– Слава, а может, спокойно поговорим? Ричард – это шанс для тысяч инфицированных! Нужно лишь убедить его, склонить на нашу сторону!
– Ричард – это мой шанс, моя страховка! И бункер мой! – Бекетов, похоже, совершенно спятил. – Поздно нам с тобой разговаривать! Я пытался! Ты не слушал! Тварь неблагодарная! – неожиданно выругался он. – Прототипа из тебя вытащили, накормили, обогрели, так что же вам всем неймется?! – ствол автомата слегка подрагивал.
– Тебе этого не понять, – Максим ведь тоже прожил «жизнь в жизни». За трое суток он изменился до неузнаваемости, и сейчас не сомневался – Бекетов выстрелит. Нет, Слава не сошел с ума, но страх его раздавил. Он отчаянно боится повторного случайного заражения, потому и цепляется за Ричарда, называя его «страховкой», убивая всех, кто побывал внизу и вдруг, по каким-то причинам, решил уйти, – такой вот способ сохранения тайны убежища. Он не зверь, не прирожденный убийца, просто – трус. Трус, не смеющий поднять взгляд, посмотреть в глаза жертве. Слава не из тех, кто хладнокровно убьет, презрительно сплюнет, развернется и уйдет, насвистывая. Он выстрелит, но исподтишка, неожиданно, постоит в полном оцепенении, затем уползет в свою нору и будет там давиться слезами, жалея себя, убеждая, что «иначе никак».
– Ну? Чего тянешь? Слабо?! – Максим вдруг резко швырнул в него рацию.
Бекетов отшатнулся, машинально выжал спуск. Пули веером прошили взгорок, выбивая султанчики белесой крошки. Максиму обожгло висок и щеку, он рухнул как подкошенный. Из расстегнувшегося подсумка выкатился ИПАМ.
Бекетов с перекошенным лицом, кривясь от боли в ушибленном плече, метнулся к обмякшему телу, рывком перевернул Шустова лицом вверх, хотел взглянуть в мертвые глаза, – так и только так он на время убивал свой ужас, перешибал его, как тростинку, но сегодня все сложилось иначе.
Максим был жив.
Он схватил Бекетова за горло, начать душить, яростно, неумело.
Тот сопротивлялся отчаянно, но недолго. Выпучив глаза, надув трясущиеся щеки, Слава пытался оторвать руки Максима от своего горла, хрипел, задыхался, потом внезапно обмяк, тяжело, мешковато повалился набок.
Шустов с трудом разжал сведенные судорогой пальцы, сел, обхватил голову руками.
Его подташнивало. Голова вновь резко кружилась. Черные деревья сплетались корявыми ветвями, неслись перед помутившимся взглядом в жутком, ирреальном хороводе.
Максима вдруг вырвало.
Он отполз. Прижался щекой к влажной земле, некоторое время лежал, не шевелясь.
Я не могу больше…
Сознание расслаивалось. Перед глазами покачивалась пожухлая травинка, мелькали фрагменты событий.
Я пытался выжить. Пытался что-то понять. Пытался кого-то спасти.
Над кронами черных деревьев медленно пролетел рагд. Он не обратил внимания на двух людей, валяющихся на земле, среди руин.
Нас не за что уважать. Не за что презирать. Мы ведем себя как звери… Убиваем друг друга, стреляем, душим, ползаем по обломкам цивилизаций, не замечая, как холодно, без интереса взирают на нашу кровавую возню те, кого мы сначала пытались поработить, а затем веками боготворили.
Рагд скрылся из виду. Максим тяжело сел, затем встал, пошатнулся, осмотрелся, сделал шаг, склонился над Славой Бекетовым, коснулся его горла, на котором уже проступили синяки, и вдруг ощутил трепетную ниточку пульса.
Живой?!
Да, живой. Скоро очнется.
Шустов подобрал ИПАМ, рацию и пошел прочь, не оглядываясь.
Черные деревья пропустили его, расступились узкой тропой, ведущей в неизвестность.
* * *
Лес казался бесконечным.
Чем дальше на запад, тем плотнее смыкались деревья, все реже и реже попадались тропы, проложенные сервами, а самих механизмов, ржавеющих на земле, становилось больше.
Тусклое сияние уже не струилось полосами, оно переливалось едва уловимым маревом, царило повсюду.
Голова действительно разболелась. Рацию он выключил после короткого сеанса связи с военными. Максим все же передал им координаты руин, где оставил Кейтлин и капитана. Его выслушали, но поверили или нет, – неизвестно. Войсковая операция, похоже, попросту захлебнулась в крови.
Мысли текли тяжело. Шустов с трудом понимал происходящее. Вновь и вновь вспоминал рассказ Юргена Фринцгольфа, и все больше сомневался, правильно ли тот истолковал факты?
Подсознательно он искал разумное объяснение действиям городских властей, но по-прежнему не находил в них ни капли здравого смысла.
На опушку черного леса Максим вышел неожиданно. Минуту назад продирался сквозь заросли, и вдруг деревья поредели, почва под ногами приняла вид мутного растрескавшегося стекла, в воздухе плыл запах гари.
Перед ним вдруг открылась панорама пустоши, – выжженной земли, над которой возвышались очертания сотен исполинских обломков.
«Поле битвы?» – Он остановился, потрясенный увиденным, отвел взгляд, заметил рагда, вплавленного в потрескавшуюся землю, а чуть поодаль – силуэт олонга, планетарной машины иных, от которой остались лишь смутные очертания каплевидного корпуса, утонувшего в стекловидной массе.
Легкий ветерок овевал разгоряченное лицо.
Максим преодолел секундное замешательство, медленно пошел в направлении ближайших обломков, частично оплавленных, но все же хранящих в своих очертаниях признаки рукотворных конструкций. Ни знаний, ни воображения не хватало, чтобы дорисовать их контуры, собрать в единое целое, представить, что же тут произошло, какие силы сошлись в схватке? За что и почему они сражались?
Ветер вдруг усилился, налетел порывом, вновь принес горьковатый запах.
«Откуда идет едкий дым, если битва произошла много веков назад?» – Максим обернулся и замер, внезапно заметив скопление бледных огоньков! Обломок, откуда они появились, высился, будто гора.
Зловещие светлячки не обратили внимания на одинокую человеческую фигуру, начали огибать техногенные утесы, и Шустов последовал за ними. Он понимал степень риска, но спросил себя: не сюда ли прорывались военные? Тревожащий запах был ему знаком, сразу вспомнилось побережье, сгоревший вертолет, – нет, пройти мимо нельзя.
Между обломками давней битвы он различал струящееся в воздухе марево. Загадочные энергетические явления протекали и тут. Рой огоньков сторонился их, двигался зигзагами, то взмывая вверх, то прижимаясь к остекленевшей земле.
Максим решил: если светлячки вдруг повернут в мою сторону, сразу же нырну под защиту марева, и они меня не тронут!
* * *
Запах гари становился все сильнее.
Исполинский фрагмент опаленной, вплавленной в почву конструкции темнел пробоинами, огромные надстройки образовывали рельеф его поверхности. Некоторые выглядели неповрежденными, но Шустов, изучив их долгим пристальным взглядом, подумал: спустя века тут вряд ли сохранились исправные системы или механизмы. Но, в таком случае, откуда взялись огоньки? Куда и зачем они направились?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});