Читать интересную книгу Круг - Бернар Миньер

— И куда же мы направляемся?

— Езжай.

Они въехали в город, Сервас по-штурмански коротко давал указания своему лейтенанту. После разговора с Лаказом энтузиазма у него поубавилось; он не понимал, почему депутат так упорно отказывается говорить, где был в тот вечер. Что-то тут нечисто. У Лаказа есть веские причины хранить молчание. Убийцы себя так не ведут.

Впрочем, нельзя исключать и другой вариант: Лаказ искушен в этой игре, он политик, то есть лицедей и профессиональный лжец.

— Нам сюда, — сказал Сервас.

Университетский кампус стоял на одном из нависающих над городом холмов. Пять корпусов. Совершенно одинаковых. Они въехали на территорию через невысокие ворота, на которых висела табличка «Университетский городок Филиппа-Исидора Пико де Лаперуза», и припарковались под деревьями. Лужайки между зданиями были пустынны: учебный год на факультете естественных наук закончился, и большинство студентов разъехались. Все вокруг казалось заброшенным. Внешне длинное пятиэтажное здание с рядами широких окон выглядело очень авантажно, но, войдя в холл, они поняли, что красивый фасад — не более чем декорация. На стенах висели плакаты: «Мы платим за жилье — мы требуем положенных удобств», «К чертям тараканов!». Лифта не было. Они пошли по лестнице и убедились в справедливости требований: пластиковые натяжные потолки отклеивались, желтая краска на стенах облупилась, на двери душа висела табличка «Не работает». Сервас заметил на полу парочку резвых тараканов. Коллеги из наркоотдела назвали им номер комнаты. 211. Они остановились перед дверью. Внутри орала музыка. Эсперандье постучал и спросил, придав голосу «молодое звучание»:

— Хайзенберг, чувак, ты дома?

Обитатель комнаты вырубил музыку, и они секунд тридцать гадали, ушел Хайзенберг через окно или нет. Потом дверь распахнулась: на пороге стояла тощая девица в майке и шортах. Крашеные белые волосы с черными корнями торчали в разные стороны. Руки у нее были такие худые, что под загорелой кожей проглядывали кости и вены. Она моргала мутными, какого-то неопределенного цвета глазами, пытаясь разглядеть лица незваных гостей.

— Хайзенберга нет? — спросил Венсан.

— Кто вы такие?

— Сюрприз! — весело провозгласил лейтенант, показал удостоверение и отодвинул блондинку, чтобы войти.

Стены были завешаны фотографиями, постерами, афишами и проспектами. Эсперандье узнал Курта Кобейна, Боба Марли и Джимми Хендрикса, идолов молодого поколения, одержимого свободой и увлекающегося наркотиками — тот еще парадокс… Он сразу опознал пропитавший комнату запах: ТГК, тетрагидроканнабинол, в просторечье — гашиш.

— Так что, Хайзенберга нет?

— А зачем?

— Тебя это точно не касается, — ответил Венсан. — Ты его подружка?

Она одарила их ненавидящим взглядом.

— Вам-то что?

— Отвечай на вопрос.

— Отвалите.

— Только после того, как поговорим с ним.

— Вы не из отдела. — Она не спрашивала — утверждала.

— Нет, из уголовного розыска.

— Позвоните им, они скажут, что Хайзенберга трогать нельзя.

— Откуда тебе знать? Он что, твой дружок?

Девушка не ответила, только посмотрела нехорошим взглядом, а потом объявила:

— Я сваливаю.

Блондинка шагнула к двери, Эсперандье схватил ее за запястье, она ощерилась и до крови расцарапала ему предплечье.

— Черт! Мерзавка меня располосовала!

Венсан схватил девушку за другую руку и сильно сжал. Она отбивалась, как разъяренная тигрица.

— Отпусти, грязный легавый! Убери от меня свои мерзкие грабли, ублюдок!

— Успокойтесь! И заткнитесь, если не хотите, чтобы мы вас «закрыли»!

— Я ничего не знаю! Не имеете права так обращаться с женщиной! Отпустите, дерьмаки!

Она шипела и плевалась, как взбесившееся животное. И в тот момент, когда Сервас собрался помочь лейтенанту, со всего размаха ударилась головой об стену.

— Вы меня ударили! — заорала она. — У меня кровь! На помощь! Насилуют!

Эсперандье попытался закрыть ей рот ладонью, чтобы вопли не взбудоражили немногих оставшихся обитателей здания. Она тут же его укусила. Он дернулся, как от удара электротоком, и размахнулся, собираясь влепить ей оплеуху, но Сервас удержал его руку.

— Нет.

Майор отпер дверь, и девушка немного успокоилась. Ее глубоко посаженные глазки метали молнии, она понимала, что попала в ловушку. Лоб у нее кровоточил, на запястьях остались следы от захвата Эсперандье.

— Мы хотим просто поговорить с Хайзенбергом, — спокойно сказал Сервас.

Девушка присела на край кровати, откинула назад голову и начала промокать кровь на лбу полой майки, выставив напоказ крошечную грудь в лиловом лифчике.

— Что вы хотите ему сказать?

— У нас есть вопросы.

— Я — Хайзенберг.

Сервас и Эсперандье переглянулись. На мгновение им обоим пришла в голову мысль, что девица их морочит, но Сервас понял, что это не так. Наркополицейские не сказали, что Хайзенберг — женщина; они наверняка здорово веселились, представляя, какие лица будут у коллег-соперников, когда они «познакомятся» со строптивым осведомителем.

— Сажайте, я все равно не стану отвечать. У меня договор. Это даже где-то записано.

— Мы о нем и слыхом не слыхивали.

— Да вы что? Мне очень жаль, но это работает именно так, парни. Я беседую только с людьми из наркоотдела. Вы не имеете права так со мной обращаться!

— Вынужден тебя огорчить: правила изменились. Звони куратору, если хочешь. Давай. Пусть он подтвердит… Нам нужны ответы, у тебя больше нет иммунитета, так что одно из двух: либо отвечаешь, либо отправляешься за решетку.

Девушка сверлила сыщиков злыми зелеными глазами, пытаясь понять, не блефуют ли они.

— Звони куратору, кому сказано! — Сервас решил надавить.

Она сдалась.

— Что вам нужно?

— Задать несколько вопросов.

— Каких еще вопросов?

— А вот каких: Поль Лаказ — твой клиент?

— Что-о-о?

— Поль Ла…

— Цыпленочек, я знаю, кто такой Поль Лаказ. Вы что, издеваетесь? Думаете, такой, как он, стал бы рисковать, заправляясь у меня? Вы совсем охренели?

— Кто у тебя покупает? Студенты?

— Не только. Шантрапа из Марсака, элегантные богачки с уродливыми рожами, даже рабочие: в наше время кокаин демократизировался — как гольф.

— Ты небось хорошо успеваешь по социологии, да? — съязвил Эсперандье.

Она даже взглядом его не удостоила.

— Как у тебя все устроено? — спросил майор. — Где ты держишь товар?

Она объяснила, что ей помогает «кормилица», так полицейские называют человека, который соглашается брать на хранение товар. Как правило, на такой риск идут нарики в обмен на несколько доз. «Кормилица» Хайзенберга наркоманкой не была: восьмидесятитрехлетняя дама жила одна в собственном доме, и дилерша раз в неделю забегала к ней поболтать.

— У тебя есть список клиентов? — продолжил допрос Сервас.

— Что? — Она вытаращила глаза от изумления. — Нет, конечно!

— Знаешь Марсакский лицей?

Она взглянула на него с подозрением.

— Ну-у…

— Среди твоих клиентов есть лицеисты?

Она кивнула, и Сервас угадал вызов в ее взгляде.

— Угу.

— Что? Не слышу…

— Не только лицеисты…

Мартен ощутил холодок возбуждения.

— Преподаватель? С какого факультета?

Она даже не пыталась скрыть торжествующую улыбку.

— Вот именно, преподаватель. Из Марсака. Из лицея для избранных. Не ожидали?

Сервас смотрел ей в глаза, прикидывая, не блефует ли она.

— Имя! — потребовал он.

— Ну уж нет. Я не стукачка!

— Да что ты! А как же договор с наркоотделом?

— Это совсем другое! — оскорбилась дилерша.

— Знаешь Юго Бохановски?

Она кивнула.

— Давида Жембо?

Тот же ответ.

— Назови имя преподавателя. — Мартен гнул свою линию.

— Не могу, дружок.

— Все, с меня довольно… Ты отнимаешь у меня время… В наркоотделе на тебя есть дело — толстое, как том Талмуда. На сей раз судья не будет таким снисходительным: стоит нам позвонить — и он тебя упечет на… в общем, не на один день.

— Ладно, будьте вы прокляты! Ван Акер.

— Что ты сказала?

— Франсис ван Акер. Так его зовут. Уж не знаю, что он преподает в лицее. Тип с бородкой, воображает, что он — пуп земли.

Сервас молча смотрел на девушку. Франсис… Как ему раньше не пришло в голову?

Их четверо в машине. Они едут очень быстро. Слишком быстро. Ночь. Дорога петляет по лесу, стекла опущены. Ветер ерошит им волосы. Марианна сидит рядом с ним на заднем сиденье, он вдыхает клубничный аромат ее шампуня. Фредди Меркьюри спрашивает, кто хочет жить вечно, а Стинг интересуется, любят ли русские детей. За рулем Франсис.