А с другого края России нам рассказывают: в Вязьме «все три аптекаря, все шесть дантистов», сколько-то докторов, нотариусы, много лавочников, «почти все парикмахеры, портные, сапожники были евреи». Многие из них были и не дантисты, и не портные, а чем-то торговали, и им никто не мешал. И в 35-тысячной Вязьме тоже было около 2 тысяч евреев[978].
А в Области Войска Донского, где с 1880 установились строгие ограничения против евреев и где они не имели права жить в станицах и слободах, – их всё же насчитывалось 25 тысяч: содержатели дешёвых гостиниц, ресторанчиков, парикмахерских, мастерских, часовщики, портные. И всякая поставка большой партии товара от них зависела.
Система ограничений евреев, затем и, разных степеней, исправлений и оговорок к ней, наслаивалась годами. Постановления о евреях были рассеяны по всем томам Свода Законов, изданы в разное время и плохо согласованы между собой и с общими законами Империи, – о том докладывали и губернаторы[979]. Если вникнуть во все сложности многочисленных исключений и исключений из исключений, которыми изобиловало законодательство о евреях, то явно, что это было мучительство для многих рядовых евреев, а также и чрезмерная перегрузка государственного управления. Такая сложность не могла не породить и жестокостей формализма, например: если глава еврейского семейства во внутренней губернии терял право жительства (умер или сменил занятие) – теряла его и вся семья: семьи умерших выселяли. (За исключением бессемейных стариков и старух старше 70 лет.)
Однако не всегда эта сложность работала против евреев, нередко и – за. Еврейские авторы пишут, что «бесчисленные сомнения[в применении] ограничительных законов передавались на усмотрение исправников и приставов», это приводило ко взяткам, обходу закона[980] – то есть к обходу в благоприятную сторону для евреев. Открывались и успешные легальные пути. «Противоречивость бесчисленных законов и распоряжений о евреях даёт Сенату простор в выборе того или иного толкования закона… В девяностых годах большая часть обжалованных евреями постановлений отменялась» Сенатом[981]. – Нередко и высшие сановники весьма снисходительно относились к обходу противоеврейских ограничений, как свидетельствует, например Г. Слиозберг: «Фактическим вершителем еврейских дел являлся директор Департамента полиции, которым был Пётр Николаевич Дурново… Он всегда был доступен резонам, и я по совести должен сказать, что если применение того или другого ограничительного правила… находилось в явном противоречии с гуманностью, то от[Дурново] всегда можно было ожидать и внимания и благосклонного к делу отношения»[982].
«Наиболее чувствительным для широких слоев еврейского народа оказались не столько новые законы, сколько административные распоряжения, клонившиеся к более строгому исполнению старых ограничительных законов»[983]. – Не шумный, но неуклонный процесс продвижения евреев во внутренние губернии иногда нарушался администрацией – и такие эпизоды получали даже историческую звонкость.
Так случилось в Москве, после отставки долголетнего и всевластного московского ген. – губернатора В. А. Долгорукова, который был весьма покровительствен к приезду и экономической деятельности евреев в Москве. (Ключом к тому, очевидно, был ведущий банкир Москвы Лазарь Соломонович Поляков, «с которым князь Долгоруков вёл дружбу и который, как уверяли злые языки, открыл ему в своём земельном банке текущий счёт на любую сумму. Что князь нуждался в деньгах – в этом не могло быть никакого сомнения», он отдал всё своё состояние зятю, между тем «любил и пожить широко, да и благотворить щедрой рукой». На Л. Полякова «сыпались из года в год всякие почести и отличия». Оттого евреи чувствовали в Москве твёрдую почву: «любой еврей мог получить право жительства в столице», хотя и не поступая реально «в услужение к своему единоверцу, купцу 1-й гильдии»[984].)
Г. Слиозберг сообщает, что «кн. Долгорукова упрекали, что он слишком поддаётся влиянию Полякова». И объясняет: Поляков владел Московским Земельным банком, оттого ни в Московской, ни в близких губерниях не мог действовать другой ипотечный (дающий ссуды под залог земель) банк. А «не было дворянина-землевладельца, который бы не закладывал своё имение». (Так пало дворянство к концу XIX века; и к чему ещё оно было годно для России?..) Эти дворяне становились «в некоторую зависимость от банка»; чтобы получить большие ссуды, все дворяне центральных губерний нуждались в благосклонном отношении Лазаря Полякова[985].
При Долгорукове к 90-м годам «в составе московского 1-й гильдии купечества оказалось много евреев. Это явление объяснялось нежеланием христианского московского купечества платить высокие первогильдейские пошлины». – До евреев промышленность Москвы работала только для Востока России, для Сибири, её изделия не распространялись в западной полосе России. А еврейские торговопромышленники связали Москву и с рынками Запада. (Подтверждает Тейтель: московское еврейство считалось самым богатым и авторитетным в России.) Немецкие купцы, из-за конкуренции, возмутились, обвинили Долгорукова в потворстве евреям[986].
Но в 1891 году положение резко изменилось. Новый московский генерал-губернатор в. кн. Сергей Александрович – всевластный по своему положению, да независимый и денежно, – распорядился выслать из Москвы вообще всех евреев-ремесленников, не ведя доследования, кто истинный, кто мнимый. И Зарядье, и Марьина роща стали пустеть; считается, что было выслано до 20 тысяч евреев. Срок на ликвидацию имущества и отъезд давался не больше 6 месяцев, а заявивших, что не имеют средств на переезд, отправляли тюремным этапом. (В самый разгар выселения, для проверки его, прибыла в Россию американская правительственная комиссия – полковник Джон Вебер и д-р Кэмпстер. Замечательно, что Слиозберг повёз их в Москву, они исследовали там происходящее, как именно проводятся меры к ограждению Москвы «от наплыва евреев», даже посещали тайно Бутырскую тюрьму, там их снабдили образцами наручников, фотографиями этапируемых, – и при том они даже не были замечены русской полицией! вот уж где «крыловские порядки»; затем много недель ездили ещё по другим городам. Отчёт этой комиссии был в 1892 напечатан в материалах Конгресса США – к вящему посрамлению России и облегчению еврейской иммиграции в Соединённые Штаты[987]. За такие притеснения в 1892 «еврейские финансовые круги, во главе с Ротшильдом», отказались поддержать русские займы за границей[988]. В 1891 были и в Европе попытки остановить высылку евреев из Москвы, например, американо-еврейский: банкир Зелигман приезжал в Ватикан просить Папу Римского попытаться умерить Александра III[989].)
В 1891 «часть высланных евреев незаконно поселилась в московских пригородах». Но, продолжая меры, осенью 1892 было повеление «о выселении из Москвы отставных солдат рекрутских наборов и членов их семей, не приписанных к обществам»[990]. (Отметим: в 1893 крупные русские купеческие и фабричные фирмы ходатайствовали о смягчении мер по высылке евреев.) – С 1899 была ограничена и дальнейшая новая приписка евреев к первогильдейскому купечеству Москвы[991].
В 1893 наступило и такое утяжеление для жизни евреев: Сенат впервые заметил тот, действующий с 1880, циркуляр м. в. д., по которому оставлялись на местах все евреи, уже поселившиеся вне черты без законного на то основания («хартия вольности евреев»). Теперь этот циркуляр был отменён (кроме Курляндии и Лифляндии, где оставили). Таких незаконно поселившихся за последнее 12-летие – оказалось около 70 тыс. семей. Но с помощью Дурново были изданы «спасительные пункты, которые предотвратили, в конце концов, угрожающее огромное бедствие»[992].
В 1893 были выселены и «некоторые категории евреев» из Ялты, рядом с которою летом жила царская семья, и запрещено евреям новое вселение туда: «Усилившийся за последнее время наплыв и прогрессивное умножение числа евреев в г. Ялте, в связи с заметным среди них стремлением к приобретению недвижимой собственности, грозит этому лечебному месту обратиться в чисто-еврейский город»[993]. (Тут могло быть, конечно, после стольких террористических покушений в России, и соображение о безопасности царской семьи в Ливадии. Александр III мог с большими основаниями считать теперь – да всего-то и за год до его смерти, что он ненавидим евреями полновесно. Как и нельзя исключить мотива мести за притеснение евреев – в выборе мишенями для террора именно Сипягина, Плеве и Сергея Александровича.) Впрочем, многие евреи, видимо, остались в районе Ялты, судя по жалобе алуштинцев в 1909, что там евреи, приобретя виноградники и сады, «эксплуатируют[для их обработки] труд местного населения», пользуясь его затруднительным денежным положением и ссужая под «высокие и незаконные проценты», чем разоряют татарское население[994].