Она не хотела умирать. Смерти Айша не боялась, но нечто темное, пугающее и страшное, что шло рука об руку с Белой и что однажды она уже встречала, наводило ужас. Высокий воин Хальфдана выволок ее во двор, следом двое дюжих урман вытащили Слатича. Словен приходил в себя – стоял на подгибающихся ногах, бестолково мотал кудлатой башкой. На затылке рыжие волосы пропитались кровью. Видел он еще плохо – щурился, пытаясь сообразить, где он и с кем. Айша взяла его за руку, но кто-то из провожатых оттащил ее в сторону:
– Ишь, вцепилась… Топай!
Что-то округлое и тупое ударило ее меж лопаток. Едва не упав, Айша двинулась вперед, рассекая гудящую пчелиным роем толпу, как драккар рассекает белые буруны волн. Рядом, тяжело сопя, шел Слатич.
Ночь уже скатилась до половины – тьму рассеивал слабый лунный свет, но множество факельных огней стирали его, затаптывали, как грубый сапог охотника затаптывает робкий заячий след, В прыгающих бликах мельтешили лица – бородатые и совсем юные, безусые, бледные и румяные, злые и просто заинтересованные. Ни одного – сочувствующего. Айша не узнавала их, и, даже всматриваясь и отмечая знакомые черты, никак не могла вспомнить имен.
– Сжечь убийц! – выкрикнул кто-то, совсем молодой.
– Повесить! – откликнулся эхом другой, постарше.
Все уже знали, что она сделала, и ненавидели ее, и жаждали мщения даже не за ярла, а за себя, за обвинения, брошенные цриткой в лесу близ усадьбы, за свое поражение в битве, за позорное бегство, за страх, за то, что не умерли в бою, где остались многие родичи и друзья.
– Отдай ведьму нам, Ари. Она умрет медленно… – Перед Айшей возникло знакомое лицо, вытянутое, сухое, с маленьким носом и широко расставленными глазами. Она не помнила имени воина, но видела его в дороге.
Жар факела полыхнул ей в лицо, стер воспоминания. Высокий Ари ткнул притку в спину, заставляя идти дальше, рукой отодвинул заступившего путь воина, буркнул:
– Отойди!
Они вышли из усадьбы, повернули, зашагали вдоль городьбы. Любопытные отстали, теперь с Айшей и Слатичем шли только трое стражей да несколько чрезмерно озлобленных. В одном провожатом Айша признала раба Скъяльв – судя по выжженному на шее витому родовому клейму, – того самого гаута, который обвинял свою хозяйку в колдовстве. Гаут нервно тискал в пальцах тонкий ивовый прут, бегал взглядом по сторонам. В глубине темных зрачков плясало безумие. Айша знала этот взгляд – так смотрят жрецы-друиды пред тем, как свершить обряд жертвоприношения. Так же дрожат и суетливо перебирают пальцами, бессмысленно водят глазами, не цепляясь ни за что взглядом, на их щеках плавает лихорадочный румянец. Во время обряда они улыбаются про себя и, причиняя себе жуткую боль, громко смеются.
Многие считали, что из-за близости богов и духов друиды наделены даром не чувствовать боля, но дед говорил, что на самом деле друиды просто с малолетства едят пред обрядом особые грибы – самоеды или мушиные. Это ядовитые грибы, но когда их правильно собирают, сушат и понемногу едят с самого рождения, то не умирают сразу, а лишь укорачивают жизнь. Съедая душу, грибы подводят друида так близко к кромке живого мира, куда не в силах заглянуть ни один человек. Айша не верила деду, пока сама не увидела, как жрец, живущий у Чистого ручья, прежде чем поднести Велесу свою кровь, подсыпал самоеды в жертвенную еду. Дед говорил, что если друида лишить этих грибов, то он впадет в безумие, будет кататься по земле, выламывать руки и ноги и кусать сам себя, словно дикий зверь, потому что незримые навьи[165], от которых он сберегается грибным ядом, настигнут его и начнут рвать на куски его тело…
Раб был близок к этому – Айша видела, как разгорается лихорадочный блеск в его глазах и гримаса боли перекашивает лицо.
– Сюда, – сказал раб и отвел в сторону ветви кустарника.
«Он – показывает путь», – поняла притка. Немудрено – ведь пришлые воины не ведали усадьбу Скъяльв. Только живущий здесь мог указать место, где была выкопана яма для пленников или где полагалось казнить ниддингов[166].
Высокий Ари заглянул под куст, ногой отодвинул прикрывающий яму деревянный щит. Круглая черная дыра уставилась на притку страшным бездонным оком. Издалека наплыла мертвенная тень, придавила к земле.
Двое воинов подтолкнули Слатича к краю ямы, принялись обматывать его веревками вокруг пояса. Слатич не сопротивлялся – после удара по голове он был слишком слаб. Прежде чем спуститься в зияющий провал ямы, Слатич оглянулся, чиркнул взглядом по замершей в ужасе притке, открыл рот, словно хотел что-то сказать.
Блеском молнии, быстрым и отчетливым, в голове Айши всплыло прошлое – маленький мальчик на краю такой же ямы, его босые ступни на деревянной опалубке, рубашка, разорванная по всей спине, кровоподтек на скуле и еще один – синий и большой, несущий след чьих-то пальцев – на шее. Прекрасная и страшная женщина, с длинными распущенными волосами… Ряды бус на ее груди гремят, подпрыгивают… Она скалит белые зубы, смеется. Из глаз мальчика текут слезы, он не хочет лезть в яму. «Не надо… – шепчет он, и, утешая его, ветер треплет тонкие каштановые волосы на его макушке. – Не надо, мама… прости… » Женщина хохочет, вытягивает руки. На ее запястьях бренчат браслеты. Ее скрюченные пальцы толкают мальчика в спину. Взгляд мальчишки касается Айши, губы шевелятся. «Сестра… » – понимает она его зов и бросается вперед, но поздно – мальчик уже исчез в яме, остался лишь его крик – отчаянно громкий. Крик перебирает ветви старой осины, плачет в болотном мху, перекатывается по крышам изб, шныряет по давно опустевшим домам, будто потерявшийся пес. А женщина оборачивается к Айше. В ее темных глазах плавает смерть. «Не бойся, – говорит женщина и протягивает к Айше руки: – Там тебе будет лучше, чем здесь… Я знаю». Браслеты звенят…
– Ступай. – Толчок в спину прервал цепь воспоминаний, стер бледное лицо неведомой женщины, ее пустые глаза, черные волосы, красную юбку с волчьей опушкой по подолу. Притка вновь очутилась на урманской земле, пред ямой, куда, словно большое полено, спускали обездвиженного Слатича. Словен был тяжелый – оба воина, удерживающие веревки, кряхтели, потихоньку опуская пленника вниз, в сырую тьму. Вытягивая тощую шею, раб-гаут заглядывал в яму, кусал тонкие губы.
Ари вновь подпихнул притку:
– Иди!
«Да, – подсказала память, – Все было именно так, „Иди“, – произнесла та женщина, толкнула ее, а потом…»
Тело Айши содрогнулось, стряхнуло оцепенение.
– Нет! – взвизгнула она, метнулась в сторону, прочь от Ари. Тот выругался, одной рукой сграбастал ее за шиворот, потащил к себе, другой рукой вытягивая меч.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});