подарки, цветы. В тот день я позвонила Якову Леонидовичу в Ленинград, но трубку сняла незнакомая женщина. Оказалось, что он скончался месяц назад.
В тот день я познакомилась с Виктором.
Гриша привел его прямо в гримерку. Не скажу, что я моментально влюбилась в Громова, несмотря на его смазливое лицо. Но он, конечно, впечатлял. У него была такая харизма, что устоять было невозможно. Он поздравил меня с двадцатилетием, сказал, что работает спецкором в газете «Правда», а в ресторан пришел с коллегами обмыть премию. Он и раньше здесь бывал, видел меня и в какой-то момент понял, что хочет погулять со мной по Москве. Просто так, без всякого смысла, без осмотра достопримечательностей. Просто потопать ножками по дороге, не сворачивая и держась за руки…
Так и вышло. Мы очень здорово погуляли. Потом снова погуляли. Потом снова. И еще раз, и еще. Он ничего не требовал, даже не пытался поцеловать меня. Иногда мне на ресторанной кухне оставляли сверток с продуктами, и однажды там оказался цыпленок табака. Мы съели его, сидя на ступенях Библиотеки имени Ленина. Тогда еще остановилась милицейская машина, из нее вышли милиционеры, которые решили, что мы пьяны. Но Громову удалось их убедить в том, что мы не пьяные, а голодные и влюбленные.
Он много рассказывал о своей работе, но чаще просто описывал свои командировки за рубеж. Было очень интересно, я же, кроме Ленинграда и Москвы, нигде не была.
А спустя полгода он сделал мне предложение. «Давай, Алка, жить вместе! У меня на Кутузовском большая квартира, тесно не будет! Захочешь – распишемся. А сейчас поехали ко мне, а? Только представь: мы будем видеться каждое утро, а не только по вечерам».
– С юмором у него тоже было все в порядке, – заметил Стас.
– О, с этим трудно поспорить, – согласилась Алла Константиновна.
– Вы сразу согласились переехать к нему? – спросил Гуров.
– Мы же взрослые люди. Мне было двадцать, а ему двадцать шесть. Молодыми, конечно, были, но, понимаете, Виктор излучал уверенность и стабильность. И дело не в том, что я получала московскую прописку. Вовсе нет. Гриша меня из дома своей мамы не выгонял. Просто мне самой вдруг показалось, что Виктор не просто так появился в моей жизни. Это был следующий новый шаг. С прекрасными, как мне тогда казалось, перспективами.
Так я очутилась в этом доме. Вот в этой самой пятикомнатной квартире, в которой живу до сих пор. Громов сразу же прописал меня здесь. В день переезда я взяла выходной, мы пригласили гостей. Гриша Шевадзе тоже пришел. Привел с собой новую солистку ансамбля, мою ровесницу. Она, как и я, приехала покорять Москву, но оказалась на сцене не потому, что имела хороший голос, а потому, что понравилась нашему конферансье. Позже она вышла за него замуж, родила ребенка, а потом подала на развод, во время которого обобрала мужа до нитки.
В тот вечер Гриша сказал мне, чтобы я всегда помнила о том, что он поможет. Хороший был человек. Мне вообще везло на людей, знаете ли. Я эту фразу, наверное, уже несколько раз произнесла.
Ланская выпрямилась и посмотрела в сторону окна:
– Душновато, не находите? Открою балконную дверь?
– Я не против, – с облегчением выдохнул Стас, снимая ветровку.
Алла Константиновна отворила балконную дверь, и в тот же момент в комнату ворвался громкий шум. Кутузовский проспект, наполненный транспортом, в конце дня превращался во что-то живое и издавал множество звуков, которыми наполнен любой мегаполис. Окна квартиры как раз выходили на проспект, и до того как Алла Константиновна открыла дверь, шум машин был не слышен – он лишь напоминал о себе тихим и непрерывным дальним гудением.
– Не громко? – озаботилась Ланская, все еще стоя на пороге балкона. – Я-то привыкла, а вот вы как?
– Нормально, – ответил Стас.
– Не мешает, – поддержал его Гуров. – Кажется, Алла Константиновна, мы добрались до самого важного.
– Наверное. Вам виднее.
Она не стала возвращаться к дивану. Так и осталась стоять перед балконом, удерживая рукой вздымающуюся от сквозняка занавеску.
– Громов не звал меня замуж. Но я хотела. Но он не звал, понимаете? Даже не намекал. При этом у меня не было ощущения, что меня используют. Вот такая вот путаница. В конце концов, если бы он считал меня за девушку легкого поведения, то не стал бы прописывать в квартире, верно? Я была знакома с девчонками, которые промышляли проституцией. Никому из них так, как мне, не повезло.
Громов меня любил. Я не придумываю и не додумываю. Мы были самой настоящей семьей, только без колец на безымянных пальцах. Он ревновал меня к моей работе, но вскоре и сам понял, что это глупость. Я тоже могла передумать всякое, когда он отчаливал в очередную командировку. Иногда он отправлялся туда не один, а с коллегой. Ой, как меня это бесило… Но что я могла сделать? Только ждать и верить. Потому и ждала. И всегда дожидалась.
«Вот так вот положишь жизнь на плаху ради другого человека, а какой-то придурок в милиции ткнет тебя мордой в стол, – подумал Гуров. – Без бумажки ты букашка… Чертова система».
Рядом с балконом, на журнальном столике, стоял старый пузатый телевизор. Не сходя с места, Ланская протянула руку и взяла с него пачку сигарет и зажигалку. Закурила, не предложив гостям присоединиться.
– В общей сложности мы прожили десять лет, – продолжала она. – Конечно, конфликтовали, но ссоры не были серьезными. Меня все устраивало. Но иногда Виктор пропадал.
– Уходил из дома?
– Не на неделю или месяц – на день или два. Так было с самого начала, но я сперва не обращала на это внимания. Позже он объяснял, что такое с ним бывает: то внезапно решили с коллегами рвануть к кому-то на дачу или закатиться в баню, то возникла срочная работа, и начальство срочно отправило его куда-то в командировку. Правда, никаких вещей с собой он никогда не брал. Но после каждой отлучки выглядел измученным и напряженным. А потом все снова приходило в норму до следующего раза.
– Вы не расспрашивали его об этих поездках? – спросил Гуров.
– А зачем? Видно же было, что не расскажет. Да и объяснял он всегда, что был с такими-то там-то. Все вопросы отпадали. Я верила ему на слово и ни в чем не подозревала. Или хотела верить…
– С какой периодичностью случались эти «походы в баню» или «срочные задания» шефа?
– Не так уж и часто. Раз в месяц или два. Но отлучался он постоянно в течение