами, как он узнал меня. Никто не говорил ему, а он узнал».
Вот ученики обратились к нему: «Мы распознать не можем. Мы даже сомневаемся, просветленный он или нет, а прожили с ним много лет. Все же иногда возникает подозрение. Как ты узнал?»
Тот ответил: «Я накрывал на стол и подавал чай тысячам людей, но никогда не встречал человека, который смотрел бы на чайную чашку с такой любовью, как смотрят на возлюбленную. Я не мог не узнать. Это, должно быть, совершенно особенный человек, существо, полное любви. Иначе – кто смотрит на чайную чашку с такой любовью?»
Вот какая интересная притча. Любовь, в любом ее проявлении, – это всегда снятие дистанции между собой и тем, куда направлена Любовь. Что такое снять дистанцию? Это значит полностью изъять любое, даже самое тонкое проявление страха. Дать прикоснуться к себе в самой сокровенной глубине своего существа.
Снятие дистанции
Привыкнув к существованию психологической дистанции, мы очень редко задумываемся о том, что каждый из нас вокруг себя создает такую дистанцию. Она – как охранительный рубеж, ближе которого никто не может к нам подойти. Даже очень близкие люди чаще всего сохраняют по отношению друг к другу хотя бы какой-то элемент дистанции, заповедный уголок внутри себя, в который нет входа никому.
Для того чтобы пережить Любовь как таковую, необходимо избавиться от дистанции как таковой – к чему бы то ни было. Не только к людям, но и к Миру во всех его проявлениях. Люди в их бесконечном разнообразии и в их огромной психологической значимости для человека (мы с вами знаем, что человек для человека является сверхраздражителем) – просто наиболее точная регистрация наличия или отсутствия Любви.
Страх перед человеком, другим, непохожим на меня, неизвестным или заранее определенным негативно, заранее определенным опасным, – всегда конкретен, в отличие от различных тонких форм страха перед другими частями Мира. Поэтому способность или неспособность к Любви лучше всего определяется на базаре, в толпе, в толкучке. Так мы невольно сталкиваемся с очень разнообразными людьми. Вот почему хозяин караван-сарая опознал Мастера, духовного человека, через Любовь, с которой он посмотрел на чайную чашку.
А теперь представьте, что прямо на вас движется человек, совершенно, с вашей точки зрения, ужасный. Можно ли в этот момент вспомнить о Любви? Можно, потому что Любовь не умиление или умаление. Нужны не сюсюканье, не жалость, не другие формы умаления, то есть деланья объекта маленьким и, таким образом, безопасным. Любовь требует безграничного мужества и смелости. Я бы даже сказал – дерзости. Встать один на один с Миром, сняв полностью дистанцию, – это очень серьезный поступок. И как только мы начинаем внутренне к этому примериваться, наше сознание тут же задает массу всяких вопросов типа: «А как быть в таком-то случае? А что делать, если…?» и т. д. – это только для того, чтобы убежать от «примерки» такой ситуации. Мы всегда прячемся за эти наши «как?», когда точно знаем что и зачем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});