Разумеется, этот поход начался отнюдь не только потому, что был оскорблен цзиньский посол Ци Кэ (хотя подобного рода акция всегда и везде воспринималась как casus belli). Можно считать, что оскорбление было лишь поводом, тогда как причиной были разногласия между царствами, имевшие более серьезную основу. Пусть так. Но разногласия бывали часто, и далеко не всегда они разрешались войнами. Нередко находили возможность избежать их в ходе переговоров, для чего, собственно, и существовала достаточно развитая древнекитайская дипломатия. Поэтому сам по себе повод, резко обостривший разногласия и имевшуюся до того напряженность (которую цзиньский посол и был послан как-то сгладить), являлся, как следует полагать, результатом некоей внутрициской интриги, цели которой — не говоря уже об авторах — остаются неясными. Особенно если иметь в виду драматические для Ци результаты похода цзиньского Ци Кэ.
Таким образом, внутриполитическая борьба, ведшаяся в царствах чжоуского Китая, — в основном вокруг трона и во имя интересов, связанных с ним, — выглядела по-разному в зависимости от обстоятельств, а иногда и затрагивала отношения между царствами. В любом случае борьба имела свою динамику развития, свои основные формы и стадии. Однако, имея это в виду, нельзя вместе с тем забывать, что четкое деление на формы и стадии весьма условно, в конкретной действительности существовало большое разнообразие форм и методов политических конфликтов. Важно также принять во внимание, что эта борьба, стимулировавшаяся в основном личностными (корыстными, амбициозными) интересами наследственной знати в рамках каждого из царств и княжеств чжоуского Китая, происходила на более общем и объективно задававшем тон фоне столкновений между царствами и княжествами.
Этот последний фактор особенно важно учитывать, ибо он означал, что в чжоуском Китае существовало мощное поле напряжения, вызывавшееся политическим полицентризмом, чаще всего сводившимся к полярному бицентризму Цзинь — Чу. Напряженность же не только вела к нестабильности и провоцировала войны между чжухоу и их коалициями. Она создавала благоприятные условия для внутриполитической борьбы, принимавшей форму интриг, заговоров и междоусобиц. Можно в связи с этим предположить, что, если бы заговорщикам и интриганам некуда было бежать (т. е. если бы не существовали соперничавшие и готовые поддержать мятежников и политических эмигрантов государства), количество интриг, заговоров и внутренних конфликтов явно было бы более скромным и они соответственно играли бы не столь значительную роль в жизни чжоуского Китая периода Чуньцю. Но де-факто они играли такую роль, и именно поэтому на формы, характер, методы политической борьбы и на динамику ее в период Чуньцю следует обратить специальное внимание.
Справедливости ради необходимо для начала упомянуть о том, что интриги, заговоры и разгоравшаяся на этой почве открытая политическая борьба не были внове в чжоуском Китае и до периода Чуньцю. Напротив, они имеют достаточно длительную историю и восходят едва ли не к началу Чжоу, когда братья Чжоу-гуна Гуань и Цай выступили против него, обвинив в попытке узурпации власти, но при этом намереваясь — если полагаться на данные источников — не столько прийти к власти самим, сколько восстановить уже поверженную династию Шан. До сих пор не вполне ясны причины и мотивы восстания братьев Чжоу-гуна, но скорее всего шанский правитель был для них лишь имеющей легитимное право на власть ширмой, а смысл интриги и заговора, вылившихся затем в трехлетнюю полномасштабную войну, был именно в том, чтобы сместить с должности всесильного регента Чжоу-гуна и занять его место.
Здесь особенно важен вопрос о легитимной ширме. Как о том уже шла речь в первом томе [24, с. 220–227], победитель шанцев У-ван чувствовал себя после победы неуверенно именно потому, что не ощущал себя легитимным наследником Шан. И такого рода неуверенность существовала среди правящей верхушки чжоусцев достаточно долго, пока Чжоу-гун не одолел мятежников и, расправившись с восставшими шанцами, не сумел обеспечить легитимность династии Чжоу с помощью гениальной по своей сути идеологемы небесного мандата. Став благодаря этой доктрине сакрально освященными легитимными правителями, чжоуские ваны в последующем чувствовали себя на троне вполне уверенно, хотя это не избавило некоторых из них от потрясений. Имеется в виду прежде всего все тот же Ли-ван.
Именно с Ли-ваном связаны зафиксированные в источниках политическая интрига, заговор и междоусобная война. Трудно сказать, почему все это выпало на долю одного правителя, к тому же далеко не слабого. Быть может, именно стремление Ли-вана проявить силу и повлекло за собой в изменившихся не в пользу чжоуских ванов условиях все его несчастья. Но как бы то ни было, в годы его правления были и мятеж могущественного вассала Э-хоу, и восстание населения столицы, и, наконец, изгнание самого вана, причем всему этому явно предшествовал заговор приближенных правителя.
Следующим по времени правителем, имя которого в древнекитайской традиции оказалось тесно переплетенным с интригами и заговорами, завершившимися полномасштабным военным конфликтом, был незадачливый Ю-ван, лишившийся и трона, и жизни. Согласно уже упоминавшемуся преданию, инициатором политической интриги была коварная и честолюбивая красавица Бао Сы, заставившая правителя сделать наследником своего сына, после чего бежавший из столицы старший сын и легитимный наследник вана, будущий Пин-ван, был поддержан дедом, тестем Ю-вана, который и призвал на помощь жунов. Результатом этих событий стала ликвидация западночжоуского и без того уже крайне ослабевшего военно-политического образования и превращение восточночжоуского Китая в феодально-раздробленную политическую структуру, в рамках которой власть вана распространялась лишь на его домен.
Все три эпизода ложатся в единую линию: от политически сильного Чжоу-гуна, одолевшего интриганов и заговорщиков и надолго ликвидировавшего саму возможность повторения чего-либо подобного, к менее могущественному Ли-вану, в конечном счете потерпевшему поражение от интриганов и заговорщиков, и, наконец, к слабому и неумному, не умевшему адекватно оценить политическую обстановку Ю-вану, потерявшему почти все приобретения его предшественников. Эта линия развития событий свидетельствует не только о прогрессировавшем в западночжоуское время ослаблении власти центра, но также и об усилении тех, кто был рядом с правителем. Иными словами, складывались потенциальные возможности для увеличения давления на легитимного правителя и для снижения значения его легитимности по мере укрепления его вассалов.
В годы правления безликого Пин-вана эти возможности стали активно реализовываться уже на другом уровне, на уровне наиболее крупных из уцелевших уделов, превратившихся в практически самостоятельные царства. Об этом свидетельствуют в первую очередь события в Цзинь, начало которым было положено созданием субудела в 745 г. до н. э. в Цюйво. Они сопровождались многочисленными интригами, заговорами и междоусобицами на протяжении свыше чем столетия, вплоть до воцарения Вэнь-гуна, ставшего затем гегемоном и обеспечившего относительный порядок не только в своем царстве, но и во всем чжоуском Китае. Впрочем, политическая борьба в Цзинь продолжалась и после Вэнь-гуна, хотя она несколько изменилась и отдалилась от трона, уйдя на следующий уровень, на уровень усобиц между могущественными кланами.
Однако в данной главе речь пойдет о внутриполитической борьбе не только в Цзинь, но и в иных царствах, о тех разных формах, которые такая борьба принимала, и о тех результатах, к которым она в каждом отдельном случае вела. Иными словами, задача главы — выделить основные модели развития внутриполитических событий и обратить первостепенное внимание на политический аспект процесса многосторонней трансформации царств и княжеств чжоуского Китая в период Чуньцю. Начнем с царства Цзинь, самого могущественного из всех.
Внутриполитическая борьба в Цзинь: динамика эволюции
Внутриполитическая борьба в этом царстве распадается на несколько четко различимых неодинаковых этапов, из которых по сути и состоит вся история самого могущественного из царств чжоуского Китая. О ранней истории Цзинь известно сравнительно немного: Сыма Цянь после краткого рассказа о забавном эпизоде, связанном с созданием удела (его в шутку в момент игры пожаловал своему брату малолетний Чэн-ван), ограничился лишь перечнем первых правителей и особое внимание уделил сыновьям Му-хоу (811–785 гг. до н. э.), которые получили от отца странные имена (Чоу и Чэн Ши). За этим последовало краткое повествование о том, как после смерти Му-хоу власть досталась старшему сыну Чоу, сын которого в 745 г. до н. э. дал субудел своему дядюшке Чэн Ши [103, гл.39; 71, т. V, с. 139–140]. Едва ли решение создать субудел в большом уделе стоит Считать особым этапом — скорее это была своего рода прелюдия, способствовавшая, однако, расстановке основных акцентов.