Она подошла к покрытому изморозью узкому окошку башенки. Тим вышел из подъезда и поднял голову. Алиса прижалась лбом к стеклу. Он остановился и смотрел на нее, задрав голову, до тех пор, пока она не засмеялась и не отошла от окна.
И в эту минуту – когда он шел по Кривоколенному переулку, а она снова смотрела на него в окно, подойдя потихоньку, чтобы он не заметил ее снизу, – в эту минуту она вдруг поняла, откуда знает, что ей надо делать в каждую следующую минуту!
Это происходило с нею впервые, но она сразу поняла это так ясно, как будто знала с рождения.
Все, что было связано с ним, было то самое, что ведет человека по жизни. То самое главное – необъяснимое, пока не коснется твоей жизни, но совершенно непреложное и понятное без объяснений с той минуты, когда это прикосновение произойдет.
Алиса вдруг вспомнила, как, когда была маленькая, расспрашивала маму, каким образом женщина узнает, что у нее уже начались роды. Элен Хадсон с соседнего ранчо родила своего первого ребенка, это случилось почему-то не днем, а ночью, и ведь она спала, и как же она узнала, что ребеночек родится вот-вот и пора ехать к врачу?
– У нее начались схватки, – объяснила в ответ на Алисин вопрос мама. – И она сразу поняла, что скоро родит.
– А как она поняла, что у нее начались схватки? – не отставала Алиса. – Ведь она никогда раньше не рожала. А вдруг бы она перепутала, и это оказались бы не схватки, а что-нибудь другое?
– О, это ни с чем не перепутаешь! – засмеялась мама. – Когда начинаются схватки, даже в первый раз, это понятно сразу.
То, что происходило с Алисой теперь, было сродни родовым схваткам, потому что тоже было понятно сразу. Оно не допускало неточностей и не требовало объяснений.
Она так взволновалась, поняв это, что ей стало необходимо что-нибудь делать, чтобы немного успокоиться. Она подошла к книжным полкам, скользнула по ним взглядом, как будто в самом деле собиралась читать, хотя ее способность к чтению была сейчас не больше, чем у трехлетнего ребенка, да и потребность, пожалуй, тоже.
Она взяла с полки первую попавшуюся книгу, открыла, полистала. Это была русская книга, но английского поэта. Переведенные на русский стихи были очень простыми – про небеса в две краски, как масть скота, и форели крап алый во влаге ледяной, и опавших каштанов жар, и еще про многое, чем разнообразен мир и за что человек благодарит Бога, создавшего мир пестрым…
Она не ожидала, что стихи могут увлечь ее сейчас, но это произошло. Она отложила книгу, только когда дочитала до последней страницы; голова у нее кружилась. Ее охватила даже некоторая растерянность: хотелось то ли читать эту книгу снова, с начала, то ли взять другую, которая оказалась бы не хуже. Она взяла с полки другую книгу, открыла… И тут же поняла, что это не книга, а тетрадь в твердом переплете. В ней тоже были стихи, но написаны они были от руки.
Алиса читала их, стоя у книжной полки, потом села на пол у ножки стола и продолжала читать. Она читала о том, как неосторожно и случайно упал на землю первый снег. Как он совпал с юностью. Как приходит время проститься с юностью, но снег еще лежит, еще не тает, и поэтому сердцу кажется, что и с юностью прощаться время еще не настало…
Все это было связано с Тимом, и не только тем, что было написано его рукою, но и множеством других, необъяснимых связей; она сразу поняла, что эти стихи написал именно он.
Стукнула в прихожей дверь. С трудом оторвав взгляд от рукописных строчек, с плывущей головой, Алиса захлопнула тетрадь и быстро положила ее на полку.
Она не понимала, много ли времени прошло с его ухода, и решила, что, может быть, он уже вернулся – пораньше, как обещал. Но, прислушавшись, поняла, что в маленькой, как спичечный коробок, прихожей появился не Тим.
В углу спальни стояла палка с привинченной к ней головой игрушечной лошадки. Алиса еще утром удивилась, откуда в доме, где нет детей, взялась эта игрушка. Теперь, обведя глазами обстановку и не найдя ничего поувесистее, она взяла палку-лошадку и неслышно вышла в переднюю комнату.
И чуть не столкнулась с женщиной, которая вошла туда из прихожей.
Увидев ее, Алиса оторопело остановилась. Но не потому, что испугалась, а только потому, что женщина эта была невыразимо прекрасна. Именно так – невыразимо; это тоже было слово из стихов, но ведь Алиса и провела все сегодняшнее утро за их чтением.
Она была высокая, статная, и ее темные глаза сверкали так, что казалось, с нею вместе в маленькую комнатку вошла сама жизнь. Каштановые волосы волнами падали на плечи короткой шиншилловой шубки, и изморозь таяла на этих блестящих волнах, превращаясь в переливчатые капли. Женщина смотрела на Алису удивленно, но ничего похожего на страх в ее глазах не было. Алисин страх перед появлением незнакомого человека в незнакомой квартире тоже сразу развеялся. Она взглянула на палку-лошадку, которую держала наперевес, и засмеялась.
– Вы подумали, это бандиты? – Женщина с алмазными каплями на волосах тоже улыбнулась. – Не бойтесь, откуда же им здесь взяться?
– Я не боюсь, – покачала головой Алиса. Она хотела сказать, что бандиты вообще-то вполне могли бы здесь взяться, как уже взялись однажды, но решила, что, раз женщина об этом не знает, то и не стоит ее информировать. – А вы не знаете, откуда здесь эта игрушка?
– От прежних хозяев. Тим пожалел выбрасывать. Он к таким вот глупостям чересчур трепетно относится. – В ее ярких глазах сверкнул интерес к Алисе. – Здесь еще елочные игрушки старые есть, он вам не показывал?
– Он не успел, – улыбнулась Алиса. – Я впервые появилась здесь только сегодня ночью.
– Тогда вам, конечно, было не до игрушек, – весело кивнула она. – Что ж, будем знакомы. Вера Игнатьевна Ломоносова. Как вы догадались по фамилии, мама вашего ночного приятеля. Можно просто Вера, не такая я еще старая.
– Я не догадалась по фамилии. – Алиса почувствовала, что сейчас расхохочется, хотя никаких причин для смеха вообще-то не было. – Я не знаю его фамилию. И он совсем не похож на вас, я не могла бы догадаться и по внешности. Меня зовут Алиса.
Она так привыкла к русской манере представляться, что даже не назвала свою фамилию.
– Лихая вы девушка, Алиса! – засмеялась Вера. – Приходите ночью к парню и даже фамилии не спрашиваете. Вы не из Прибалтики случайно? Говорите так…
– Из Америки.
– Вот что значит вырасти при советской власти. Когда слышишь акцент, мыслишь не дальше Эстонии. Хотя прекрасно понимаешь, что американку в Москве теперь встретить легче, чем прибалтышку. И что, Тимошка бросил вас одну и потащился в свою дурацкую конюшню? Господи, ну когда он научится правильно определять приоритеты!