— Знаю, знаю, так недолго и избаловаться, правда? — прошептал Тайрелл, вспоминая их с Жанной прошлую ночь. — Завтра я тебя как следует вычищу и выскребу, а сейчас тебе нужно поесть. Иди за Зеброй, сынок, и она покажет тебе, где растет вкусная трава.
Тай убрал руку, и Люцифер тут же понял, что он на свободе. Он всхрапнул, задрав голову, и, прихрамывая, направился в ту сторону, куда ушла кобыла. Тайрелл обернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как Жанна исчезает за ивами, растущими на берегу ручья.
К тому времени, как он добрался до небольшой пещеры в скале, которую девушка называла домом, он обнаружил там костерок, ярко сияющий в темноте ночи. Сидя рядом на корточках, Жанна подбрасывала в огонь хворост, который хранила в самом дальнем уголке пещеры, чтобы он всегда был сухим. Когда огонь разгорелся сильнее, она добавила мокрое бревно из поленницы, сложенной под открытым небом.
Затем, поставив подогреваться воду в котелке, он направилась к маленькому сундуку, который три год назад с неимоверными усилиями притащила сюда. Сундук по большей части был заполнен книгами, но также в нем хранились остатки одежды ее отца: одна ветхая рубашка, пара воскресных брюк, три носка и мокасины, которые она выменяла на лекарственные травы прошлой весной.
— Я взял три рубашки в лавке Проповедника, — произнес Тай. — Наденешь одну из них?
Звук его голоса испугал Жанну, которая, казалось, совершенно забыла о его присутствии в своем лагере. Но он был здесь — стоял по другую сторону костра, разминая уставшие от долгого ношения рюкзака мускулы. Его ноша висела на каменном уступе. Тай снял шляпу и принялся отжимать из нее воду.
— Нет, — ответила девушка, отворачиваясь от него и таким образом отказываясь не только от рубашки.
Развязав мокрые мокасины, она поставила их к огню сушиться. Не снимая плаща-дождевика, она стала разматывать ткань с груди, немедленно почувствовав острую боль в ушибленной руке. Стиснув зубы, она продолжала свое занятие. В прошлом она страдала от гораздо более серьезных ранений, и еще неизвестно, что ждет ее в будущем.
Тай не стал даже предлагать Жанне помощь, так как знал, что она отвергнет ее. Не говоря ни слова, он снял с нее объемный плащ и отбросил его прочь. При виде ее огромного синяка Тай присвистнул. По опыту он знал, что, как правило, синяки выглядят гораздо более пугающими, чем есть на самом деле, но ему неприятно было наблюдать это видимое воплощение боли на руке девушки.
— У тебя есть какое-нибудь лекарство?
— Да.
Жанна хотела отступить в сторону, но Тай нежно, но крепко схватил ее за предплечье.
— Стой спокойно, милая. Позволь мне помочь. Не доверяя собственному голосу, она лишь отрицательно покачала головой.
— Не упрямься, — произнес Тай. — Ты не раз заботилась обо мне, теперь пришла моя очередь.
Жанна посмотрела ему прямо в глаза. Они были очень темными, но живыми, отражающими пламя костра. Руки Тая, цепко держащие Жанну, распространяли по ее телу волны тепла, которые пугали ее. Но еще более пугающим для девушки явился жар, которым отозвалось ее лоно на мысль о том, что Тай будет заботиться о ней. Ее тело сотрясала мелкая дрожь желания.
Жанна ненавидела себя за свои воспоминания, за вожделение, за то, что мечтает оказаться в объятиях мужчины, который испытывал к ней смесь жалости и презрения, страсти и безразличия.
— Ты вся продрогла, — нахмурился Тай, заметив, как дрожит девушка, и принялся быстро разматывать ткань. — Где ты хранишь медикаменты?
Она лишь молча покачала головой, отказываясь от него, от своих воспоминаний, от всего сразу.
— Жанна, да что, черт побери, с тобой творится?
Не дожидаясь ответа, он продолжал свое занятие.
Мысль о том, что он снова увидит ее обнаженную грудь, показалась девушке невыносимой. Он снова начнет трогать ее, целовать и заметит пламя, сжигающее ее изнутри. Ее тело не должно было подобным образом реагировать на мужчину, любящего только свою мечту, которой она, к сожалению, не являлась. Жанна издала нечленораздельное мычание и попыталась оттолкнуть руки Тайрелла, но с тем же успехом она могла бы толкать скалу.
— Слишком поздно стыдиться, — ровным голосом произнес он, не обращая внимания на ее действия. — Стой спокойно, пока я развяжу эту штуку.
— Оставь меня в покое, — угрожающе произнесла она.
Руки Тая на секунду замерли.
— Жанна, что произошло? — спросил он мягко.
Но девушка не слышала его, ее переполняли эмоции. В сознании Жанны, отражаясь многократным эхом, звучал голос Тая, снова и снова перечисляющий ее незавидные качества: нечего предложить будущему мужу, слишком неопытная, чтобы стать любовницей, годится только для удовлетворения мужской похоти, когда поблизости нет никакой другой женщины.
— Малышка? — позвал Тайрелл, запечатлевая на ее губах нежный поцелуй. Они были столь же холодны, что и ее голос. — Чем я тебя так разгневал?
Он хотел было снова поцеловать ее, но Жанна резко отстранилась:
— Не дотрагивайся до меня. Не хочу снова быть твоей шлюхой.
Глава 32
При этих словах Тайрелла захлестнула мощнейшая волна гнева, но он сумел сдержаться. Он перестал разматывать ткань и схватил девушку за плечи:
— Никогда не говори про себя такого! Слышишь меня, Жанна Вайленд? Ты не шлюха!
Рассерженная, пристыженная, непокорная, Жанна дрожала в его руках.
— Как же ты назовешь то, что было между нами?
— Мы… любовники.
— Я так не думаю, — безразличным голосом ответила она. — Любовь предполагает некоторую степень привязанности к тому человеку, к которому ты испытываешь желание. Я тебе не любовница. Я всего лишь удобно подвернулась под руку, когда ты нуждался в ком-то для удовлетворения естественных потребностей плоти. Когда Люцифер поправится, ты заберешь его и отправишься на поиски своей прекрас…
— Не хочу больше этого слышать! — с жаром перебил ее Тай. — Я до смерти устал оттого, что ты постоянно бросаешь мне в лицо эти слова!
— Тогда перестань бросать их мне в лицо тоже.
— Я никогда…
— Черта с два! — яростно воскликнула Жанна. — Не ты ли говорил: «Я найду свою прекрасную даму или всю жизнь буду перебиваться случайными связями для удовлетворения естественных потребностей плоти»? — без запинки отчеканила она, выделяя голосом каждое слово. — Или вот это: «Ты самая неженственная женщина, которую я когда-либо встречал». Потом ты еще добавил, что Каскабель больше похож на куст, чем я на женщину. Даже после того, как ты познал мое тело, ты не изменил своего мнения обо мне. Вместо этого ты незамедлительно заявил, что нуждался в женщине, а не во мне. — На мгновение девушка замолчала, затем заговорила снова, и поток слов лился с ее губ рекой, словно прорвало плотину. — А еще ты заявил, что моя девственность была единственной ценностью для моего будущего мужа, так как у меня нет семьи, нет профессии, нет состояния. Ты сказал также, что погубил меня, потому что я недостаточно хороша для того, чтобы быть женой, и недостаточно образованна для того, чтобы стать любовницей, из чего я могу заключить, что гожусь только в игрушки, как ты выразился, «многих мужчин, а не одного». Такая игрушка на любом языке называется шлюхой.