нос. Отросшие волосы ему мешали, он заправлял их за уши нетерпеливым движением.
– Завтра поедем к ним, – пообещала Маня. – К твоим.
Он примерился и уселся на перила террасы.
– Да они не мои, – сказал он мрачно. – В том-то и дело.
– Теперь твои, куда тебе деваться.
– Кто я и кто… они!
Маня презрительно фыркнула:
– Ты хочешь рассказать мне о сословных противоречиях? Или о классовом неравенстве?
Подошла и бесцеремонно задрала штанину у него на лодыжке. Парень дёрнулся так, что чуть не свалился.
– Болело сильно? – спросила писательница, рассматривая здоровенный треугольный синяк, уже отливавший в зелень и желтизну. – Волька, смотри, что ты наделал!..
Павел торопливо опустил штанину.
– Откуда вы узнали, что тогда в кустах был я?
– Здрасти! Тебя же Максим позвал! Я только сначала забыла имя, а потом вспомнила. Он сказал: «Павел, это ты, что ли?» И полез в кусты. И когда ты от меня рванул, помнишь, из клумбы, я сразу на тебя подумала. А потом ребят расспрашивала, и все в один голос говорили, что ты в чём-то виноват и поэтому должен всё бросить и уехать в Магадан.
– Да почему в Магадан-то, с чего вы взяли? – спросил он, как будто это имело значение. – Я в геологическую партию хотел завербоваться.
Маня вздохнула и ещё подбросила шишек в самовар. Они проскакали внутри трубы с приятным звуком.
– Почему Раневский тебя отпустил? Ты же самая подходящая кандидатура! То есть подозреваемый! Максим тебя разогнал, дочь услал, ты его подстерёг и застрелил!
– Вы что?! – грубо спросил Павел. – Ненормальная?!
– Я-то нормальная, только почему тебя выпустили?
– Да не стрелял я в него! Я поговорить хотел, просто поговорить! Я думал, он один будет!.. Он в последнее время всё время был один!
– Что значит – один?
– Так Евгения Александровна дома не жила!
Маня оторопела.
– Как?! А где она жила?!
– Я не знаю. – Павел помотал головой. – Никого не было, ни Машки, ни Феди, брата. Только Максим Андреевич и Рита, домработница. И я приходил за садом ухаживать.
– Вот это номер, – сама себе сказала Маня Поливанова. – Вот это поворот сюжета!..
И стала ходить по террасе, сильно хромая.
– Ну да, – выговорила она, остановившись, – конечно. Когда я на другой день зашла в её комнату, там стоял чемодан. Я об него споткнулась! Огромный чемодан, мне показалось, очень тяжёлый. Получается, она только вернулась?… Откуда?…
– Не знаю, – повторил Павел умоляюще. – Только не стрелял я в Максима Андреевича! Я… поговорить хотел! Чтоб он мне поверил! Убедить его! Я ведь Машку на самом деле люблю.
– Да подожди ты со своей любовью! – отмахнулась Маня. – Если Женя не жила дома… то что это может значить? Всё что угодно! Она могла уехать на курорт, например! Или к школьной подруге, как в английском романе. Она поехала к своей школьной подруге! Это почти всегда означает, что героиня пустилась во все тяжкие и собирается сбежать с любовником!..
Маня осеклась.
– Или… или Максим собирался сбежать с любовницей и Женя просто не стала этого ждать? Тогда получается, он собирался разводиться, что ли?! И тогда понятно, за что Женя могла его… убить!
– Не может такого…
Маня перебила:
– Не мешай мне! И не сбивай! Но почему она вернулась? Как раз затем, чтобы застрелить?… Получается, она его поджидала возле дорожки, по которой он всегда ходил на пристань, и она его маршрут прекрасно знала!.. Выстрелила, убила, а потом вернулась в дом с чемоданом?
– Да с чего вы взяли?!
– Павел, ты же там торчал, в этих проклятых кустах! И никого не видел?…
– Нет! – крикнул парень с отчаянием. – Я сто раз следователю говорил! Ну, был там кто-то, но я не разглядел! Если б я знал! Я бы мог… всё остановить, понимаете?! Если бы я только знал!.. А на меня бросилась ваша собака, и я убежал! Я даже не понял, что произошло, ну, затрещало что-то! Но я не понял! И не остановил! А Машкин отец был бы жив, если б не я!
– Он был бы жив, если бы в него дважды не выстрелили, – возразила Маня. – Ты-то при чём? Я тоже там была и тоже ничего не могла сделать!
– Я должен был!
– Брось, Павлик, истерить, – поморщившись, сказала писательница Покровская. – Приехали. Ты взрослый. Вот это всё: я виноват, я должен был догадаться, закрыть своим телом, совершить беспримерный подвиг, поеду на Колыму замаливать грехи, на свете счастья нет, а есть покой и воля – для детей и подростков. Не для тебя. Ты объясняйся как хочешь с Машкой и её семьёй, сдавай в аспирантуру, ищи работу, копи деньги, снимай квартиру! Это всё гораздо труднее, чем податься на Тибет и поступить там в монастырь!.. Так почему тебя Раневский выпустил?
Павел словно не сразу сообразил, о чём она спрашивает.
– А, так ту женщину убили из того же пистолета, экспертиза установила. А я в это время у них в камере сидел.
– Понятно. Внеси самовар в дом, давай чай пить, что ли.
Маня выставила на стол блюдо с плюшками и затолкала в чайник мяту – на ночь мяту выпить отлично, чтобы лучше спалось.
Из чайника сразу запахло летом.
– Плохо, конечно, что ты не разглядел стрелка. Хорошо, что ты всё-таки не уехал. Где бы мы тебя искали!.. Плохо, что я позабыла про чемодан и Женю не спросила, где она была с этим чемоданом. Хорошо, что я его видела у неё в кабинете.
– При чём тут чемодан?…
– И драгоценности! – продолжала Маня. – Где они? Кому предназначены? Получила их Елена Васильевна или нет? Впрочем, мы это уже утром установим! Ромка спросит у охранников, приезжал ли курьер в сопровождении роты автоматчиков! Насколько я понимаю, такие вещи всегда возят в сопровождении автоматчиков и боевых слонов.
– При чем тут слоны?…
– Что ты заладил! Пей чай и ешь плюшки! Вот те, сердечком, – с песком, а розочкой – с изюмом.
Маня вытряхнула из портфеля блокнот в сафьяновом переплёте, открыла и стала читать, подперев ладонью щёку.
Вопросов было множество.
На какие-то она уже знала ответы, и они ничуть не приближали её к разгадке. Другие казались ей неважными, но она не понимала, какие они на самом деле. Третьи требовали немедленного разрешения, но может статься, и они не откроют тайны.
У Павла в кармане непрерывно пиликал телефон – по всей видимости, Машка слала любовные записочки.
Писательницу пиликанье раздражало.
– Да выключи звук уже, – сказала она, и он виновато полез за телефоном.
…Хороший парень. Как он сладит с жизнью, которая началась у него так