Так, неправильная организация сторожевой службы в действующих войсках всегда приводила к полному незнанию русским командованием обстановки и постоянному утомлению армейских сил. Сторожевая служба не служила той надежной завесой, который позволял бы свободно маневрировать силами. При равенстве сил или даже своем превосходстве над японцами, русская армия в итоге проигрывала им и в наступлении, и в обороне.
Большинство русских офицеров и подавляющее большинство рядовых русских солдат дрались и умирали там, где им приказывали, мужественно сражаясь и тем самым отстаивая честь и боевые традиции армии России. Но вся беда заключалась в том, что их жертвенность оказывалась в итоге напрасной. Под Ляояном солдаты и офицеры Маньчжурской армии желали драться. Участник Ляоянского сражения полковник В.А. Апушкин писал:
«…Боевое воодушевление было недостаточно только там, где были начальники, равнодушные к славе и пользе Отечества, – «панические генералы», презиравшие свои войска и презираемые ими, грубые, надменные, невежественные, заботливые о себе и незаботливые о войсках».
По мнению большинства отечественных и зарубежных военных историков русско-японской войны 1904 – 1905 годов, генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин, наделенный должностью полководца России, из района Ляояна мог и должен был сильно ударить по внутренним операционным линиям японцев. Тем самым он мог разбить маршала Ояму до подхода его войск к реке Тайцзыхэ по частям, по отдельным армиям, особенно 1-ю генерала Куроки: она оказалась на противоположном берегу реки в незавидном положении.
Но в такой, казалось бы, благоприятной боевой ситуации ни организаторов, ни исполнителей, способных на творческий, сознательный риск, в куропаткинской Маньчжурской армии не нашлось. Хотя лично храбрых военачальников, бесспорно, было немало. Однако храбрость заменить инициативу и тактическое искусство, к сожалению, не могла.
Именно генералитет и сам командующий Маньчжурской армии не смогли использовать в Ляоянской операции стойкость своих солдат, желание их сражаться, использовать собственное превосходство в сила и средствах ведения боя. Не случайно в своем докладе В.Е. Флуг, генерал-квартирмейстер штаба царского наместника на Дальнем Востоке адмирала Е.И. Алексеева, отмечал:
«…Неудачи Маньчжурской армии, приведшие к отступлению ее от Гайчжоу до Мукдена… коренились исключительно в том действии, которое производили на воображение начальства армии смелые маневры неприятеля, вызывавшие с нашей стороны только пассивное уклонение от ударов вместо того, чтобы отвечать на маневр контрманевром, на удар – ударом.
К сожалению, такое настроение высшего командования Маньчжурской армией отразилось на некоторых старших войсковых начальниках, что, в свою очередь, еще более ослабляло решимость высшего командования доводить дело до боевой разведки. Это особенно рельефно выразилось в действиях на правом берегу р. Тайцзыхэ».
Здесь особенно ожесточенные бои велись за гору Манчжуяму, на которую русская пехота провела несколько сильных атак, несколько раз врываясь на ее вершину. Русские смельчаки вползали на гору и забрасывали японские окопы ручными гранатами. После этого следовал очередной приступ вершины и удар в штыки. Японское командование раз за разом посылало на Манчжуяму свежие подкрепления, стараясь удержать гору во чтобы то ни стало, поскольку их главные силы еще только переправлялись через Тайцзыхэ.
Один из японских офицеров сказал иностранному военному наблюдателю генералу Я. Гамильтону, свидетелю того продолжительного боя, следующее:
«Прошедшая ночь была для 2-й дивизии ужасной. Если бы русские оказались в состоянии удержаться на Манчжуяме, весь отряд генерала Ниши из 2-й дивизии должен был бы погибнуть. Хотелось бы увидеть теперь же два новых моста и гвардию, возможно скорее переведенную на ту сторону».
Командующий Маньчжурской армией упорно держался плана отступать и усиливаться до тех пор, пока не будет создано такое численное превосходство над противником, которое позволит задавить его на войне живой силой. Отступая, Куропаткин переходил к обороне, но не с целью измотать врага и затем контратаковать его. Свои силы русский командующий тратил по частям, затыкал дыры, удлинял без нужды фланги, хотя японцы имели крайне малочисленную кавалерию и не рисковали отправлять ее в рейды.
В первые полгода войны генерал Куропаткин имел определенное превосходство в числе пехотных батальонов, которые в первую очередь определяли силу любой армии той эпохи. Однако в Маньчжурской армии на решающих направлениях русские уступали японцам прежде всего именно в числе батальонов пехоты, которые можно было по приказу послать в бой. Сильные же резервы в своем большинстве оставались невостребованными для боя на передовой позиции.
Как полководец, командующий Маньчжурской армией постепенно, неотвратимо терял авторитет среди своих подчиненных, будь то полковой командир или рядовой стрелок. Войска с каждым новым боем убеждались только в его бездарности и пассивности. Но и сами войска, находясь в постоянном отступлении от героически сражавшегося гарнизона Порт-Артура, причин такого отхода на север не понимали. Более того, они, готовые сражаться в любых условиях, не находили оправдания своему постоянному отступлению перед японцами и поэтому теряли веру в благоприятный исход войны для России.
Трудно сказать, понимал ли сам А.Н. Куропаткин свою роль командующего в сражении под Ляояном. Его пространные «Дневники» ответа на этот вопрос не дают. Но императора Николая II ему удалось ввести в заблуждение и очередное поражение Маньчжурской армии превратить чуть ли не в успех на войне.
Помог Куропаткину в этом сменивший его на посту российского военного министра генерал от кавалерии В.В. Сахаров, получивший информацию о ходе Ляоянского сражения от своего брата – начальника штаба Маньчжурской армии. В отчете о ходе военных действий на Дальнем Востоке военный министр так, на удивление многим, характеризовал генерала А.Н. Куропаткина:
«Деятельностью командующего армией и энергией выполнения войсками его распоряжений армия, хотя и с большими затруднениями, искусно вышла из опасного положения, в котором находилась, угрожаемая противником как с фронта, так и левого фланга, двигаясь притом очень узким фронтом».
Сам командующий Маньчжурской армией свое понимание сути Ляоянского сражения и отношение к его значимости в ходе войны в Маньчжурии выразил в письме к наместнику адмиралу Е.И. Алексееву. Среди прочего бывший военный министр царского правительства писал:
«Если бы дело касалось только военного нашего положения, то никаких серьезных затруднений я не признавал бы существующими, ибо при встрече с превосходными силами отходил бы назад, все усиливаясь, в то время как противник ослаблялся бы. Затруднения истекают из соображений политических, по которым надо удерживаться в Южной Маньчжурии, особенно в Мукдене. Конечно, как эти политические соображения ни важны, но ими придется пожертвовать, если по причинам военным надо будет это сделать».
После войны было дано немало оценок Ляоянскому сражению. В таком официальном издании, авторитетном и популярном, как «Военная энциклопедия» под редакцией К. Величко, увидевшей свет в 1914 году, было сказано:
«Ляоянское сражение является крупным тактическим успехом японцев, которые, уступая нам количеством войск, выбили нашу армию из тщательно укрепленной позиции, с поля сражения, заранее нами избранного и подготовленного. Главную причину успеха японцев надо искать в действиях армии Куроки, в его непоколебимой настойчивости, с которой он выполнил поставленную ему задачу, не представляя себе даже возможности неудачи, переходя в наступление при каждом удобном случае. Мы же вели бои на Сыквантуне совершенно пассивно и обнаружили чрезмерную чувственность к операциям японцев против наших флангов и сообщений».
Ляоянские события немедленно отразились на усилении внутриполитической борьбы в России, поскольку очередное поражение царской армии стало козырной картой в антиправительственных выступлениях оппозиции всех оттенков. Стали нарастать революционные и острые оппозиционные настроения в среде интеллигенции и в кругах либеральной буржуазии. Осенью 1904 года министр внутренних дел Святополк-Мирский разрешил собрания для земских деятелей. Были смягчены политические требования цензуры, возвращены из ссылки некоторые либеральные деятели.
В Российской империи наступило долгожданное оживление политической и общественной жизни. Так поражение русской Маньчжурской армии под Ляояном «аукнулось» в России.
Генерал-майор российского Генерального штаба Е.И. Мартынов в своей работе «Из печального опыта русско-японской войны» так описывал отношение различных слоев населения страны и политической оппозиции царизму к войне в Маньчжурии: