Аннабелла восхищалась здравомыслием и практичностью Мэри Джейн, однако при мысли о ее связи со Скилленом ей делалось нехорошо.
Мануэль закинул на спину мешок, она взяла со стола свой узелок, и они, не оглядываясь, вышли в холодную ночь. Скиллен отказался отвезти их в город, сказав, что весь его фургон будет забит скотом. Он был вне себя от злости, так как предпочел бы, чтобы они остались, но Мануэль твердо отказался от контракта, поставив условие: или помесячная оплата, или до свидания. В шесть часов по дороге должна была проехать повозка молочника, и им нельзя было медлить, если они хотели к ней поспеть. В пути они не разговаривали, сберегая дыхание. Собственно, говорить им сейчас было не о чем: подробный план действий был составлен еще накануне. Они знали, что будут делать в Хексэме, что скажут будущему хозяину насчет своего опыта и того, в каких отношениях они состоят друг с другом.
В девять утра они слезли с повозки молочника в Хексэме. Аннабелле показалось, что они попали куда-то не туда. Былая безмятежность города пропала; повсюду, куда ни посмотри, кишели веселые, ретиво толкающиеся люди, целыми семьями нагрянувшие в город с намерением повеселиться. Разносчики, рассчитывая на хороший заработок, назойливо предлагали свой товар; зеваки задирали головы, восхищаясь изящными фасадами зданий.
Мануэль заплатил молочнику положенные шесть пенсов и согласно кивнул, когда тот посоветовал ему на прощание:
– Береги карманы, парень, да и портки тоже, иначе придется тебе прятаться по кустам.
– Это вряд ли, – отозвался Мануэль, инстинктивно поправляя пояс с деньгами. – Когда начало? Я о ярмарке свободных мест.
– Это может начаться когда угодно. Я бы на твоем месте не уходил оттуда, пока не добился своего.
– Спасибо. Счастливого пути!
Взяв Аннабеллу за руку, Мануэль стал прокладывать путь сквозь толпу. У постоялого двора так сильно пахло элем, что он облизнулся. Будь он один, опрокинул бы несколько кружек подряд, хотя бы для того, чтобы отпраздновать вновь обретенную свободу: пускай через несколько часов он снова может оказаться подневольным батраком, сейчас он чувствовал себя хозяином своей судьбы. Собственно, не будь с ним Аннабеллы, он вряд ли стал бы наниматься в работники, хотя на носу уже была зима.
В следующем трактире было так людно, что кружки с пивом передавали через головы. Аннабелла дернула Мануэля за руку и предложила:
– Если хотите, промочите горло, Мануэль, я подожду.
Он оглядел толпу перед трактиром, перевел взгляд на нее и ответил:
– Сейчас не время останавливаться, сначала разберемся с главным. Вас мучит жажда?
– Немножко. Но лучше, по-моему, поступить так, как вы советуете: разобраться с главным, то есть получить работу.
Вокруг вовсю торговали все до одной лавки. Неподалеку играли музыканты. Мануэль опасался, что через такую толпу им не добраться до Рыночной площади. Однако его опасения оказались напрасными. На самой площади тоже царил хаос, но в нем наблюдались элементы упорядоченности. Остановив солидного мужчину, он спросил:
– Подскажите, где здесь нанимают на работу?
– Вон там. Стой столбом, и к тебе подойдут.
Когда они заняли место у стены, в конце длинного ряда мужчин и женщин, стоявших поодиночке и кучками, Аннабелла до дурноты перепугалась, что ее могут узнать. Еще хуже было то, как она расценивала происходящее: ярмарка казалась ей современным вариантом невольничьего рынка.
Оглядевшись, она обнаружила, что все пришедшие наниматься выглядят такими же испуганными, как и она. Хуже страха было покорное ожидание неудачи, отразившееся на многих лицах. Те, кто постарше – морщинистые, серые, – мало на что надеялись и выглядели обреченными на неуспех. Эти люди пришли наниматься парами; они отказывались смотреть на товар, протягиваемый им разносчиками, не смеялись над куклами на палочках и даже над живой обезьянкой, безобразничавшей на плече у шарманщика под одобрительные крики мигом сбежавшейся ребятни.
Первый наниматель появился только спустя час. К этому времени число жаждущих работы утроилось, и те, кто недавно находился в первом ряду, оказались оттесненными назад. Это несколько успокоило Аннабеллу, тем более что она не считала, что их шансы ухудшились, так как Мануэль на голову превосходил ростом большинство соседей. Где ей было знать, что его смуглость и внешность иностранца наверняка отпугнут большинство консервативных фермеров.
Минул еще час, а перед ними так и не остановился ни один наниматель. Обращаясь больше к себе самому, чем к ней, Мануэль пробормотал:
– Если нас не наймут, мы все равно туда не вернемся. В городе хватает фабрик. Я где-нибудь пристроюсь. Глядите, кого несет нелегкая! Еще ухмыляется!
К ним проталкивался Скиллен собственной персоной. Презрительно посмотрев на Мануэля, он процедил:
– Что, пока не везет? Наверное, мне придется везти вас назад.
– Ничего не получится, – ответил Мануэль, стиснув зубы.
– Посмотрим, посмотрим. Зима обещает быть суровой. Если хотите выжить, то не советую привередничать.
Скиллен отошел. Его интересовали супружеские пары, но Мануэль с удовлетворением заметил, что те не кивают скупердяю, а отрицательно крутят головами.
Стоявший неподалеку мужчина обернулся к ним и спросил:
– Вы работали у старого Скиллена?
– Какое-то время, – отозвался Мануэль.
– Чертов скупец! За свои жалкие шесть шиллингов он готов высосать из работника всю кровь.
«Шесть шиллингов!.. – с горечью подумал Мануэль. – А я вкалывал у него всего за четыре!»
Прошел еще час. Аннабелла устало прислонилась к стене. У нее замерзли ноги; она не удивилась бы, если бы у нее отвалились все пальцы. Желающие получить работу стали расходиться. По проходящей мимо паре сразу было видно, повезло ли ей: нанявшиеся оживленно переговаривались и смеялись. Более молодые находили в себе силы, чтобы перейти на бег и урвать на ярмарке немного веселья, о котором будет приятно вспоминать темной зимой, заполненной одним тяжким трудом.
В углу площади оставалось не больше шести пар, двух одиноких женщин и четырех мужчин.
Сначала Мануэль приплясывал на месте, чтобы согреться, теперь же стоял неподвижно, не спуская глаз с мужчины, медленно прохаживавшегося неподалеку. Мужчина был рослый, коренастый, хоть пиши с него портрет типичного крестьянина. На голове у него почему-то красовался цилиндр. Когда он подошел ближе, Мануэль разглядел, что он очень неплохо одет: кожаные гетры до колен, хорошие башмаки, толстые вельветовые брюки, длинное пальто. О человеке, конечно, трудно судить только по виду, однако Мануэль готов был назвать его про себя наиболее преуспевающим фермером из всех, кого он повидал за этот день. Фермер обвел глазами кучку неудачников и, выбрав одну пару, шагнул в их сторону. Разговор получился безрезультатным. Когда он остановился перед Мануэлем, тот не выдержал и первым нарушил молчание: