Читать интересную книгу Детство Лермонтова - Татьяна Толстая

Миша перебил его:

— А сколько бы лесу надо было, чтобы построить тарханским крестьянам избы? Если срубить Долгую рощу, хватит?

Афанасий Алексеевич ответил, что, пожалуй, хватит, бабушка же рассердилась, что Миша слишком рано начал думать о делах взрослых. Совсем ему не следует мешаться в эти дела, а надо хорошенько учиться писать, считать и рисовать.

Миша и без напоминаний бабушки рисовал много и к ее именинам сделал большой рисунок карандашом, изображающий святую Елизавету.

Для дяди Афанасия Алексеевича Миша нарисовал на большом листе бумаги «Усекновение главы Иоанна Крестителя». Он выбрал эту картину в домовой церкви, заметив икону, где была изображена отрубленная голова, лежавшая на блюде. Мальчик заинтересовался сюжетом, и бабушка рассказала ему историю Иоанна Крестителя и полюбившей его царевны, которая, когда убедилась в том, что Иоанн ее не любит, велела отрубить ему голову. Елизавета Алексеевна вспомнила, что в имении у Афанасия Алексеевича есть высокая церковь в память Иоанна Крестителя, — Миша и сделал для дяди этот рисунок.

К брату Афанасию Алексеевичу бабушка с внуком постоянно ездили в дни семейных праздников. Из всех своих сестер и братьев Арсеньева больше всего любила брата Афанасия.

Миша любил гулять по усадьбе дяди. Дом Афанасия Алексеевича, расположенный на горе, над озером, окружен был с трех сторон густым сосновым лесом. Запах хвои смешивался с ароматом цветов, искусно и обильно рассаженных на клумбах, и в парке было так хорошо, что никуда оттуда не хотелось уходить, разве что из одной аллеи в другую!

Огромные сосны роняли благовонные длинные иглы на корни свои, похожие на ползущих змей, коричневые шишки сочились прозрачной, липучей, душистой смолой, и ходить в лесу было скользко, как по паркету.

За парком на несколько верст тянулись фруктовые сады. В доме Афанасия Алексеевича яблоки потреблялись в неимоверном количестве, но всех их съесть не могли и много еще продавали. От продажи яблок хозяин имел немалый доход. Он умел выращивать самые редкие сорта, скрещивал разные породы деревьев и добился того, что таких крупных плодов не было ни у кого в округе. «Фигурные» яблоки Афанасия Алексеевича известны были в столице, и их подавали на придворных балах. На некоторые особо ценные сорта яблок Афанасий Алексеевич надевал специальные сетки с рисунками; под жарким летним солнцем румяные яблоки вызревали с отпечатанными на кожице разными контурами, фигурами зверей, птиц, сердцами, пронзенными стрелой, разными буквами и вензелями. Эти яблоки, как искусный фокус, продавали за хорошую цену.

За помещичьими угодьями виднелось село, где было домов полтораста. Семьсот крестьян работали на одного помещика.

За версту от дома, в лесу, в нескольких потаенных местах, вырыты были теперь заросшие травой и кустарником большие ямы. На дне одной ямы был вырыт подземный ход, по которому можно было ползком добраться до пещеры, незаметной на лесных поворотах. Об этих норах говорили, что, судя по местности, там в старину обитали и таились разбойники, а потом, во время пугачевщины, спасался помещик с семьей.

Афанасий Алексеевич родился позднее и не знал наверное, кто из помещиков спасался в этих норах, но на всякий случай не велел эти норы засыпать, дипломатично говоря, что со временем они и сами осыплются. Таинственные подземелья волновали воображение Миши; он представлял себе разные сцены, дополняя их рассказами, слышанными в усадьбе.

Глава VII

Миша дарит Долгую рощу крестьянам

Когда возвратились в Тарханы, бабушка напомнила, что приближается Мишенькин день рождения, и спросила его:

— Чего тебе хочется, драгоценный мой? Что тебе подарить?

Миша задумался и наконец ответил:

— Ты, может быть, не захочешь мне сделать такой подарок… Бабушка, разреши мне один день поуправлять имением!

Бабушка рассмеялась и разрешила. Ей даже понравилось, что Мишенька захотел похозяйничать. Он настойчиво спросил:

— Мне можно будет сделать так, как я хочу?

— Ну разумеется! — согласилась бабушка.

Миша заволновался и сел писать; сосредоточенно и долго писал он что-то и прятал свои записи, а некоторые даже сжег на свечке.

На этот раз день рождения, восьмой год рождения Миши, праздновали не так торжественно, как в прошлом году, но опять так же съехались гости — родственники и соседи, — и весь тарханский дом был наполнен веселыми голосами приезжих.

Утро торжественного дня началось выходом в домовую церковь, куда собрались не только гости, но и крестьяне, в этот день освобожденные от работы.

Когда служба кончилась и бабушка занялась разговорами с поздравителями и со священником, мальчик быстро вышел на паперть, вынул из кармана большой сложенный лист бумаги, развернул его и громко воскликнул:

— Дорогие крестьяне!

Вокруг мальчика тотчас же образовалась толпа, и все притихли, желая услышать, что им хочет сообщить Михаил Юрьевич. А он, волнуясь, твердо объявил:

— Сегодня день моего рождения. Бабушка разрешила мне один день управлять имением, как я хочу. Поэтому объявляю свою волю…

И он сказал, что намерен подарить крестьянам Долгую рощу, для того чтобы они ее срубили и выстроили себе новые дома.

Выслушав речь Михаила Юрьевича, крестьяне удивились и замерли. Переглядываясь между собой, они стояли молча и переминались с ноги на ногу. Дядька Андрей Соколов и Христина Осиповна, ошеломленные неожиданной речью Мишеньки, тоже молча стояли за ним, не зная, как им поступить: ведь Христина Осиповна знала, что Арсеньева действительно дала внуку такое разрешение.

Но вот Миша передал крестьянам развернутый лист, на котором было написано детской рукой: «Дарю рощу Долгую тарханским крестьянам, чтобы они построили новые дома. Михаил Лермантов». Миша достал карандаш и предложил крестьянам расписаться. В полном недоумении и в тишине крестьяне нерешительно подходили к листу бумаги, положенному на ступень лестницы, и ставили на ней кресты. Увидев множество поставленных крестов, Миша очень удивился и спросил, почему они не пишут буквами, а ставят кресты. Но его успокоили, что каждый свой крест знает, а грамоте никто в деревне не обучен.

Тем временем вышел старик с длинной седой бородой, поклонился мальчику в пояс и сказал:

— Который год я на свету живу — скоро сто лет мне стукнет, ежели не помру, — а такой речи от бар еще не слыхивал. Вот тебе мое стариковское слово: не знаю, кто тебя надоумил и выполнит ли бабушка твою волю, а за то, что ты о своих мужичках подумал, большое тебе спасибо, низкий поклон!

Миша радостно и сердечно расцеловался с дедом. Но тут Христина Осиповна спохватилась, взяла его за руку и стала тащить домой.

— Я не хочу! — сурово ответил Миша и старался высвободить руку, но она сердилась и настаивала.

Мише стало неудобно, что Христина Осиповна кричит на него, как на маленького. Ведь крестьяне потеряют к нему уважение, ежели увидят, что гувернантка с ним так обращается! Он хотел уйти без скандала, но Христина Осиповна разошлась и стала кричать по-немецки, что Елизавета Алексеевна ничего не говорила насчет того, чтобы дарить Долгую рощу крестьянам.

Все молчали, прислушиваясь, с надеждой и лаской поглядывая на Мишу и переводя глаза на раскричавшуюся Христину Осиповну. На паперть вышла сама Арсеньева. Миша поднял лист, бросился к бабушке и с торжеством показал ей «документ». Бабушка с недоумением прочитала написанную крупными буквами дарственную и от возбуждения побагровела.

Не сказав ни слова, она раскланялась направо и налево и, сопровождаемая гостями, поспешила домой. Усадив Мишу играть в домино с Марусей Макарьевой, она стала подробно расспрашивать Христину Осиповну и Андрея Соколова о том, что произошло.

Выслушав их, Арсеньева ужаснулась, тотчас же призвала к себе брата Афанасия Алексеевича и заперлась с ним у себя в спальной, а внука к себе не велела допускать.

Миша, смущенный гневом бабушки, убежал от гостей, которые ему задавали разные вопросы, и в слезах пожаловался Юрию Петровичу, приехавшему на день рождения сына, что бабушка своего слова не держит. Отец, сочувствуя Мише, со вздохом поцеловал его.

К торжественной трапезе вышла наконец заплаканная бабушка под руку с Афанасием Алексеевичем. Когда обед был окончен и гости встали из-за стола, все пошли на верхний балкон смотреть, как гуляют дворовые, а бабушка опять вместе с братом удалилась в спальную и велела Христине Осиповне привести Мишу, который и предстал перед ней, суровый и хмурый.

Афанасий Алексеевич строго, как никогда, сказал, что Михаил, очевидно, своим поведением хочет сократить дни своей бабушки, начав бунтовать крестьян. Арсеньева тут же залилась слезами.

Миша возразил, что бабушка дала ему разрешение управлять имением один день так, как он захочет, но Афанасий Алексеевич перебил мальчика, сказав, что он не имел никакого права так действовать, не предупредив бабушку о своем намерении. Ведь бабушка не раз говорила, что после ее смерти он может распоряжаться ее имением как хочет, но ведь к тому времени Миша станет взрослым и поймет, что надо и чего не надо делать. А теперь какое безумство он затеял: вырубить всю Долгую рощу, которая стоит несколько тысяч, и для чего? Чтобы поставить крестьянам новые избы!