Читать интересную книгу Все новые сказки - Нил Гейман

И глаза.

Они всегда говорят обо всем лучше всяких слов. По крайней мере для меня.

И я решил попытаться.

Я пошел за новой порцией латте и, возвращаясь, уронил на нее салфетку. Извинившись, подобрал ее и с улыбкой сказал, глядя на бумаги на столе:

— Моя подруга учитель. Она ненавидит планы уроков. Просто терпеть не может. Никогда не знает, что с ними делать.

Ей не хотелось, чтобы ее беспокоили. Но даже в ее мире существуют некие правила приличия и социального поведения, поэтому она вынуждена была поднять темно-карие тревожные глаза и ответить:

— Да, это бывает довольно обременительно. Но наш школьный совет настаивает.

Пусть и неуклюже, но все-таки лед был растоплен — у нас происходило что-то вроде беседы.

— Я — Мартин Коубел.

— Аннабель Янг.

— Где вы преподаете?

Оказалось, в Уэтерби в Северной Каролине, примерно в часе езды от нашего Роли, а здесь она на конференции.

— Пэм, моя подруга, преподает в начальной школе. А вы?

— В средней.

Самый неустойчивый возраст, подумал я.

— Она тоже подумывает о том, чтобы преподавать в средней школе. Устала от шестилеток. Я смотрю, вы целиком отдаетесь работе, — кивнул я на бумаги на ее столе.

— Стараюсь.

Я секунду колебался.

— Послушайте, раз уж случай свел нас… Если бы я дал вам номер телефона — вы не могли бы, если это, конечно, вас не очень затруднит, позвонить Пэм — разумеется, если это вас не обременит. Помочь ей советом или рекомендацией. Буквально пять минут. Что-нибудь о средней школе, какие-то ваши соображения.

— Ну, я, право, не знаю… Я работаю в средней школе около трех лет.

— Прошу вас, подумайте. Я оставлю вам номер телефона. Мне кажется, вашего опыта вполне достаточно, чтобы дать ей совет, стоит ли все это затевать.

Я вынул визитную карточку:

Мартин Дж. Коубель

магистр психологии, поведенческая терапия.

Специализация: умение владеть собой и самоконтроль.

Написал «Пэм Роббинс» наверху, рядом с домашним телефоном.

— Я подумаю, чем могу вам помочь. — Она сунула карточку в карман и вернулась к своему кофе и плану урока.

Я знал, что сделал все, что мог. Любой мой следующий шаг показался бы ей настораживающим и мог испугать ее.

Через пятнадцать минут она взглянула на часы — очевидно, конференция, на которую она приехала, должна была продолжиться после перерыва. Она послала мне равнодушную улыбку:

— Приятно было познакомиться.

— Взаимно, — ответил я.

Аннабель собрала со столика бумаги и запихнула в свою спортивную сумку. Когда она встала, мимо проходил подросток и слегка толкнул ее рюкзаком, который болтался у него на спине. Я видел, как ее глаза метнули на него взгляд, который был мне так знаком.

— Господи Иисусе, — прошипела она, — ты просто не умеешь себя вести!

— О, мэм, простите…

Она отмахнулась от бедного ребенка. Гордо прошествовав к прилавку, добавила в свой кофе еще молока, вытерла рот салфеткой, выбросила салфетку в урну и, не оглядываясь ни на меня, ни на кого-либо еще, вышла из кафе.

Я отсчитал тридцать секунд, чтобы она отошла от дверей, и подошел к урне. Глядя в отверстие урны, я без труда увидел то, что ожидал: моя карточка валялась там вместе с салфеткой.

Нужно было найти другой подход.

Ведь я не собирался бросать начатое. Слишком высоки были ставки — для нее самой и для ее близких.

Но теперь требовалось некоторое изящество. Я давно убедился, что потенциальным пациентам нельзя просто выкладывать все как есть: что их проблемы — это не результат детских страхов или неправильных отношений, а нечто, сидящее глубоко внутри, как вирус, и портящее жизнь.

Во времена Средневековья могли бы сказать, что эта учительница одержима, что в нее вселилось нечто и так далее. Конечно, в наше время подход к этому совсем иной, но это не значит, что явления не существует и что можно расслабиться.

Аннабель Янг находилась под влиянием «неме».

Этот термин введен доктором Джеймсом Федером, Вашингтон, штат Колумбия, известным биологом и исследователем. Он придумал это слово, соединив в нем значение слова «негатив» и «мем»[86] — название стремительно растущего и набирающего обороты культурного явления. Мне лично кажется, что ссылка на «мем» слегка вводит в заблуждение, ибо предполагает что-то более абстрактное, чем «неме». В своей большой книге по этому вопросу, изданной несколько лет назад, я определяю неме как «дискретное тело неосязаемой энергии, которая вызывает чрезвычайные эмоциональные ответы в людях, приводящие к поведению, как правило разрушительному для хозяина и общества, в котором он живет». Но «неме» — очень удобный термин, врачи и исследователи, знакомые с этим явлением, называют его именно так.

Это слово нейтрально описывает научное, доказанное явление, избегая при этом исторических терминов, которые загрязняли язык в течение многих веков. Избегая таких слов, как духи, призраки, демоны, сверхъестественные сущности (как у Рудольфа Отто[87]) или голодные духи в буддизме, белые леди или японские урии. И этих названий десятки. Домыслы и суеверия — результат неспособности объяснить явление «неме» с научной точки зрения. Как часто случается, пока явление не изучено, объяснено и классифицировано, недостаток информации заполняет фольклор. Вспомнить хотя бы существующие веками убеждения, что в неживом может зародиться живое, что из камня, к примеру, может появиться живое существо — люди верили в это тысячелетиями, и их вера даже подкреплялась наблюдениями: в гниющей воде или еде вдруг появлялись личинки или другая жизнь. И только после того как Луи Пастер доказал, что для появления какой-либо жизни нужны зачатки этой жизни, пусть невидимые для человеческого глаза, только после этого старые представления стали отмирать.

То же самое с «неме». Раньше было удобно объяснять это явление присутствием призраков и каких-нибудь духов. Но теперь мы знаем об этом больше.

Когда я был ребенком, я никогда не слышал о подобном — о том, что теперь называется «неме». До того самого момента, как столкнулся с ним, когда погибли мои родители и брат.

Конечно, вы можете сказать, что мою семью просто убил один человек.

Мне было шестнадцать, когда это случилось.

Мы смотрели игру, в которой участвовал Алекс — он занимался баскетболом в нашей школе. Мы с отцом подошли к стойке с хот-догами, где стоял он — отец одного из тех, кто играл в команде соперников, стоял и потягивал кока-колу. Внезапно с этим человеком что-то случилось — он стал меняться… я прекрасно это помню: он резко перешел от расслабленного и приветливого состояния к состоянию бешенства. И глаза — его глаза изменились. Изменился даже цвет — они стали гораздо темнее и очень злыми. Я видел, что происходит что-то неладное, почувствовал исходящий от него холод — и отошел подальше.

Этот человек был в бешенстве. Ему что-то не понравилось в судействе — и он громко выкрикивал ругательства в адрес судей, команды Алекса, нашей трибуны. В гневе он натолкнулся на моего отца и пролил содовую ему на ботинок. Виноват был он, но он начал орать на отца, который вступил было в перепалку, но скоро понял, что этот человек не контролирует себя, и мы вернулись на свои места.

После игры я все еще испытывал беспокойство, хотя инцидент, казалось бы, был исчерпан. Оказалось, не зря. Этот человек отправился за нами на стоянку и начал орать, вызывая моего отца на драку. Его жена буквально повисла на нем и кричала, извиняясь, что он никогда так себя не вел и она не понимает, какая муха его укусила. «Заткнись, сука!» — и он ее ударил.

В шоковом состоянии мы залезли в машину и уехали.

А через десять минут в нас врезался на полной скорости автомобиль. Никогда не забуду лицо сидевшего за рулем — того самого человека со стадиона, который намеренно преследовал нас.

Потом, на суде, он со слезами говорил, что не понимает, как это могло произойти. Что это было похоже на одержимость. Его оправдания ему не помогли — он был признан виновным в непредумышленном убийстве трех человек.

Когда вышел из больницы, я не мог выкинуть из головы произошедшее. Мне было совершенно очевидно, что тот человек изменился в один момент, будто кто-то щелкнул выключателем.

Я начал читать о внезапных изменениях личности, о природе гнева и импульсах. В конечном итоге это привело меня к трудам доктора Федера и других исследователей, которые занимались этим вопросом.

Я внимательно изучил все теории, связанные с «неме». Версий происхождения этого явления несколько, лично мне самой логичной кажется следующая. «Неме» — это некий атавизм, остатки утраченного человеческого инстинкта. Оно было неотъемлемой частью психологического склада существ, предшествующих человеку разумному, и на определенном этапе было необходимо для выживания. В период зарождения человеческого разума гуманоиду нужно было порой вести себя агрессивно, совершать то, что сегодня мы называем «преступлением»: он должен был быть жестоким, жадным, безжалостным, импульсивным. Но по мере формирования и развития общества потребность в темных импульсах постепенно исчезала.