Затем сердце у Лафайета снова сжалось и он молил Бога, чтобы тот не оставил его наедине с Летицией, когда он последовал за ней и полковником Диккенсом, которых Корнуэльс, не имевший лишней постели, попросил устроить на ночь их "гостя".
* * *
На верхнем этаже дома рыбака, который армия реквизировала для своих нужд, Летиция долго готовила комнату для Лафайета. Это была комната их маленькой чернокожей служанки, которая три дня назад исчезла, как и большинство остальных слуг, из-за страха, что в городе начнется резня. Летиция сменила простыни, зажгла все свечи в подсвечнике, принесенном специально для маркиза, машинально вытерла стол и единственное кресло; но она не решалась спуститься, прикованная к месту страшной тревогой.
Снизу вдоль узкой и крутой лестницы до неё доносились голоса её мужа и Лафайета, которые за бутылкой портвейна спорили по поводу компании, в которой участововали с противоположных сторон.
На большом столе были разложены штабные карты и они вновь анализировали некоторые сражения и время от времени покатывались со смеху, обнаруживая оплошности, допущенные как с той, так и с другой стороны. Лафайет с удовольствием продолжил бы эту военную игру до самого рассвета, но понял, что у него не будет этой возможности, и что он не сможет избежать тяжелых минут, когда вошла Летиция Диккенс, наконец-то решившаяся спуститься вниз.
- Ваша комната готова, господин генерал-майор.
- Я буду огорчен, если мне пришлось доставить вам неудобства, смущенно сказал он. - Но уже два часа утра, как вы думаете, может быть мне не стоит уже ложиться? А ваше мнение, полковник?
Заметив, как напряженно она уставилась на него, он повернулся к полковнику, надеясь, что тот его выручит. Но Диккенс слишком устал.
- Мой дорогой, - сказал он, с трудом поднимаясь с кресла. - Поступайте как вам больше нравится. Что касается меня, то я уже не в вашем возрасте и мне нужно немного отдохнуть, чтобы быть в состоянии сопровождать вас, добавил он с любезной и усталой улыбкой. - Утром я пошлю человека, который приведет вашего коня, если, конечно, тот из-за любви не устроился в цирк на работу. Я провожу вас в вашу комнату. Даже если не уснете, сможете немного отдохнуть.
- Элмер! Вы совсем не думаете о своей ноге! - Это вмешалась Летиция с такой заботой, которая просто обезоруживала, и затем она добавила, обращаясь к Лафайету:
- Его нога давно уже заставляет его ужасно страдать. (И опять обращаясь к мужу:) Вы не сможете подняться наверх по этой лестнице, мой дорогой!
- Не утруждайте себя, - сказал Лафайет, ещё надеясь уйти от разговора. - Я прекрасно найду все один.
Он вежливо, но торопливо, попрощался и вприпрыжку взбежал по лестнице.
Но не пробыл в своей комнате и двух минут, как дверь открылась.
- Я забыла дать вам полотенце, - сказала Летиция. И потом очень быстро и очень тихо добавила: - Так как это не слишком прилично, чтобы я при Элмере оставалась здесь, я приду сразу, как только он уснет. Он уснет очень быстро и очень крепко от настойки опия, которую вынужден принимать из-за болей. Я должна с вами поговорить.
- Я знаю о чем, мадам, - начал он, но тут полковник позвал свою жену, чтобы она помогла ему лечь, так что появилась она примерно час спустя.
Лафайет оставил дверь своей комнаты открытой, так как не знал, когда она придет. Когда она появилась, он сидел на кровати, сняв только для удобства сапоги. Некоторое время они молчали. Можно сказать, они с трудом решились взглянуть друг на друга. Она никак не могла заговорить, а он больше всего на свете хотел бы оказаться за сотню лье от этого места и проклинал своего коня, который завез его сюда.
- Вы о Тюльпане, не так ли? - спросил он участливо. - Я знаю кое-что из вашей с ним истории.
Летиция кивнула. Ее губы дрожали. Лафайет слышал её затрудненное дыхание.
- С самого первого мгновения, когда я увидел и понял, кто вы, я понял, почему он вас так любит. Но... вы отвергли эту любовь, мадам, - добавил он с нотой сожаления в голосе.
- Я должна была это сделать, маркиз. Я обязана была сделать это ради своего мужа. Я должна была это сделать ради самой себя.
- Несомненно. Речь шла о вашей чести. Я не могу этого не признать. Вы все ещё любите его и потому хотите поговорить со мной о нем?
Она не ответила прямо, за неё это сделали прерывающийся, умоляющий голос и наполненные слезами глаза, когда она шепнула (зажав при этом рот рукой, чтобы удержать крик):
- Просто скажите мне, как он себя чувствует. Счастлив ли он. Жив ли он. О, мсье, после стольких лет войны и убийств, ... Служит ли он попрежнему под вашим командованием? Здесь ли он...Я хочу сказать...среди осаждающих нас войск?
Лафайет покачал головой. Его голос, также как и голос Летиции, постепенно становился все тише и тише, едва не перейдя в шепот.
- Он давно покинул меня, больше трех лет назад, как мне кажется, для того, чтобы присоединиться к пиратам Джона Поля Джонса, нашего морского разбойника. А потом...
- А потом? - неуверенно повторила она, так как заметила сострадание в глазах Лафайета.
Он поднялся с постели, подошел к окну и, повернувшись к молодой женщине спиной, сказал:
- В 1779 году, около двух лет назад, я отправился с по ручением в Париж. В конце концов мне нужно было убедить министров Вержена и Морепа уговорить Людовика XVI принять решение об активном участии в войне на стороне повстанцев. Однажды утром, когда я был в Министерстве иностранных дел, я случайно узнал, что Тюльпан предан суду военного трибунала за намерение убить старшего по званию офицера. Когда я попал к королю, было уже слишком поздно: приговор был приведен в исполнение.
- Они... они его повесили?
- Кто-то несомненно пытался ему помочь... или, может быть, учли его службу в Америке...Он был расстрелян.
Она не вскрикнула. Она не заплакала. Она просто позволила Лафайету вытереть ей глаза. И именно в этот момент, когда на земле стояла самая черная ночь изо всех когда-либо на неё опускавшихся, она приняла решение быть в первых рядах сражающихся, когда начнется битва, быть в первых рядах и умереть.
2
Бомбардировка началась десятого октября. Пояса траншей, окружавших с трех сторон Йорктаун, подверглись шквальному огню тяжелых американских орудий, а также французской артиллерии Рошамбо, располагавшего новыми орудиями с поразительной точностью стрельбы. Со стороны бухты шел непрерывный обстрел с кораблей адмирала де Грасса, и его офицеры, а также Вашингтон, Рошамбо, Лафайет и все командиры союзнных сил наблюдали в подзорные трубы, как в городе вспыхивают пожары и рушатся дома. Крошечные силуэты суетились на улицах, где стены разносило на куски. Еще до конца дня англичане вынуждены были отвести свои пушки от амбразур и укрыть их в промежутках между бойницами.