В глазах у Фандорина потемнело от ярости – он вспомнил про «птичку жалко», про свой полет с крыши – и, перегнувшись через спинку, схватил Болотникова за лацканы. Цивилизованный человек, убежденный сторонник политической корректности, и вдруг такой срыв. Вот оно – вредоносное воздействие дикого московского воздуха.
В следующую же секунду Николас опомнился и разжал пальцы, но в салон с обеих сторон уже ворвались охранники, очевидно, умевшие пронизывать взглядом и тонированное стекло. Один запрокинул Болотникову голову, другой схватил его за руки.
– Пустите! – прохрипел полузадушенный архивист. – Мне не нужно было ваше письмо! У меня фотографическая память! Я специально учился! Мне достаточно посмотреть на страницу в течение двадцати секунд, и я ее запоминаю. Хотите, прочту письмо по памяти? «Память сия для сынка Микиты егда в розумении будет а меня Господь приберет а пути на Москву не укажет а ежели умом не дойдешь как…» Фандорин махнул молодым людям – мол, всё в порядке, помощь не нужна, и стальная хватка была немедленно ослаблена. Хлопнули дверцы, коллеги опять остались вдвоем.
– Так вы никому про меня не рассказывали? – тихо спросил Николас, снова перестав что-либо понимать. – Честное слово?
– Кому?! – воскликнул Болотников, держась за горло. – А главное, зачем? По-моему, вы все-таки не осознаете до конца, что это такое: найти Либерею. Это открытие, равного которому не было в исторической науке! Это всемирная слава, не-во-о-бра-зи-мые деньги, вечная благодарность потомков! Зачем я стал бы делиться с кем-то всем этим? Да прежде чем отправить бандероль вам, я навел о вас справки, прочитал все ваши опубликованные работы и пришел к выводу, что как ученый вы для меня опасности не представляете. Вы занимались мелкими фактографическими изысканиями, я не обнаружил в ваших статьях ни размаха, ни концептуального масштаба.
У Николаса опустились уголки губ. И этот туда же! Но Болотников не заметил, что разбередил в душе «малокалиберного» магистра незаживающую рану.
– Вы никогда не занимались Либереей. Вероятнее всего, вы и знаете-то о ней только понаслышке. Вас интересует лишь история вашего драгоценного рода – и слава богу. Теперь я вижу, что недооценил вас. Вы всё отлично поняли и сумели заручиться серьезными союзниками. Я не спрашиваю вас, кто эти люди, скажите только – они имеют отношение к каким-нибудь научно-историческим институциям? – испуганно спросил архивист.
Фандорин не смог сдержать улыбку.
– Нет, эти господа совсем по другой части.
– Слава богу! – возликовал Максим Эдуардович. – Значит, про Либерею из специалистов знаем только мы с вами? Тогда еще не всё потеряно! Послушайте, Фандорин, вы в России человек чужой, вы иностранец, вы, в конце концов, по сравнению со мной дилетант. – Николас снова поморщился, но возражать не стал. – Не отдавайте меня на растерзание вашим головорезам! Давайте искать Либерею вместе, а? Я отлично знаю топографию Москвы XVII века, знаю документы, у меня обширнейшие связи в музейных, архитектурных, даже диггерских кругах. Мы с вами обойдемся безо всяких комиссий! Если уж мы не найдем Либерею, то, значит, никто ее не найдет. Не жадничайте – почестей и денег хватит на двоих. Мы не допустим, – он снова перешел на шепот и оглянулся на охранников, – чтобы алчные деляги растащили библиотеку по томам и втихую пустили бы их на международные аукционы. Иванова Либерея ценна именно как единое собрание. Вы не думайте, все эти дни я не сидел сложа руки, я довольно далеко продвинулся. Вам без меня будет трудно. Умоляю, не отлучайте меня от поисков! Я просто умру!
Трудно выдержать взгляд человека, который смотрит на тебя с таким страхом и с такой надеждой. Фандорин отвел глаза, вздохнул.
– Хорошо, Максим Эдуардович. Тем более что я и не смог бы воспрепятствовать вашим изысканиям. Давайте поработаем вместе. Я и в самом деле вряд ли обойдусь без вашего опыта и знаний. Только учтите, что вы ввязываетесь в очень опасное дело. Кроме нас с вами о Либерее знает еще и некто третий.
– А! Я так и знал! – простонал архивист. – Кто-то из историков? Блюмкин? Голованов?
– Нет. Один мафиозный предприниматель по кличке Седой.
Болотников сразу успокоился.
– Ну, это пускай. Должно быть, услышал звон про Библиотеку Ивана Грозного, когда комиссия работала, и решил «заколотить крутые бабки». Вокруг меня одно время шились некие подозрительные личности, сулили «немеряно баксов», если возьмусь выполнить какой-то заказ. Я подумал, речь идет о краже архивных документов, и отшил их. Возможно, это и были эмиссары вашего Сивого.
– Седого, – поправил магистр. – Ясно. Они что-то пронюхали про ваш интерес к Либерее и установили за вами слежку.
– Черт с ними, – беспечно пожал плечами Максим Эдуардович. Просто поразительно, как быстро этот человек переходил от отчаяния к самоуверенности. – Я вижу, за нас с вами есть кому заступиться. Давайте-ка лучше, дорогой сэр, займемся делом. С какого пункта вы думаете начать?
– С того, на котором остановились вы. Что дали ваши предварительные изыскания?
* * *
Болотников, оказывается, и в самом деле времени даром не терял. За неделю, в течение которой он располагал полным текстом письма, архивист разработал последовательный план действий – на удивление простой и логичный.
– Во-первых, точное местонахождение тайника зашифровано. Во-вторых, никакого дома в сколько-то там окон, конечно, давно не существует. Подземное хранилище находится под несколькими метрами культурного слоя. Но Либерея всё еще там, в этом нет никакого сомнения – если бы она была найдена, то книги из Дабеловского списка обязательно всплыли бы в библиотеках или частных собраниях – слишком уж они ценны. Самая немудрящая из этих реликвий сегодня стоила бы десятки – нет, сотни тысяч долларов. А если учесть, что и у византийских кесарей, и у московских царей было принято переплетать старые манускрипты в драгоценные оклады, сплошь усыпанные лалами, яхонтами и зернью… – Максим Эдуардович выразительно потер большой и указательный пальцы. – Ну, в общем, вы себе представляете. Нет-нет, Фандорин, Либерея по-прежнему лежит под землей, в этом своем алтын-толобасе.
Партнеры находились на Киевской, у Николаса. Они и не заметили, что окна в соседних домах сначала зажглись, потом погасли. Время проделало одну из своих излюбленнейших штук: вдруг взяло и остановилось. Вроде бы только что разложили на столе материалы, захваченные из квартиры Болотникова, только что распечатали с разным увеличением несколько экземпляров грамотки, а уж и рассвет не за горами.
– Да, а что такое «алтын-толобас»? – спросил магистр у доктора.
– Понятия не имею. Должно быть, какой-нибудь тип каменного подклета для хранения особо ценных предметов. Ведь «алтын» по-тюркски значит «золото».
– Знаю-знаю, – кивнул Фандорин.
– А что такое «толобас», неизвестно. Я облазил все словари – не нашел. Во времена татарского протектората на Руси ходило множество заимствованных слов, которые потом постепенно вымывались из обихода. Некоторые исчезли бесследно, в том числе и из тюркских языков. Неважно, смысл ведь в целом понятен. Понятна и наша задача. Я бы сформулировал ее так…
Архивист сосредоточенно уставился в окно и удивленно заморгал глазами – кажется, только теперь заметил, что на улице давно ночь – но тут же забыл о чудесах природы и снова повернулся к собеседнику.
– Мы с вами должны определить хотя бы примерно, с точностью до ста метров, какой участок описан в письме капитана фон Дорна. Только и всего.
– Только и всего? – иронически переспросил Николас, которому эта задача вовсе не казалась такой уж пустяковой. – Да и что нам даст «точность до ста метров»? Это же целый гектар.
– Ну и что? Если у нас будут убедительные доказательства, можно подключить к работе любые силы, любые инстанции! Они у нас в очередь выстроятся! Где возможно, раскопаем, где нельзя копать – пробурим, возьмем пробы грунта. Это ж не у президента под задницей, в Кремлевском холме рыться, а за Садовым кольцом! Совсем другое дело.