На секунду у него мелькнула мысль, что, может быть, Гианэя тоже ждет, ждет первого слова от него, но он тотчас же отбросил эту мысль. Ведь она сама сказала, что ей надо поговорить с ним. Нужно ей!..
Так прошло минут десять.
И вдруг Гианэя непринужденным движением положила руку на его плечо. А потом… на то же место легла ее голова. Он почувствовал на щеке прикосновение ее густых волос, от которых шел едва уловимый, незнакомый ему запах.
Всем было известно, что Гианэя не терпит никаких прикосновений. Даже простое рукопожатие она усвоила спустя долгое время после своего появления и пользовалась им крайне редко.
И вот…
Он замер, теряясь в догадках. Чем это объяснить? Что это должно означать по понятиям Гианэи?
Будь на ее месте земная девушка, в смысле такого поступка нельзя было бы сомневаться.
Поза Гианэи была очень неудобна. Она положила голову не на плечо Виктора, а на свою руку, лежавшую на его плече. Они были почти одного роста, и идти в таком положении трудно. Он остановился, выжидая. Опять-таки, будь на ее месте землянка, он обнял бы ее за талию, восстанавливая этим равновесие, но с Гианэей не осмелился этого сделать. Она выражала какие-то свои чувства, выражала по-гийанейски, и, чтобы не оказаться в глупом положении, а тем более чтобы не оскорбить ее, нужно было ответить по обычаям, которых Виктор не знал.
Он стоял неподвижно, не будучи в состоянии на что-нибудь решиться или что-нибудь сказать, с сильно бьющимся сердцем.
Прошла минута.
Гианэя выпрямилась и сняла руку с его плеча. В лунном свете ее лицо было темно-коричневым, и Виктору показалось, что в узких глазах, устремленных на него, мелькнуло то самое выражение, которое он видел в них на Гермесе, когда в выходной камере звездолета она сняла пустолазный костюм и посмотрела на него, только что принесшего ее туда на руках.
В вечер самоубийства он понял значение того взгляда. Но что должен он означать теперь?
Она улыбнулась, и он услышал вздох.
— Я опять забыла, — очень тихо сказала Гианэя.
— Что ты забыла? — так же тихо спросил Виктор.
— Что ты меня не поймешь.
— Так объясни мне.
Ему казалось, что поступить так самое простое и естественное. Должна же она понимать, что он не может знать обычаев и способов выражения чувств ее народа.
Гианэя молча пошла вперед. Он шел рядом, начиная негодовать на нее за это упорное и непонятное нежелание объяснить свои поступки.
— Виктор, — спросила Гианэя, — ты помнишь тот вечер?
— Конечно, — ответил он, понимая, что она говорит о их последнем свидании, два месяца тому назад.
— Ты помнишь все, что я тогда говорила?
— Все!
— Ты спросил меня, любила ли я Рийагейю.
— Да. И я помню твой ответ.
Они были в этот момент в тени дерева, но он ясно увидел, как она вздрогнула.
— А тогда… когда мы встретились в Пол… Пол…
— Полтаве, — подсказал он.
— Да, в Полтаве. Я знала, что ты придешь к нам, и оставила на столе свой альбом с рисунком. Ты его помнишь?
— Хорошо помню.
Она снова вздохнула и произнесла едва слышно:
— И все же…
Было очевидно, что она хотела сказать: «И все же он ничего не понимает».
Виктор действительно не мог понять ничего. Он отчетливо вспомнил тот день, ракетодром в Селене, вопрос Гианэи, был ли он у них, и ее разочарование, когда он просто ответил, что да, был. Она и тогда ждала от него чего-то, о чем он ни тогда, ни теперь не мог догадаться.
Все, что она говорила тогда и сегодня, было как-то связано между собой, но он не видел этой связи.
Знакомое чувство усталости от загадок, мучивших его полтора года, снова проснулось в нем.
— Милая Гианэя! — сказал он. — Пойми же, наконец, что мы, люди Земли, не можем знать того, что кажется тебе совсем простым. Я так хочу понимать тебя до конца, но ты ничем не хочешь помочь мне в этом. Почему? Будь со мной откровенна! Объясни, что означал твой рисунок? Я чувствую, что он был нужен и важен, но никак не могу догадаться…
Она заставила его замолчать отталкивающим жестом.
Опять!..
— Пусть так, — сказала она дрожащим от гнева голосом. — Но и мы не знаем ваших обычаев. Почему же я понимаю тебя? Потому, что мы по-разному относимся друг к другу.
Он был настолько взволнован, что не заметил ясного намека, прозвучавшего в этих словах.
— Не знаю, — ответил он уныло. — Может быть, потому, что ты прочла много наших книг.
— Может быть, — неожиданно согласилась Гианэя, сказав эти два слова прежним дружеским тоном. — Пора вернуться к Марине. Я позвала тебя для того, чтобы попросить. Забудь мой ответ на вопрос о Рийагейе. Ты меня не понял, как не понимаешь всегда.
— Хорошо, я забуду, — покорно согласился он, не сомневаясь, что она и на этот раз ничего не объяснит ему. — Уже забыл. Это не трудно.
По выражению ее лица он сразу понял, что снова, в который раз, совершил ошибку; нельзя было так говорить, ведь сама Гианэя, очевидно, придавала этому ответу большое значение.
Как тогда, на Луне, при разговоре о том же Рийагейе, Гианэя несколько секунд смотрела на него в явном смятении. А потом, так же как и тогда, резко повернулась и бегом направилась к дому. Виктор остался один…
Утром, когда он собрался уезжать на ракетодром, Гианэя не вышла проводить его, ссылаясь на нездоровье. Марина была мрачна и простилась сухо.
Когда он уже сидел в вечемобиле, она неожиданно сказала:
— Сегодня ночью Гианэя была у меня. Ты ведешь себя, как мальчишка!
И, ничего больше не прибавив, ушла в дом.
5
Подготовка к отлету шла полным ходом. Было принято решение, что корабль Мериго все же стартует первым. После того как Гианэя решительно отказалась лететь с гийанейцами, они больше не торопились и хотели основательно познакомиться с Землей. И не только с Землей, но и с другими планетами Солнечной системы. На это требовалось много времени.
Вторая, и главная, причина заключалась в самом Мериго и трех его товарищах. Пребывание на Земле с каждым днем становилось для них тягостнее. Полудикие, они никак не могли привыкнуть к окружающей их всюду технике, всего боялись и очень редко отваживались выходить из дома, где их поселили.
В этом доме намеренно была создана самая простая обстановка, лишенная комфорта, в современном понимании этого слова. Даже пища доставлялась им старинным способом, в корзинах, так как сразу же выяснилось, что появление блюд в шкафу, где только что ничего не было, вызывает страх и четверо не только не осмеливаются есть, но боятся даже подойти к этой пище.
Нечего было и думать приучить их к радиофонам, экранам телесвязи и вечемобилям. Но планелетов они не боялись: свет, исходивший неизвестно откуда, также не путал их. К этому они привыкли.
Полная неспособность освоиться с окружающим привела к постоянному страху, который заметно усилился после появления на Земле гийанейцев.
Вийайа лично попытался поговорить с четырьмя, доказать им, что он и его товарищи ничего общего с «ненавистными» не имеют, но потерпел полную неудачу. Один только его внешний вид вызывал в четверых ужас и отвращение. Они не хотели его слушать, ни слова не отвечали, а жались друг к другу, стараясь держаться от гийанейца как можно дальше. Взгляды, устремленные на землян, присутствовавших при беседе, просили и умоляли увести поскорее страшного посетителя.
Вийайа посоветовал отправить четверых на их родину как можно скорее.
Корабль был готов, задерживаться не было никаких причин. Пятьдесят человек, которые должны были на нем лететь, так же были давно готовы и могли отправиться в любой день.
В их составе произошло только одно изменение. Вместо Синицына, неожиданно ставшего главным переводчиком при гийанейцах, в экспедицию зачислили другого астронома.
Сергей близко сошелся с членами экипажа игловидного звездолета. Вийайа дал понять, что они все были бы очень рады, если Синицын, которого они называли «Сейгейа», заменит в полете Марину Муратову, которая сама заявила, что хочет остаться на Земле с Гианэей.
Старт на планету Мериго был назначен на пятнадцатое октября.
Виктор Муратов с нетерпением ожидал возвращения гийанейцев с Луны. Ему необходимо было поговорить с Вийайей. Только этот человек выдающегося ума и большого жизненного опыта мог помочь Виктору распутать клубок загадок и противоречий, в которых он один не мог разобраться, помочь восстановить с Гианэей прежние отношения.
А они испортились, вернее — совершенно прекратились с того злосчастного вечера. Марина сообщала брату, что Гианэя не упоминает его имени и не позволяет говорить о нем. Судя по всему, она глубоко обижена или оскорблена, стала опять замкнутой и заметно мрачнеет.
— Тебе надо помириться с нею, — сказала Марина, и поскорее.