- Отличная идея! Запомню на будущее. Мне слишком понравились… твои методы переубеждения. Но я не притворялась! Я и правда переживала.
Ричард закатил глаза, как учитель, в сотый раз повторяющий ученикам, что дважды два равно четыре. Но его последовавший ответ был совершенно серьёзен. Даже слишком серьёзен – и я поняла, что сегодня и впрямь ночь откровений.
- Гаяни. Ты помнишь, как ты пришла ко мне в спальню в наивной попытке соблазнить?
Я смущённо отвела глаза. Ещё бы мне забыть тот позор!
- Так вот. Должен тебе признаться - когда ты вышла в круг лунного света, и платье упало к твоим ногам… я был ослеплён твоей красотой. – Он прикрыл веки, словно вспоминал тот момент. - Молочной белизной кожи. Грацией стыдливых движений. Совершенством линий тела, словно выточенных из алебастра… В тебе всё было соразмерно и все идеально, как в шедевре великого скульптора. И меня разрывало от желания прикоснуться к этой красоте – убедиться, что ты настоящая! Что ты из горячей плоти и крови, а не из холодного камня. Гаяни, Гаяни… Я подумал, что сплю и мне это снится. Ты просто не могла быть той самой смешной и неловкой девчонкой-Лягушонком – и в то же время была ею, вне всякого сомнения. Эта двойственность сводила с ума и ставила в тупик. М-да уж!.. Любоваться тобою тогда и не сметь коснуться – это было самое суровое в мире наказание за слепоту.
Я слушала его, затаив дыхание. И мне не стыдно признаться, что слушала с затаённым восторгом. Ведь я-то думала совсем иначе! Мне и в голову не могло прийти, что у него в мыслях было – вот такое. Что он мог думать обо мне так.
Ох. Если б я только знала… наверное, даже тысяча гиаров не заставила бы меня вылезти в ту ночь из его постели.
- Почему же не прикоснулся? – почти с обидой проговорила я. Отважилась всё-таки поднять руку и дотронуться кончиками пальцев до шершавой щеки. Провести осторожно вниз, задержаться нерешительно у самых губ. Привыкну ли я когда-нибудь? Такой большой, сильный… и весь мой. Уже тогда был, оказывается.
Он хмыкнул.
- Видела бы ты, какие у тебя были перепуганные глаза! Я понял, что ты пришла ко мне не потому, что хочешь. А потому, что ты в своей глупой головке решила ловить меня, как рыбу, на самого жирного червяка. Но я, знаешь ли, не настолько безмозглый. Ты не была по-настоящему готова, Гаяни.
- А сейчас? – шепнула я, глядя на него из-под ресниц.
- М-м-м… дай-ка подумать! – он окинул меня быстрым взглядом, задержавшись на неровно дышащей груди, и снова вернулся к лицу. – Сейчас ты выглядишь как мороженое, которое растает окончательно, если я не съем тебя прямо сейчас.
И кажется, мы слишком много болтали. Передышка затянулась. Мы оба это почувствовали как-то одновременно.
Потому что я совсем не сопротивлялась, когда не говоря больше ни слова, он снял мои руки с плеч и рывком развернул меня у себя на коленях. Откинул волосы со спины и вдохнул глубоко запах кожи. Провёл губами там, где совсем короткие и нежные волоски на шее вставали дыбом от его близости. Сверху вниз, к лопаткам. Туда, где на его пути уже возникло платье – но разве это препятствие для целеустремлённого мужчины?
Первый крючок сдался без боя.
Второй зацепился сперва, но Ричард оторвал его решительно вместе с какими-то нитками.
Я вспомнила, как тогда, под сиренью, он касался этих крючков так, будто предвкушал настоящий момент. Это точно было так – с такой мучительно неторопливостью, прямо-таки со вкусом и не спеша он расстёгивал сейчас платье на моей спине. Выцеловывая нежную кожу там, где она обнажалась в раскрытой ткани.
Я вздрагивала от каждого поцелуя.
- Мне… там особенно нравится, - призналась я, и не в силах сдерживать эмоции, сжала его ладонь, плотно лежащую на моём животе. Кажется, чуть-чуть впилась ногтями, но он не протестовал.
- Я помню, - промурлыкали за моей спиной, и шёпот вибрировал на обнажённой коже как самая изысканная ласка.
Оставалась ещё половина крючков, а я уже была почти без чувств. Какой же наивной я была раньше! Теперь-то ясно, почему Орвик с Шианой так долго пропадали в спальне. Я ещё недоумевала, чего можно так долго делать, всё же элементарно по идее. А вот теперь начинала понимать, что это целая наука.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Наука любви.
И я пока только открываю обложку учебника.
Платье сползло с плеч. Полурасстёгнутый лиф уже почти сваливался и держался только на честном слове. «Честное слово» в предвкушении напряглось, уже предчувствуя, куда скоро переместится фокус внимания нашего учителя.
Предчувствия не обманули.
Я ахнула и выгнулась, как тугой лук, откидываясь ему на плечо, когда Ричард опустил ладони на мою обнажённую грудь и сжал её. Вот так – кожа к коже было настолько по-другому, настолько замечательно, что…
Надо мне, наверное, перед своими девочками извиниться. Зря я на них так долго бочку катила…
Последние неловкие мысли, которыми я пыталась скрыть смущение, уплывали куда-то, смешивались и успокаивались в моей голове, оставляя мягкую и зыбкую тишину.
Я больше не думала.
Просто чувствовала.
Расслабленно растеклась по своему мужчине – и доверилась рукам. Лишь изредка изгибалась назад, тыкалась доверчивым сытым котёнком в шею и слизывала солёный вкус. Растаявшее мороженое? Да, пожалуй. Я – уже.
Всего чуть-чуть надо было приподняться, чтобы найти его губы. И робким пытливым поцелуем напроситься – на вовсе не робкий, жгучий, присваивающий.
Сплестись языками, запутаться, где мои губы, а где его, дышать одним дыханием на двоих.
Увидеть своё отражение в чёрных-пречёрных зрачках, во всю радужку гипнотически-серьёзных глаз.
С восторгом почувствовать, как мир куда-то переворачивается, и под голой спиной уже не жаркое тело – а блаженно-прохладный камень. За неимением других вариантов, Ричард уложил меня прямиком на обломок лестничной площадки. Но места там было мало, и мои ноги оставались на ступенях. Мне было всё равно.
Я жива. Я живу и чувствую. И люблю самого чудесного мужчину на свете. Здесь больше нет и не может быть места смущению.
Он возвышался надо мной на вытянутых руках, рассматривая так, как рассматривают картину в музее. Рассветные лучи, которые показались над кромкой гор, позолотили тёмный силуэт нависшего надо мной мужчины.
Градус моего нетерпения повысился так, что кажется, ещё немного, и Ричард станет свидетелем уникального кулинарного явления – вскипевшего мороженого.
- Здесь слишком твёрдо, тебе неудобно будет… - сбивчиво проговорил он, продолжая пожирать меня глазами. - Может, нам куда-нибудь…
- Нет!! – я схватила его запястье.
Я точно не выдержу, если мы отложим в очередной раз – даже если это будет предельно короткая заминка на время поисков нормальной кровати.
Здесь тоже отлично. Везде отлично, где он рядом. Даже на пыльных развалинах.
Я вдруг увидела себя как со стороны. С разметавшимися по камню зелеными спутанными локонами, задранными до самых колен бледно-розовыми юбками, струящимися по обломкам ступеней…
Ричарду, кажется, зрелище тоже понравилось. Потому что он больше не спорил. Вместо этого вспомнил, что и на нём многовато лишнего, тем самым избавив меня от этой смущающей обязанности.
Наконец-то мне перестанут мозолить глаза эти пуговицы на его рубашке, застёгнутые не на те петли!
Возиться с каждой мелочью было слишком долго, в нетерпении он дёрнул, пуговицы покатились по ступеням в разные стороны с сухим стуком.
- Постой-ка… так будет лучше…
Осторожно приподняв мою голову, он подложил под неё смятую комом рубашку. Но я не успела толком умилиться тому, что даже в такой момент он умудряется заботиться обо мне – потому что дальше стало совсем не до трогательных чувств.
О нет! Эти чувства во мне горели, бились пляшущими языками пламени, обугливали кожу, прожигали насквозь – как и поцелуи, с которыми он опустился на моё беззащитное горло, ключицы и ниже, ниже…
Решено. Моей груди я напишу извинительную поэму в стихах.