и мечом в руке две железные башни двинулись друг на друга, шагая чуть враскачку, чтобы легче было нанести сокрушительный удар. Миль не спускал глаз с Робера Артуа, решив при первом же нарушении правил запретить ему дальнейшее участие в турнире. Но Робер, свято соблюдая все правила, не бил ниже пояса, а только по торсу. Своей боевой палицей он молотил по шлему герцога Бургундского и успел превратить в лепешку украшающего его дракона. И хотя палица весила не больше фунта, у Эда, должно быть, сильно зашумело в голове: он уже с трудом защищался, и меч его чаще рассекал воздух, чем достигал Робера. Пытаясь уклониться от удара, Эд Бургундский потерял равновесие и упал; Робер поставил ему на грудь свою ножищу и мечом коснулся завязок шлема – герцог запросил пощады. Он сдался и вынужден был поэтому покинуть ристалище. Робера снова взгромоздили на коня, и он гордо проскакал галопом перед трибунами. Какая-то дама в восторге оторвала свой рукав и бросила Роберу, а он ловко подцепил его на кончик копья.
– Его светлости Роберу не следовало бы сейчас так уж красоваться, – заметил Миль де Нуайе.
– Подумаешь, – отозвался Рауль де Бриенн, – ведь ему сам король покровительствует.
– Но надолго ли? – возразил Миль де Нуайе. – Мадам Маго, по-моему, скончалась как-то слишком быстро, равно как и мадам Жанна Вдова. А потом исчезла их придворная дама, некая Беатриса д’Ирсон, и семья тщетно пытается отыскать ее следы… Герцог Бургундский поступает мудро, приказывая предварительно пробовать все блюда, которые ему подают.
– Вы совсем изменили свое отношение к Роберу. Помнится, еще в прошлом году вы были на его стороне.
– А потому, что в прошлом году я еще не изучил его дела, а теперь возглавляю второе расследование…
– Смотрите-ка, мессир Геннегау пошел в атаку, – воскликнул коннетабль.
Иоганн Геннегау, сражавшийся бок о бок с королем Богемии, не щадил себя; его не считали в партии короля Франции важной особой, поэтому он и не бросил вызова королю, но теперь все уже знали, что именно он выйдет победителем.
Турнир длился целый час, а потом судьи приказали трубачам снова протрубить отбой, открыть проходы и развести противников. Однако с десяток рыцарей и оруженосцев Артуа, казалось, даже не слышали сигнала и как оглашенные колошматили четырех бургундских сеньоров, зажав их в углу ристалища. Робера среди них не было, но чувствовалось, что тут не обошлось без его науськиваний; с минуты на минуту схватка могла превратиться в прямое убийство. Пришлось королю Филиппу VI снять шлем и с непокрытой головой, чтобы все сразу узнавали его, к превеликому восторгу присутствующих, самолично развести драчунов.
Вслед за герольдами и трубачами обе враждующие стороны вновь построились в ряды, и кортеж двинулся с поля боя. Теперь, куда ни глянь, повсюду искореженное оружие, разодранные кольчуги, расколотые гербы, охромевшие лошади под превратившимися в лохмотья чепраками. Кто-то заплатил за участие в турнире собственной жизнью, а несколько человек остались калеками. Кроме Иоганна Геннегау, которому присудили главный приз, врученный ему самой королевой, все участники турнира получили на память какой-нибудь презент: кто золотой кубок, кто чашу или серебряный тазик.
В своих шатрах с поднятыми боковыми полотнищами разоблачались сеньоры, показывая соседу кто отекшее лицо, кто рассеченные до крови запястья, там, где отходила латная рукавица, кто распухшие ноги. Все это сопровождалось пересудами.
– А мне сразу шлем искорежили. Поэтому-то я и не мог…
– Если бы сир Куржан не бросился к вам на выручку, только бы вас, дружок, и видели!
– Недолго же продержался герцог Эд против его светлости Робера!
– Надо признать, Бреси вел себя прекрасно!
Хохот, злобные намеки, одышливое, усталое дыхание; участники турнира направились в парильню, устроенную неподалеку в огромном сарае, где их уже ждали заранее приготовленные чаны, куда первыми влезали принцы, после них бароны, после баронов рыцари, а последними оруженосцы. Здесь царила та дружеская мужская близость, какая обычно устанавливается после совместных физических состязаний, но под ней все еще угадывалась неостывшая злоба. Филипп VI и Робер Артуа погрузились в два соседних чана.
– Славный турнир, славный, – твердил Филипп. – Да, кстати, дорогой брат, мне нужно с тобой поговорить.
– Сир, брат мой, я весь превратился в слух.
По всему чувствовалось, что Филиппу не так-то легко дался этот шаг. Но можно ли найти более подходящую минуту, чтобы поговорить откровенно со своим кузеном, со своим зятем, с другом своей юности, со всегдашним своим другом, чем эта минута, когда они оба только что бились бок о бок на турнире и когда весь сарай дрожит от криков и звонких хлопков, которыми щедро награждают друг друга рыцари, среди плеска воды, среди пара, подымавшегося из чанов и как бы отделявшего их от всех остальных.
– Робер, ты затеял несправедливую тяжбу, так как все твои бумаги поддельные.
Из чана, где отмывался Робер, показалась сначала красно-рыжая шевелюра, потом красные щеки.
– Нет, брат мой, они подлинные.
Король досадливо поморщился:
– Заклинаю тебя, Робер, не упорствуй в своих заблуждениях. Я сделал для тебя даже больше, чем мог сделать, я действовал вопреки мнению большинства, как в собственной семье, так и в Малом совете. Я согласился отдать графство Артуа герцогине Бургундской лишь при условии, что твои права будут сохранены; я назначил управителем Ферри де Пикиньи, человека, тебе безусловно преданного. Я предложил герцогине, что Артуа будет у нее выкуплено и отдано тебе…
– Нет никакой нужды выкупать Артуа, коль скоро оно принадлежит мне!
Наткнувшись на такое ослиное упрямство, Филипп VI сердито махнул рукой. И крикнул своему камергеру:
– Труссо! Подбавьте, пожалуйста, холодненькой воды.
Потом снова обратился к Роберу:
– Ведь это общины графства Артуа не пожелали вносить деньги, чтобы переменить хозяина, ну я-то что могу в таком случае поделать?.. Я и так на целый месяц задержал ордонанс о начале твоей тяжбы. Целый месяц отказываюсь поставить под ним свою подпись, потому что не желаю, чтобы брат мой стоял на одной доске со всяким сбродом, который, того и гляди, вымажет тебя грязью, а от такой грязи, боюсь, отмыться будет не так-то легко. Человек слаб, все мы совершали не одни лишь достойные хвалы поступки. Твои свидетели или подкуплены, или дали показания под угрозами; твой нотариус много чего порассказал; те, кто подделывал бумаги, взяты под стражу и признались, что письма писаны ими.
– Письма подлинные, – повторил Робер.
Филипп VI вздохнул. Сколько приходится тратить сил, чтобы спасти человека вопреки его воле!
– Я же не утверждаю, Робер, что ты сам во всем виновен. Не утверждаю, как говорят вокруг, будто ты тоже приложил руку ко всем этим подлогам. Тебе принесли бумаги,