— Ты только не очень поздно приходи, — попросила она, без возражений прибрав ключи, и чмокнула меня в щеку. Семейная идиллия, да и только! Под любопытными взглядами девиц за стеклянными загородками я притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы.
— До вечера.
Затем мой путь лежал к Московскому вокзалу. Если у Сергей Михайловича внезапно прорезался талант пиротехника, то время взрыва наверняка подгадано тому времени, когда я совершенно точно буду в машине — к моменту погрузки. То есть к восьми часам. А значит, где-то от половины восьмого до половины девятого мне лучше погулять вдалеке.
На стоянку перед воротами Московской товарной я заехал примерно в шесть, запер микроавтобус и отправился изучать достопримечательности Александро-Невской лавры. Долго шлялся там между крестами, поводя ушами, как застоявшийся конь и вздрагивая от каждого стука, пока наконец терпение не кончилось. В двадцать часов восемнадцать минут я, чувствуя, как под левой лопаткой разливается холодок, завел машину и въехал в ворота. А через пять минут выпорхнул, как на крыльях, целый и невредимый — мой небольшой ящичек закинули в вагон без очереди.
В девять часов вечера я загнал машину в каретную и закрыл ворота.
Здесь начали одолевать мысли связанные с предстоящим «свиданием». В прошлый раз меня ждало двое салажат… А кто будет на этот раз? И сколько? А зубы мои — оружие одноразовое.
Наше любимое государство относится к своим гражданам точно так же, как властители Небесного Города к рабам или как мясники к баранам. То есть иметь оружие нам запрещено. Возможно, это и правильно: зачем баранам оружие? Вдруг они на бойню идти не захотят? Но вот мне сегодня жертвенным барашком становиться как-то не хотелось…
Потратив несколько минут, я нашел в верхнем ящике верстака нож, оставшийся еще от прежнего хозяина гаража. Грязный, короткий — в длину от силы треть ольхона — но еще острый и с лезвием достаточно толстым, чтобы не согнуться и не сломаться от первого же удара. Это, конечно, не пулемет, но уверенности в себе добавляет.
Свернув из обрывка старой рубашки жгут, я засунул его в горловину бака и вытянул уже пропитанный бензином. Тщательно смыл грязь со своей находки, потом насухо протер чистой ветошью. При этом в голову пришла мысль, что никаких отпечатков на ноже не осталось. Мысль весьма своевременная — зачем мне, если что, милиции свои «пальчики» оставлять? Она ведь не будет разбирать, кто прав, кто виноват. Посадит к себе в кузовок лет на пятнадцать — и вся справедливость. А потому нож я осторожно завернул в газетный рулон и опустил во внутренний карман куртки (рукоять доставала до ключицы, но куртку особо не оттопыривала). Потом взял из шкафа пару хирургических перчаток, натянул на руки. Выклянчил их еще летом у Гриши Капелевича, хотел при ремонте машины пользоваться — зачем руки зря пачкать? Да все жалел как-то. Вот и пригодились. Поверх резиновых перчаток одел свои обычные, кожаные.
Вроде бы готов… Внезапно зачесались пятки. Нервы… Я погасил свет и запер за собой дверь.
— Это ты, Сомов? — встрепенулась тетя Клава у входной двери. — Где ты шляешься? Директор уже два раза звонил!
«Значит, ждут» — по телу пополз легкий мандраж. Но я бодро улыбнулся и непринужденно махнул рукой.
— За посылку он боится. Будет искать: скажите, что все в порядке. Груз сдал. Ушел домой. До завтра, тетя Клава. Пока.
Ночной морозец прихватил лужи, истребив на корню всякую грязь. Сугробы высились обледенелыми глыбами. И никого. Только пара собачников у самого ТЮЗа. Это не страшно, собаки уже давно меня за версту обходят. Натужно загудел на Загородном проспекте троллейбус, послышались возмущенные сигналы, и над садиком снова повисла беспокойная городская тишина. Никого. Я втянул воздух через зубы и снова убедился — никого.
На темной аллее хрустел под ногами лед, приближался ярко освещенный фонарями проспект, но никто не кидался на меня из-за сугробов, не пытался лишить молодой жизни… Ну, да я и не торопился. Постепенно мандраж отпускал. Остался только легкий холодок под левой лопаткой, да сверток с ножом продолжал натирать ключицу.
Никто не пытался подкрасться ко мне в метро, никто не напал на совершенно безлюдной в десять вечера улице Ленсовета, и только во дворе своего дома я учуял знакомый запах опасности.
Сквер перед домом был пуст. Я расстегнул молнию на куртке, снял кожаные перчатки, сунул правую руку за пазуху, а левой осторожно отворил дверь парадной. Никого… Но запах опасности оставался. Я буквально видел, как таились тут двое прокуренных мужчин, как они воняли мятной жвачкой и потели от нетерпения. Витал запах Ирены, ее испуга… Она увидела их… испугалась… Потом они ушли…
Не могу ручаться за точность происходившего, но сейчас парадная была пуста. Я с облегчением застегнул куртку, стал подниматься по лестнице и… и потерял запах Ирены! Меня мгновенно закинуло на третий этаж, кнопка звонка захрустела от нажатия… Нет! Ее не было в доме!
Душу затопил холодный ужас. Нет. Только не это… Только не это!!! Ира, Ирочка моя, Иришка… Что же делать!
Я закрутился на площадке, как раненый волк.
Что делать!!!
Милиция? Да они и слушать не станут. Подружка не пришла! Ха-ха! Пахнет в парадной? Три ха-ха! Да они к тому же пропавших только через три дня искать начинают! Три дня… Тхеу на третий день охотники выбросили на съедение дракону!
Нет!!! Сознание затопило отчаянием… Тхеу, Ира… Почему… За что… Каждый раз тоже самое!!! Как же жить, если над твоими любимыми, над самым дорогим каждый забавляется, как хочет?! Зачем нужна такая жизнь?! И я снова увидел прямо перед собой голубые глаза с карими лучиками. Тхеу… Почему я не умер тогда? Теперь Ирена… Мне никогда не удается сохранить тех, кто мне доверяется… Кто станет третьей? И как я смогу жить с этим?..
Безумное кружение замедлялось… Решение пришло.
Я умру. Но я не буду топиться, вешаться или обливаться бензином, как безмозглый покорный баран. Нет, сперва я вырву глотку тем, кому так нравится упиваться властью над беззащитными. Пусть они меня убьют… Если смогут.
Я скатился вниз по лестнице и втянул воздух сквозь зубы. Запах. От моего дома тянулся четкий и ясный след.
Транспорта на улице почти не было. Милиции тоже. Я мчался по улице со скоростью ошпаренной собаки, не обращая внимания на цвета светофоров — и сигналы редких машин. Будь это дело днем — меня наверняка бы загребли в психушку.
След привел в самый конец Ленинского проспекта, во двор на углу с улицей Доблести. Весь путь занял от силы минут сорок. Сердце колотилось в судорогах, во рту пересохло. Найдя кусочек снега, от которого не пахло собачьей мочой, я набил им полный рот, обтер лицо и потрусил к девятиэтажному панельному дому, перед которым стояла «волга» с хорошо знакомым ароматом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});