скажет сам, но Линь-Линь не пожелала услышать мои слова о необходимости соблюдения законов той страны, в которой ты живешь. Она весьма юна и достаточно беспечна, и как многие юные одарённые существа, считает, что нет никого сильнее, хитрее и изворотливее неё, но это не так. После нападения на даму-некроманта, — тут Фань-Фань легко поклонилась мне, — она отлёживалась несколько дней. А после того, как её побили двое некромантов разом, сбежала, и я полагаю, что снова отлёживается в каком-то убежище. Так же я полагаю, что если в том есть необходимость, то её можно будет найти.
Она замолчала и поклонилась Болотникову — мол, спрашивайте, если что-то нужно.
У меня возникло множество вопросов, и первый — почему столь могущественное существо было вынуждено бежать, но я здесь не главная, пускай сначала спрашивают другие.
— Что же, выходит, вы были приближённой Императрицы-Орхидеи? — спросил Болотников.
— Всю её придворную жизнь. А до того — её свекрови. И… некоторых других.
Сколько-сколько ей лет? На вид — юна и прекрасна, едва ли не моложе меня.
— И отчего вы не остались в Запретном городе после смерти вашей… покровительницы? Подопечной? — продолжал расспрашивать Болотников.
— Оттого, что у тех, кто рвался к власти, тоже были приближённые демоны, — пожала плечами Фань-Фань. — И я вовсе не желала выяснять, кто сильнее. Я покинула Поднебесную — и никого не волнует, где я и что со мной. Вот если бы я осталась, тогда многим было бы важно, с кем я и кого готова поддержать. А я пока… не готова поддержать никого.
Вроде бы кто-то говорил, что в Китае неспокойно? Не то прямо революция, не то что-то, очень похожее? И она не захотела поддержать ни одну из сторон? Что ж, я её понимаю.
— И после Запретного города — вы готовы жить здесь, у нас? — кажется, Болотников всё ещё не до конца верил в сказанное.
Но моё внутреннее ощущение говорило, что Фань-Фань сейчас правдива.
— Готова, — кивнула она. — Здесь тихо и спокойно, и я могу заботиться только о себе… могла. Сдаётся мне, теперь уже нет.
— И… в каких же делах вы способствовали Дмитрию Львовичу? — был следующий вопрос.
— В делах, касающихся моих соотечественников, и только, — она смотрела прямо и не отводила взгляда.
— Ну что, Львович, рассказывай и ты, — теперь Болотников вцепился взглядом в Черемисина.
— Госпожа Фань-Фань всё сказала, — мрачно ответил тот.
— Да нет, не всё. Лисицу-то ты где отыскал?
— В Нижнеудинске. Пробиралась по железной дороге на запад, дурила головы и служащим, и жандармам, и я так понимаю, что временами кого-то ела. Увидел — прикидывалась потерявшейся китаяночкой, строила глазки, никак не ожидала, что заговорю с ней по-китайски. Согласилась следовать в город со мной. Я и знать не знал, кто она такова и чем опасна, свои хвосты она мне ни разу не показывала. Привёз домой, показал госпоже Фань-Фань, сказал — бери себе в услужение, если хочешь, куда её девать-то теперь, далеко ж не уедет, поймают, не пожалеют. Госпожа глянула и велела ей в комнату зайти, и дверь за собой заперла. Я думал, они там сожрут друг друга на месте, так орали, и я ни словечка не понял. Но потом отперли дверь, и госпожа сказала, что Линь-Линь остаётся. Но ей не дозволено покидать пределы дома — так и сказала прямо, не дозволено. Но куда ж там не дозволено, она ж такая, ты в дверь — она в окно. Сбегала, возвращалась. Я и не думал, что все наши жертвы — от неё. Думал — просто дурная, потому что молодая и потерялась. А она, значит, не потерялась и не молодая, а просто дурная. Тьфу.
— Скажите, госпожа Фань-Фань, отчего ваш соотечественница выходит на охоту за людьми? Она в самом деле рождена тёмной и злобной? Или же дело в другом? — продолжал спрашивать Болотников.
— Она молода и бестолкова, — отрезала Фань-Фань. — И делает это потому, что может. Да, человеческая жизнь и человеческая душа даёт силы и мощь, и в давние времена случалось, что иные представители нашего народа принимали жертвы от людей. Но мир меняется, и если мы хотим остаться в нём, нужно учиться жить с людьми. Линь-Линь молода, ей всего семьдесят с чем-то человеческих лет. Она не умеет и не желает удерживать свою природу, её большая сила вскружила ей голову, и она решила, что всемогуща. И она вознамерилась разыскать своего воспитателя и опекуна Цинь-Циня, который не так давно пропал на север от наших краёв, следы его терялись где-то по железной дороге. Она никак не могла подумать, что слухи о её делах приведут сюда того, кто виновен в развоплощении Цинь-Циня.
— Как так вышло, что его везли в Москву в клетке? — спросила я.
— Племянник императрицы так выразил своё уважение князю, что долгое время провёл в Запретном городе от имени вашего императора. Конечно же, он полагал, что Цинь-Цинь сожрёт князя, но вышло иначе.
— И… наша лисица хотела отомстить?
— Хотела, да.
— И, полагаю, отомстила? — подключился Болотников.
— Вполне.
— И где же она теперь?
— Я думаю, неподалёку, — ответила Фань-Фань.
— Неподалёку — это значит в городе, или? — Болотников не сводил с неё недоверчивого взгляда.
— И в городе, и не очень далеко от дома господина Черемисина. Или же отсюда. Есть некий предмет, без которого она не покинет город ни за что. Он ей… очень важен, и сейчас находится у меня. Линь-Линь будет стараться забрать его во что бы то ни стало.
— Что это за предмет и почему он ей так важен?
— Поверьте, важен, — кажется, в этом вопросе Фань-Фань не готова делиться подробностями?
— И вы можете показать его нам?
— Показать — могу, — кивнула она. — Но отдать не отдам.
И легко улыбнулась.
— Отчего же? Не доверяете? — сощурился Болотников.
— Считаю, простите и не держите зла, что должна сама видеть, как вы будете говорить с Линь-Линь. На мой взгляд, она была неправа, и вам есть, за что спросить с неё. И она должна ответить. Но я буду при том, и прослежу, чтобы… чтобы все остались благополучны. Уже достаточно смертей, не следует их множить.
— Её же невозможно убить? — влез Пантелеев.
— Но