сделать сам! Ты всегда был и будешь посредственностью!» И все это на глазах детей Пауло. В результате, ни сам Пауло, ни его сын Паблито так и не смогли вынести подобное унижение. Да и самой Марине потребовалось очень много времени, чтобы привести себя в порядок. Она вспоминает:
«Однажды, мне тогда было девять лет, я была совсем худая от истощения, меня повели к врачу. Доктор удивился, что внучка Пикассо находится в таком состоянии, и написал ему письмо с просьбой отправить меня в медицинский центр. Мой дед не отвечал очень долго. У него были другие проблемы. А затем — столько мук, чтобы он оплатил счета!»
* * *
После того как один за другим ушли из жизни сам Пикассо, его сын Пауло и внук Паблито, Марина Пикассо неожиданно стала богатой наследницей. Кроме миллионного состояния, ей досталось более четырехсот картин и примерно семь тысяч набросков, рисунков и скульптур Великого Гения. Но произошло это не сразу и не просто.
Естественно, тут же появился Клод Пикассо, сын художника от Франсуазы Жило. Марина Пикассо пишет:
«Париж, аэропорт Орли. Клод пришел меня встретить. Я чувствую в нем фальшь, и сама становлюсь неестественной. С тех пор как мы виделись, прошло так много времени. Он удивляется, что я без багажа. Я в джинсах, на ногах — сабо, но это не для того, чтобы выглядеть вызывающе, просто с тех пор, как умер мой брат, мне неинтересно покупать себе даже самое необходимое.
«Завтра, — говорит Клод, — ты пойдешь к мэтру Зекри, он занимается вопросами наследства твоего дедушки. Он выпишет тебе чек”.
Чек? Почему чек? Не понимаю».
Появилась и Палома Пикассо, сестра Клода, и Майя, дочь Пикассо от Марии-Терезы Вальтер. И Кристина Поплен. И ее сын Бернар, сводный брат Марины.
Марина Пикассо продолжает свой рассказ:
«Все вдруг столпились вокруг меня.
— Марина, ты должна быть мужественной.
— Марина, жизнь тебя не баловала.
— Марина, твой дедушка, брат и вот теперь отец. Бедная малышка Марина.
Бедная малышка Марина. Мной интересуются.
Я живу среди смерти.
На следующий день у меня встреча с мэтром Баке де Сарьяком, одним из дедушкиных адвокатов. Он пожелал меня видеть, чтобы передать мне конверт, оставленный отцом. В нем сто тысяч франков и записка трясущимся почерком: “Оставляю тебе эту сумму, чтобы поддержать тебя. Сжимаю в объятиях”.
Подписано Пауло. Совсем просто — Пауло.
— Ваш отец хотел сам передать вам это, — объясняет мэтр Баке де Сарьяк, — но он не осмелился вам позвонить.
Мне хочется ему сказать, что я в любом случае не приняла бы от отца этих денег. Мне хочется ему сказать…
Зачем? Я больше не держу зла. Это просто письмо, в котором сто тысяч франков. Последнее пособие, за которым спряталось раскаяние.
Вокруг меня все суетится Клод. Я провинциалка. Он считает нормальным быть моим гидом в лабиринте делового Парижа.
— Сегодня после обеда ты встречаешься с мэтром Зекри. Он будет ждать. Я ему позвонил.
После смерти отца я вместе с братом Бернаром имею то же право на наследство Пикассо, что и он, Жаклин, Майя и его сестра Палома. Только без скандалов — он хочет, чтобы все прошло гладко.
— Знаешь, мы ведь, так сказать, тоже страдали. И нам, и нам знакомы несчастья…
Сваливая все в одну кучу, он старается уравнять наши горести, а я — у меня ведь больше нет Паблито…
Мне не хочется отвечать. Ни отдача долгов, ни сведение счетов меня не интересуют, я хочу одного — вырваться из всей этой истории и, главное, убежать от этой семьи, которую объединяют замогильные интересы».
Мэтр Пьер Зекри, нотариус, занимавшийся наследством Пикассо, встретил Марину так, как нотариусы обычно принимают тех, кто имеет законные права. Но она не могла внимательно слушать его. Она думала о том, что теперь, наверное, сможет отдать долг Марии-Терезе Вальтер, помогавшей при похоронах Паблито… А нотариус все говорил и говорил. Это было что-то о том, что необходимо выкупить права обладания у Кристины Поплен, второй жены Пауло Пикассо. Там Марине причиталась четверть.
В ее воспоминаниях читаем:
«Поскольку матери не досталось прав даже на чайную ложечку, я смиренно заставила себя совершить этот тягостный демарш. Впрочем, Кристина с большой любезностью и без проволочек согласилась, зная, что довелось перенести нам с Паблито.
Я вышла на волю, освободившись от ярма Пикассо».
Оценку творческого наследия Пикассо производил эксперт по вопросам искусства Морис Реймс. Потом уже оцененные произведения (картины, рисунки, гравюры и керамику, на которые по приоритетному праву наследования имело право государство) отбирали Жан Леймари и Доминик Бозо, директора Национального музея Пикассо[17].
Марина Пикассо вспоминает:
«Наконец, тьма адвокатов занималась распределением тысяч произведений по числу наследников. Заплатив адвокатам за эти услуги — гонорары составили добрую часть самого наследства, Жаклин, Майя, Палома, Клод, Бернар и я наконец-то получили возможность притронуться и к наследству как к таковому, оплатив, разумеется, сперва наши собственные права на него, что для меня было равно половине всего добра, оставленного мне дедушкой.
Я не хотела участвовать во всей этой свистопляске. Повторяю, это меня не интересовало, и, когда директор Парижского Национального банка предложил мне самой открыть двери сейфа, в котором была предназначенная мне доля, я наотрез отказалась. Я не находила в себе сил преодолеть этот последний этап. Ненавидя человека, из-за которого нам с братом пришлось столько пережить, я считала непоследовательным обладать тем, что мне от него досталось.
Я не могла отделить художника от его творчества.
Мне отходила еще и вилла “Калифорния” с ее решетчатыми воротами, так долго нас не впускавшими, c ее внушавшими чувство подавленности комнатами, c ее ароматом запретного. Я не хотела ее. Надо было продавать ее и выкупать свою душу.
Я попыталась было избавиться от нее, но, не найдя покупателя, оставила, так и не решившись в ней поселиться. Она казалась мне слишком большой и неудобной. Я слышала, как скрипят половицы, как по комнатам гуляет ветер. И конечно, очень боялась столкнуться с призраком не просто своего дедушки, но Пикассо».