Мастера меча мучила совесть из-за того, что он оставлял Эмерелль, но он не мог рисковать и увозить ее в Альвенмарк прежде, чем узнает, что там к чему.
Эльф обхватил запястье Альфадаса в воинском приветствии.
— Через тридцать дней я вернусь. Затем мы сможем отвести войско в Альвенмарк.
Олловейн вглядывался в лицо приемного сына, ища ответы на вопросы, возникшие после приезда короля. Альфадас ведь должен понимать, что означает вести войско людей в Альвенмарк. Что-то произошло между ярлом и его королем. Несмотря на всю сердечность сына человеческого, Олловейн чувствовал глухую печаль, окружавшую фирнстайнца.
— Что с Сильвиной? — спросил ярл.
— Она не захотела возвращаться, — покачал головой Олловейн. — Она столь же разговорчива, как и ты. Йильвина будет охранять королеву. Она не отходит от Эмерелль.
— Здесь Эмерелль в безопасности!
Олловейн подумал о владыке людей и странной аудиенции. Старый король настоял на том, чтобы опуститься на колени у ложа Эмерелль, а затем что-то прошептал ей на ухо. Только он и Альфадас были свидетелями странной сцены. Затем Хорза солгал людям из своей свиты, заявив, что он все подробно обсудил с королевой. Эти люди как дети! Они ловили каждое слово своего правителя. С тех пор как они увидели кентавра Оримедеса, они готовы были поверить, пожалуй, во все. Им то и дело хотелось коснуться полуконя.
— Вы готовы? — Линдвин торопила. Из скалы поднимался золотистый свет, врата открылись. — Идемте уже!
Альфадас отступил на шаг.
— До скорого, мастер меча. — Он кивнул Оримедесу и Гондорану, восседавшему на спине кентавра.
— До скорого, друг мой! — Олловейн поспешно шагнул в свет. Это было почти похоже на бегство.
Линдвин провела их всего несколько шагов сквозь Ничто, затем путники вышли через вторые врата. Перед ними раскинулся широкий заснеженный холмистый пейзаж. Ветер, завывая, путался в ветвях умершего дерева рядом с вратами. С его бледных ветвей свисали конские черепа и разбитые щиты.
Оримедес приветствовал свой мир радостным возгласом. Затем он так крепко хлопнул Линдвин по плечу, что эльфийка едва не рухнула лицом в снег.
— Хорошо поработала, ведьма! Я еще никогда не возвращался сюда так быстро!
— Где твои люди? — раздраженно спросил Гондоран.
У хольда стучали зубы. Он натянул на себя меховой мешок, который сшила для него Асла, — бесформенное нечто с дырами для головы и конечностей.
Кентавр раскинул руки, словно желая обнять землю.
— Где-то там… Мой народ кочует… Мы никогда долго не задерживаемся на одном месте. Я найду их. Поверь, тебе здесь понравится. Галопировать по холмам, чтобы ветер свистел в ушах, — это прекрасно!
Гондоран скорчил недовольную физиономию.
— Признаю, что никогда прежде не видел снега. Но мне кажется, что это единственная форма воды, которая мне не нравится. — Он поднес руки ко рту и подул на застывшие пальцы.
— Ты привыкнешь. — На кентавре не было ни плаща, ни даже безрукавки. Казалось, холод не причиняет ему ни малейших неудобств. Изо рта вырывались маленькие облачка пара. Его копыта топтали снег.
— Я приведу своих воинов в Снайвамарк. Нельзя отправляться на войну, предварительно не напившись как следует. А ведь каждое племя будет предполагать, что я останусь на праздник. — Кентавр широко усмехнулся. — Это будут тяжелые недели.
— Если бы ты предупредил меня заранее, я остался бы в мире людей, — проворчал Гондоран. — Ездить на кентавре от застолья к застолью по миру замерзшей воды! Какие еще испытания уготовила мне судьба?
— Я уже говорил о том, что от гостей у нас ожидается, что они осушат с нами по меньшей мере один рог мета? Другое поведение может быть расценено как оскорбление.
— Если вы не мочитесь в мет, то я как-нибудь справлюсь.
Оримедес погладил хольда по голове.
— Молодец. Ты понравишься моему народу, друг мой. — Затем он обратился к Олловейну: — Удачи тебе, мастер меча. Увидимся в Снайвамарке! — И, издав радостный клич, похожий на лошадиное ржание, кентавр устремился вниз по склону холма.
— Теперь мы одни, — заметила Линдвин.
На ней по-прежнему было то же изорванное платье, в котором она бежала из Альвенмарка. Она отказалась терпеть на теле какую-либо одежду из грубых человеческих тканей. Девушка вызывающе смотрела на Олловейна. Быть может, ожидала извинений за то, что он относился к ней как к предательнице?
— Ты сумеешь найти путь в Филанган? — холодно спросил он.
— А твой язык сумеет найти путь к признанию моей невиновности? — колко ответила она.
— Думаешь, я поверю тебе, потому что ты была вынуждена помочь королеве?
— Ты знаешь, что это значит — лечить, Олловейн? Это значит переживать боль раненого. Не обломок кирпича лишил меня сознания во время бегства через город, а боль королевы. У нее пятьдесят три ожога, семь сломанных костей, пробитое легкое и рваная рана в груди. Одной этой раны было бы достаточно, чтобы убить ее, если бы не я. И твою жизнь я спасла тоже. Что еще мне нужно сделать, чтобы убедить тебя в том, что я не подавала знака для начала обстрела Вахан Калида?
Олловейн оценивающе поглядел на нее. Она не мерзла. Должно быть, Линдвин наложила на себя заклинание. Одно из этих проклятых заклинаний, которые он так никогда и не смог выучить. И ей даже не нужно было концентрироваться на этом. Все происходило словно само собой.
— Тебе пришлось бы сбросить кожу, чтобы я поверил тебе. Ты принадлежишь к роду Шахондина, а он враждует с королевой. Ты родилась с этим… Я никогда не буду доверять тебе. А теперь отправляемся в Филанган.
— А если я просто уйду? Я могу пойти в любое место.
Мастер меча положил руку на перевязь.
— Думаешь, ты успеешь пройти через врата раньше, чем тебя догонит мой нож, предательница?
— Я волшебница. Мне легко защититься от твоего клинка. — Она вызывающе смотрела на него.
— Попробуем?
— Если я умру, ты застрянешь здесь. — Линдвин указала на юг. Кентавр уже превратился в крохотную черную точку меж заснеженных холмов. — Оримедес тебя уже не увидит. Холод убьет тебя, если ты останешься здесь.
— Думаешь, меня что-либо остановит?
Линдвин опустила взгляд.
— А королева? Кто заберет Эмерелль из страны людей, если ты умрешь?
— Оримедес знает, где королева. Он спасет ее, если я не смогу этого сделать.
— Так вот почему королева избрала тебя.
— О чем ты говоришь?
— О тебе, Олловейн! — раздраженно воскликнула волшебница. — Тебя вообще нет. Тебе ведома только цель, и ты приносишь в жертву все, чтобы добраться до нее. Я могла бы понять, если бы ты делал это для себя. Но ты — всего лишь пустая оболочка. Есть вид ос, которые откладывают яйца в других насекомых. Потомство постепенно поедает хозяина изнутри. Вот и ты такой, Олловейн. Пустая оболочка, в которую Эмерелль отложила яйца. Тебя больше нет. Ты живешь только ради ее пользы.