Елизавету Петровну не обеспокоила и не рассердила новая выходка невестки, но ей подумалось: а не скрывается ли за этой любовной связью какая-то политическая интрига. Ей вдруг почудилось, будто в России существует два соперничающих двора: «большой» – двор Ее Величества и «малый» – великокняжеский. И еще ей показалось, что интересы этих двух эманаций власти сугубо противоречат друг другу. Чтобы убедиться, каковы истинные симпатии традиционно франкофильского «большого двора», Людовик XV послал высококлассного эмиссара – сэра Маккензи Дугласа (Mackenzie Douglas). Шотландец по происхождению, кавалер Дуглас был приверженцем Стюартов, укрывшимся во Франции, и принадлежал к «параллельному кабинету» Людовика Возлюбленного, называвшемуся «Тайной короля». Прибыл Дуглас в Россию якобы ради покупки мехов, а на самом деле – чтобы передать царице секретный код, который позволит ей переписываться с Людовиком без посредников. Прежде чем Дуглас пустился в дорогу, его предупредили о том, что его миссии предстоит быть куда сложнее и деликатнее, чем казалось, потому что отныне Лондон платил Бестужеву за то, что он согласился на англичан работать. И даже великая княгиня, при поддержке нынешнего своего любовника Понятовского, как говорили, склонялась на сторону Британии. Прежде отдаленный от польского двора князь сейчас снова был к нему приближен, получив официальное признание: между делом его назначили представителем короля в России. Теперь его присутствие здесь было узаконено, и Екатерина увидела в этом знак того, что ее связь с поляком ожидает мирное будущее. Впрочем, она и без того успокоилась на этот счет, благодаря недавней перемене отношения к себе Алексея Бестужева. Присоединившись к великому канцлеру в клане друзей Англии, Екатерина почувствовала, что никакая опасность и никакие нападки больше ей не грозят: была отменена даже отвратительная слежка, объектом которой, по приказу императрицы, являлась великая княгиня. Теперь Елизавете Петровне шли из Ораниенбаума донесения только по поводу ориентированных на Пруссию выходок ее племянника.
В этой обстановке взаимной слежки, осторожного торга и вежливой лжи в Санкт-Петербурге был состряпан первый договор о том, как следует вести себя разным государствам в случае франко-прусского конфликта. Но, пока велись эти державшиеся в строгой тайне переговоры, 16 января 1756 года в Вестминстере внезапно было подписано новое соглашение, в котором черным по белому оказалось сказано: если война станет всеобщей, Россия присоединится к Франции в ее борьбе с Англией и Пруссией. Столь резкая перемена союзников сильно удивила непосвященных и возмутила Елизавету. Теперь не оставалось сомнений: Бестужеву кто-то заплатил больше, и он решил пожертвовать обязательствами чести, принятыми Россией раньше в отношении Пруссии. Что касается Екатерины, с ее непостоянством и гуляющим в голове ветром, то она только обрадовалась возможности присоединиться к великому канцлеру в такой скандальной истории. Да она и всегда легко подпадала под влияние французского духа! Ярость Елизаветы, вызванная политическими проблемами, еще усилилась из-за оскорбленного самолюбия. Нынче она уже преисполнилась сожалений о том, что именно канцлеру Алексею Бестужеву было доверено вести международные переговоры, тогда как вице-канцлер Воронцов и братья Шуваловы советовали повременить с ними.
Приключение с Валькруассаном, случившееся уже тогда, когда приезжал в Россию другой французский агент, Дуглас, показывает, что Валькруассан был отправлен совершенно иными лицами, чем Дуглас, и это именно бывало в царствование Людовика XV, который через доверенных лиц вел свои сношения мимо министерства. Дуглас Маккензи, шотландский якобит (приверженец Стюартов), живший во Франции, был отправлен в 1755 году в Россию с инструкциею, написанною принцем Конти, который был тогда доверенным человеком у короля и которому очень хотелось попасть в польские короли или если уже этого нельзя, то хотя в герцоги курляндские; не прочь он был и жениться на императрице Елисавете; во всяком случае, он желал побывать в Петербурге. Дуглас должен был явиться в Россию как дворянин, путешествующий для собственного удовольствия и для поправки здоровья. Он должен был остановиться в Курляндии под предлогом отдыха, а между тем проведать, в каком положении находится это герцогство, что думает курляндское дворянство о ссылке своего герцога Бирона, в каком положении финансы и правосудие в стране, сколько русского войска в Курляндии. В Петербурге Дуглас должен был осведомиться об успехе переговоров Уильямса насчет субсидного трактата о состоянии русского войска, флота, торговли, как расположен народ к настоящему министерству, как велик кредит Бестужева, Воронцова, фаворитов императрицы; о влиянии последних на министров; о судьбе царевича Ивана, бывшего царя, и о судьбе отца его; о расположении народа к великому князю Петру, особенно с тех пор, как у него есть сын; нет ли у царевича Ивана тайных приверженцев и не поддерживает ли их Англия; о видах России на Польшу касательно настоящего и будущего; о видах ее на Швецию; о причинах, заставивших вызвать из Украины гетмана Разумовского, и что думают о верности малороссиян и как с ними обходятся в Петербурге. Свои наблюдения Дуглас должен был доставить во Францию не прежде, как выехав из России, или через шведское посольство в Петербурге; и тут в своем отчете он должен был употреблять иносказательные выражения, например, если Уильямс имеет успех, то писать: «Черная лисица дорожает»; если кредит Бестужева ослабевает, то писать: «Собольи меха упадают в цене» и т. п. О первом пребывании Дугласа в России, в 1755 году, мы не имеем известий; только в депеше Уильямса от 7 октября читаем: «Когда приехал сюда какой-то господин Дуглас из Парижа, то одержимый подозрительностью австрийский посланник спросил его: чего он хочет в России?
Видя, что вследствие неопределенности границ новые переселенцы продвигаются все ближе и ближе к Сечи, запорожцы просили, чтоб у старосамарских жителей отнято было право владеть местами по реке Самаре и чтоб даны были Запорожскому Войску грамоты на все владеемые им с давних времен земли. <…> Запорожцы писали, что, когда гетман Богдан Хмельницкий поддался под русскую державу, в то время Войско Запорожское владело рекою Днепром от Переволочной и всеми впадающими в Днепр реками, особенно же Самарью и по ней лесами и степями. Это, отвечал Сенат, Войско Запорожское представляет весьма напрасно, потому что, когда гетман Хмельницкий пришел в подданство, в то время все города, села и деревни и Войско Запорожское состояли в одной дирекции гетманской и между Малою Россиею и Войском Запорожским границы не было, но, где были пустые земли, там как запорожским, так и малороссийским казакам не запрещалось держать пасеки, рыбу и зверя ловить, а на Сечи Запорожской в то время никаких мест и селений особливых не бывало».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});