Янка еще раз всхлипнула, прерывисто вздохнула и, оттолкнув от себя основательно промокшую подушку, села, привалившись спиной к высокой дубовой спинке кровати, украшенной фигурной резьбой, неброской инкрустацией и прочими финтифлюшками, символизирующими розочки, тюльпаны и еще множество каких-то неведомых цветочков. Колдунья смахнула с глаз остатки слез, печально перевела дыхание, шмыгнув носом, и неожиданно с силой дернула себя за прядь волос, болезненно поморщившись. А потом она тихо произнесла вслух, слегка хрипловатым голосом:
— Хватит нюни разводить! И нефиг всемирный потоп из слез устраивать. Бывало и похуже, прорвемся. Завтра же нужно начать искать Гошу. Рано или поздно отыщется, как миленький. Куда ему с подводной лодки деваться-то? А вместе мы из любой передряги выкарабкаемся. Так что Апокалипсис местного масштаба временно отменяется по техническим причинам, — девушка ударила кулаком по подушке и грозно нахмурилась. — И если кто-то этим недоволен, особенно Вомшулд, то обращайтесь ко мне лично в письменном виде. Так уж и быть, пойду навстречу: обеспечу недовольного персональным Светопреставлением, уютненьким склепом в самом глубоком мрачном подземелье и бессрочной турпутевкой на жаркие курорты Преисподней.
Лекс даже самую малость улыбнулась краешками губ, что после произнесенных слов выглядело несколько зловеще. Правда, спустя секунду, колдунья вновь уткнулась лицом в ладони, а её плечи вздрогнули от очередного всхлипа.
Каджи наконец-то вышел из оцепенения и легким дуновением ветерка прошмыгнул вглубь комнаты. Приблизившись к подруге, он ласково погладил её по волосам мягкими неспешными потоками теплого воздуха и мысленно произнес:
— Не плачь, Янка. Обещаю, я найду тебя, где бы ты ни находилась. А потом мы вместе вернемся домой…
Юная колдунья встрепенулась и резко вскинула голову, затуманенным слезами взором всматриваясь в полумрак комнаты, освещаемой одиноко горящей свечой на прикроватной тумбочке да призрачным лунным отблеском. Спустя пару гулких ударов сердца серо-голубые глаза Лекс залучились радостью, но словно еще не до конца веря своим ощущениям, она тихонечко и вкрадчивого поинтересовалась:
— Гошка? Ты здесь? Или не здесь? — и уже почти в полный голос твердо приказала: — А ну живо отвечай! Где ты сейчас находишься, боец невидимого фронта?!
При всем своем желании, даже если бы мальчик знал, кто он такой и где сейчас находится, ответить Каджи уже ничего не мог. Его туманную дымку самосознания грубо оторвало от Янкиных волос, приятно пахнущих малиной, и стремительно затягивало в жерло бездонной черной дыры, напрочь лишив способности осмысленно думать, не давая даже пошевелиться, крепко стиснув пустотой со всех сторон, и пресекая малейшие попытки к сопротивлению болезненными ментальными подзатыльниками. И лишь только одна удивленная мысль до сих пор продолжала пульсировать внутри Каджи, после того как он прикоснулся к Янке: «Почему её чувства до краев затоплены тревогой за его судьбу, но в них нет даже и капельки страха за свою собственную участь?». Но уже через короткий промежуток времени искорка изумления угасла во тьме, а Гоша полностью отключился, прекратив свое нынешнее существование.
…Сознание вернулось в тело резко, как нанесенный профессиональным садистом удар под дых, и так же болезненно. Голова парнишки просто-напросто раскалывалась от нестерпимой боли в затылке, словно туда вбили длинный раскаленный гвоздь, а теперь еще и усердно вращали его. Если так и дальше дело пойдет, то мозги расплывутся в черепушке-миксере желеобразной массой. Каджи захотелось застонать погромче, скрежетнуть зубами, скалывая эмаль, чтобы спустить пар, но он с трудом сдержался, ощутив чье-то присутствие рядом с собой. Вместо этого Гоша медленно, словно нехотя, раскрыл веки.
Он лежал на кровати в незнакомой комнате, укрытый одеялом и с холодной влажной тряпочкой на лбу. Сквозь неплотно прикрытые шторы внутрь помещения пробивались косые рассветные лучи, робко ощупывающие стену напротив окна. На лезвии светового клинка нового дня лихо выплясывали вездесущие пылинки. Немощный утренний ветерок слабо колыхал тяжелые занавески в попытке проникнуть внутрь, но его сил еле-еле хватало на то, чтоб донести к изголовью кровати квёлый цветочный аромат, едва уловимый намек на свежесть зеленой листвы, крохотную капельку нежности предрассветных волн озера, изысканный привкус дымка из печных труб да далекий радостный вопль петуха. А вот веселое оптимистичное ржание лошади, прозвучавшее следом, показалось мальчику таким близким, будто конюшня располагалась впритык к его окну.
Каджи, лежавший на спине, вытянувшись в струнку, словно по команде «смирно», осторожно и бережно повернул голову набок, чтобы в деталях рассмотреть остальную часть спальни, и тут же встретился взглядом с той, чьё присутствие ощутил сразу после пробуждения. И едва заново не отключился, настолько сильным оказалось ошеломление. Гоша узнал её сразу, мгновенно, окончательно и бесповоротно.
Она сидела в кресле возле черного зёва камина и выглядела немного уставшей, слегка обеспокоенной и однозначно не выспавшейся. Но, тем не менее, всё равно внешне сохраняла величественное спокойствие, аристократическую невозмутимость и доброжелательную улыбчивость. Довольно-таки странное сочетание внутренней тревожной напряженности и внешней безмятежности, базирующихся на гибко-твердом стержне волевого характера. Но именно у нее (а может быть только у неё) такое сочетание выглядело вполне естественным, даже учитывая, по всей видимости, беспокойно проведенную ночь.
Густые темно-каштановые волосы интригующими волнистыми прядями рассыпались вокруг чуть удлиненного благородного овала лица, ниспадая шелковистым водопадом на открытые плечи. Прямой изящный нос. Самую малость пухленькие чувственные губы приоткрыты так, что за ними виднеется узенькая белоснежная полоска зубов. Тонкие брови изогнуты в немом вопросе, вслух пока не озвученном. Взгляд зелёно-карих глаз, обрамленных неброским нежно-сиреневым макияжем, чуть уловимо насмешлив, хотя и показался поначалу юноше только строгим и требовательным.
— Мама? — хрипло, на выдохе, выдавил из себя Каджи через предательски задрожавшие губы. На глаза мальчика навернулись слезы от внутренне ожидаемого отрицательного ответа, ведь этого просто не может быть. Ему снится их встреча. Или он бредит? А возможно уже умер на радость Вомшулду и всем его серым магам? Да, собственно, наверняка гибель Каджи сам Нотби и подстроил, каким-то хитрым заклятием испортив посох и заставив «Звезду странствий» убить своего владельца взамен перемещения. В него Князь Сумрака метил или в Этерника — не понятно, но попал в Гошу, по собственной дурости воспользовавшегося магическим артефактом без спроса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});