Читать интересную книгу Достигнуть границ - Олеся Шеллина

открываемой двери, они резво вскочили на ноги, глядя на меня огромными перепуганными глазами.

— Все вон, — для наглядности я указал пальцем на дверь. подошел к столу, снял со стула этакую весьма пикантную смесь турецких женских шаровар с панталонами из моего мира, которые все больше и больше набирали популярность среди женщин, потому что позволяли скрывать то, что не предназначено для мужского взгляда и при этом не париться насчет новых фасонов платьев, которые не подразумевали ни каркасов, ни множества нижних юбок, и отшвырнул их на чью-то кровать, после чего сел на стул и посмотрел на Митьку. — Ну, и где твой гонец?

— Сейчас приведу, — он сразу же исчез, оставив меня созерцать платье, той самой модели, висящее на спинке соседнего стула. Качество было не очень, не императорское, естественно, но вполне себе ничего.

Я, когда в первые разы пытался определить их стиль, долго думал, и наконец изрек гениальную мысль, что, получается, это нечто среднее между греческой тогой и традиционным русским сарафаном. Идея прижилась, и часто даже самые смелые модницы стали использовать некоторые элементы тех самых сарафанов, о которых я, вроде бы в шутку упомянул. Но самое интересное заключалось в том, что эти платья произвели фурор при французском дворе, который до этого являлся законодателем мировой моды. Тут уж я постарался, чего уж там скромничать, просто послал Лизке телегу с этим добром, а она пришла от подарков в восторг, ну а так как слово герцогини Орлеанской во многих вопросах считалось едва ли не последней инстанцией, то очень скоро французский двор щеголял в фасонах, изобретенных российской императрицей. Ну а что еще Филиппа с ножницами и старыми платьями делала? Правильно, новый фасон изобретала, который так и назвали Филиппинский.

Дверь приоткрылась, оторвав меня от созерцания платья. Здесь не было слышно криков Филиппы, и это немного успокаивало. Не так чтобы полностью, но немного все же успокаивало.

— Государь Петр Алексеевич, гонец последнего этапа Алексей Рыжов, — объявил Митька и втолкнул в тесную комнатку высокого офицера, который тут же встал навытяжку, не сводя с меня взгляда. Обычно я с гонцами дел не имел, их потрошил тот же Митька. Но тут непонятная картина, то ли Митьке сейчас сильно некогда, он жену успокаивает, которая сжалась в комочек в коридоре, сильно переживая за свою государыню, то ли он таким образом пытался меня отвлечь от переживаний. Как бы то ни было, но гонец стоял сейчас передо мной и старательно стараясь не коситься на элементы женского гардероба, разбросанного по всей комнатке.

— И что за новости ты мне привез, Алексей Рыжов? — спросил я его, привлекая внимание снова к своей персоне.

— Письмо от графа Головкина, письмо от герцогини Орлеанской и письмо от графини Миллезимо, государь Петр Алексеевич, — он протянул мне письма, которые были так странно отправлены мне, я едва не спросил про то, кто такая графиня Миллезимо и откуда она знает посла, с которым и сумела передать письмо. И лишь когда взял письма в руки, до меня дошло, ну конечно, это же Катька Долгорукая. Чего это она объявилась так внезапно?

— На словах что-то было? — я бросил взгляд на гонца, но тот покачал головой. — Ступай, тебе нужно отдохнуть, — это я проговорил, распечатывая письмо от Катьки. Все письма уже были проверены на наличие яда и других неприятных сюрпризов и небрежно заклеены снова. И зачем стараются, спрашивается? Думают, что я получаю удовольствие от вскрытия печатей? Развернув лист, я погрузился в чтение. Письмо было коротким, но необычайно важным. А еще Екатерина сильно рисковала, прислав его мне. Что случилось бы, попади оно не в те руки, я не хочу даже представлять себе. Отложив в сторону открытое письмо, я вскрыл Лизкино. Это было попроще, и в общем-то содержало информацию, которую я и так знал, вот только причины этих событий самой Елизавете знать не полагалось, поэтому спасибо ей огромное за то, что она таким вот образом попыталась меня предупредить о смене некоторых декораций. Ну и наконец письмо Головкина. Оно только подтверждало то, что было написано Елизаветой. Некоторое время я сидел неподвижно, гладя на лампадку перед иконой, затем резко встал со стула и подошел к двери. — Кузин и Шереметьев ко мне, галопом! — рявкнул я и, захлопнув за собой дверь, снова сел на стул. Митька с Петькой вошли в комнатку через минуту, и сразу стало тесно. Я придвинул им письмо графини. — Читайте.

Пару минут было тихо, затем Митька отодвинул письмо в сторону.

— Быть того не может, — протянул он.

— Еще как может, вот только от Австрии я такого ну никак не ожидал, — Петька встал и принялся мерить комнатку шагами, опираясь на трость. — Я не пойму, чего они хотят этим добиться? — и он указал на письмо. — Османы никогда не бывают честными со своими союзниками, это противоречит всему, что я о них знаю, — добавил он.

— Это все знают, — я гипнотизировал взглядом письмо в надежде, что оно куда-нибудь исчезнет. Но письмо оставалось лежать на месте, притягивая наши взгляды. — Думаю, что Австрию больше беспокоит усиление Пруссии. И послы в Порту должны будут выпросить у дивана гарантию того, что войска из Европы не уйдут, а ударят по Пруссии, армия которой похоже решила переехать под Стокгольм. Они уже столько месяцев не могут взять столицу, что я бы на месте Леопольда плюнул на это гиблое дело и попытался бы заключить мир.

— Значит, нужно сделать так, чтобы Леопольд плюнул и вернулся в Берлин. Мы корабли у них не отобрали? — задал вполне логичный вопрос Петька.

— Не все, — я задумался. — А что, если небольшое восстание шляхты в Варшаве? Поляки славятся тем, что любят такую вот свинью ближним подкладывать.

— Думаешь, государь, это сработает? — недоверчиво спросил Митька.

— Не знаю. Но в любом случае, пруссаки должны будут вернуться.

— Австрия, скорее всего, рассчитывает на помощь Франции. При любом раскладе, французы с радостью придут…

— Не придут, — я пальцами придвинул им второе письмо. — Неделю назад в Париже нелепо погиб кардинал Флери. Представляете, гулял по собственному саду, любовался снежком пушистым, летящим с небес на землю, поскользнулся и упал, а следом упала сорвавшаяся с карниза здоровенная сосулька да прямиком на затылок кардинала. Ужас какой, не правда ли? Митька, мы должны отправить письмо с сожалениями